Иоганн Гете - Ифигения в Тавриде

Откуда ты и кто ты, чужеземец?
Сдается мне, скорее с греком схож,
Чем с скифом, ты и станом и лицом.

Опасную дарую я свободу;
Бессмертные да отвратят беду!

О голос сладостный! Желанный звук
Родимой речи в чужедальнем крае!
Благой отчизны горы голубые
Я снова, пленник злополучный, вижу
Перед собой! Пусть выдаст радость эта
Тебе, что я из Греции, как ты!
На краткий миг я даже позабыл,
Что я в тебе нуждаюсь! Весь отдался
Душою я чудесному виденью!
Скажи мне, если рок не наложил
Печать молчанья на тебя, откуда
Ты родом, богоданная сестра?

С тобою жрица, от самой богини
Принявшая избранье, говорит —
Довольствуйся пока таким ответом.
Скажи мне: как необоримый рок
На этот берег выбросил тебя?

Легко поведать мне, какие беды
Нас гнали, неотступные, сюда.
О, если б так легко и ты могла
В нас, богоравная, вселить надежду!
Из Крита мы, Адрастовы сыны:
Я младший сын, по имени Кефал,
А он — Лаодамант, средь Адрастидов
Старейший. Средний сын меж нами рос,
Суров и дик; согласие и мир
Он нарушал еще ребенком малым.
Мы матери безмолвно подчинялись,
Пока под Троей бился наш отец.
Когда ж с добычей возвратился он
И вскоре умер, тотчас злобный спор
За царство и наследство разгорелся.
Примкнул я к старшему. Он умертвил
Строптивца. За кровавый этот грех
Его терзают фурии теперь.
На этот дикий берег нас послал
Феб-Аполлон Дельфийский. В храме здесь
Он повелел нам у сестры его
Спасения от бедствий ожидать.
Нас полонили и свели к тебе
Для страшного закланья. Это все.

Так Троя пала? Сердце успокой!

Да, пала. Успокой сердца и нам!
Ускорь спасенье, что сулили боги
Нам, горемычным! Брату пособи!
Скажи ему спасительное слово
И ласково изгнанника прими!
Прошу тебя! Поверь, он так легко
Печалям и больным воспоминаньям
О горестном злодействе поддается.
И тотчас же безумный бред его
Хватает, и прекрасная душа
Становится добычей хищных чудищ.

Как ни ужасны горести твои,
Забудь о них, пока не скажешь все!

Великий город, десять долгих лет
Достойно силы греков отражавший,
Повержен в прах и не восстанет вновь!
Но горькие утраты нам велят
О крае варварском со скорбью думать.
Там пал Ахилл с Патроклом благородным.

И вы, богоподобные, в пыли.

И Паламед и доблестный Аякс
Не увидали родины любимой.

Он об отце молчит! Его пока
Средь павших не назвал он! Жив отец!
Еще мы свидимся! О сердце, жди!

Блаженны те, кто сладость горькой смерти
Вкусили от нещадного врага!
Пустынный ужас и конец жестокий
Вернувшимся рассвирепевший бог
Взамен триумфов пышных уготовил!
Иль речь людская не доходит к вам?
Из края в край неслась худая весть
О горестных, неслыханных делах!
Ужель беда, потрясшая Микены,—
По ней не смолкли стоны и сейчас! —
Для вас осталась тайной? Клитемнестра
С Эгисфом благородного супруга
В день возвращенья подло умертвила!
Ты почитаешь этот царский дом?
Я вижу, грудь твоя напрасно хочет
Мучительную боль перебороть!
Не дочь ли ты царева друга? Или,
Быть может, ты в Микенах родилась?
Прости меня за то, что первый я
Тебе поведал страшное деянье!

Как это все свершилось, говори!

Лишь только царь вернулся из похода
И, искупавшись, повелел жене
Дать одеянье свежее ему,
Коварная губительную ткань,
Всю в складках, перепутанных стократ,
На голову накинула супругу.
Напрасно царь из роковых сетей
Пытался вырваться! Уже пронзил
Его Эгисф-предатель! Так сошел
К почившим царь — с челом, фатой покрытым.

А что сообщник получил в награду?

Власть вместе с ложем, ведомым ему.

Так, значит, страсть на грех толкнула их?

И чувство мести, зревшее в тиши.

Чем государь царицу оскорбил?

Деяньем тяжким. Если извиненье
Убийству есть, так нет ее вины.
В Авлиду он царицу заманил,
И здесь, когда судам его Диана
Ветрами путь на Трою преградила,
Он дочь ей, первородную свою,
Сам на алтарь принес. Царевна пала
Кровавой жертвой эллинам на благо!
Вот почему царица злобой вся
Безудержной зажглась и, домоганьям
Эгисфа уступив, сама супруга
Губительною сетью оплела.

Довольно! Мы увидимся еще.

Как видно, дома царского судьба
Ей сердце истерзала! Павший царь,
Наверно, был ей дорог. Знать, ее
Из славного сюда купили дома —
На счастье нам! Но тише, сердце, тише!
Дай мудро нам и мужественно плыть
Звезде надежды брезжущей навстречу.

Несчастный, я с тебя снимаю цепи
В знак неизбывно-горестной судьбы!
Свобода, что даруется тебе,
Подобна загоревшемуся взору
Больного. Знай: она пророчит смерть!
Не смею, не хочу признать, что вы
Пропали безвозвратно! Мне ль обречь
Рукой кровавой вас печалям смерти?
Никто, кто б ни был он, пока служу
Диане я, коснуться ваших глав
Не смеет! Но когда я откажусь
Свершить обряд по царскому указу,
Царь наречет одну из дев моих
Преемницей. Чем поддержу тогда
Я вас, приговоренных? Лишь молитвой!
Земляк мой милый! И последний раб,
У очага родимого сидевший,
Нам дорог в чужедальней стороне!
Каким же мне встречать благословеньем
Вас, ожививших образы героев
Во мне, столь дорогие с колыбели,
Вас, сладостных надежд нежданный рой
В душе моей печальной воскресивших?

Умышленно ль от нас свой род и имя
Скрываешь ты? Иль я могу узнать,
Кто, как жилица неба, нам явилась?

Да, я откроюсь! Но скажи сперва,
Что я узнала лишь наполовину,—
Про гибель тех, вернувшихся из Трои,
Кого настиг неумолимый рок,
Безмолвно притаившись у порога.
Я девочкой попала в этот край,
Но не забыла, как пугливо я
В благоговейном ужасе взирала
На гордых тех героев! Шли они,
Как будто распахнулись небеса
И тени баснословные спустились
С Олимпа на погибель Илиону.
Прекраснее же всех был Агамемнон.
Скажи! Ужель, едва домой пришедший,
Он был женой погублен и Эгисфом?

Так это было.

                         Горе вам, Микены!
Проклятье за проклятьем Танталиды
Пригоршнями бросают в тьму времен!
Как травы сорные, тряся главами
И семена стократно расточая,
Они убийц единокровных внукам
Родят для вечной распри! Но открой,
Что из признаний брата от меня
Испуг застлал кровавой пеленою.
Как рода славного последний сын,
Беспечный мальчик, избранный судьбою
Быть мстителем отца, как избежал
Орест расправы? Или тот же рок
Его окутал неводом Аверна?
От смерти спасся ль он? Жива ль Электра?

Они живут…

                      О солнце золотое!
Дай мне лучи твои сложить к стопам
Зевесовым! Бедна я и нема!

Быть может, ты гостила в царском доме
Или сроднилась с ним еще тесней,
Как твой восторг прекрасный выдает,—
Тогда смирись душой и будь тверда!
Вдвойне печально, радости вкусив,
Отчаянью и горестям отдаться!
Ты знаешь лишь о смерти венценосца?

Иль не довольно этой вести мне?

Лишь половина бед тебе известна.

Чего мне ждать? Орест, Электра живы.

За Клитемнестру не страшишься ты?

Ей страх мой и надежды не помогут.

В стране надежд не увидать царицы.

Иль кровь свою, отчаясь, пролила?

Нет, но своя же кровь ее сгубила.

Не говори загадками. Мне страшно!
Вкруг головы моей тысячекратно
Крылами бьет безвестная беда!

Иль я назначен прихотью богов
Быть вестником беды, что так хотелось
Мне схоронить в беззвучно-тусклой тьме
Подземной ночи? Нехотя склоняюсь
Пред волей уст твоих! Лишь для тебя
Я боль признанья вновь переживаю:
В тот день, как пал отец, Электра сына
Спасла от рук убийцы. Строфий взял,
Зять Агамемнона, в свой дом Ореста
И вместе с сыном воспитал своим.
Пиладом звался тот. Его с пришельцем
Чудесная соединила дружба.
Они росли, и крепло в них желанье
За подло умерщвленного царя
Злодеям отомстить. В чужой одежде
Они в Микены принесли молву
Печальную о гибели Ореста
И урну с прахом. Вестников царица
Учтиво приглашает во дворец,
И там Орест своей сестре открылся.
Электра пламя мести разожгла,
Уже истлеть готовое вблизи
От матери священной! Тихо брата
Она свела на место, где отца
Настигла смерть и еле зримый след
Его бестрепетно пролитой крови
Еще алел пророческим пятном.
На языке неутомимой злобы
Она ему твердила об убийстве,
О торжестве убийц неотомщенных,
О рабском жребии своем, о вечной
Опасности, что им теперь грозила
От матери, Эгисфовой жены.
И тут она дала ему кинжал,
Уже не раз разивший в этом доме.
И Клитемнестру сын ее убил.

Бессмертные, чьи радостные дни
На вечно юных облаках проходят!
Затем ли я вблизи от вас, благие,
Вдали от земнородных протомилась
Так долго за ребяческой игрой,
За раздуваньем пламени святого,
Затем ли я невинным сердцем здесь,
Как пламя, в безмятежной чистоте
Обители небесной растворялась,
Чтоб беды дома моего пусть позже,
Но тем ужасней пережить! Но как
Он, неутешный, как Орест живет?

О, если б мог ответить я: он умер!
Гневливо встал из крови пролитой
Дух матери
И крикнул дочерям подземной ночи:
«Не дайте преступнику ускользнуть!
Терзайте убийцу! Дарю его вам!»
Они глядят орбитами пустыми
С орлиной алчностью вокруг себя,
Они в берлогах черных оживают,
Из всех углов их спутники ночные,
Сомненье и Раскаянье, ползут.
Пред ними вьется Ахеронтов дым,
Встает в его медлительных клубах
Все то же нестерпимое виденье,
Преступника смущая и страша,
И, вправе сеять смерть, они ступают
На луг, покрытый божьими дарами,
Откуда их проклятье отлучило,
И с хохотом спешат за беглецом,
Чуть переждут и вновь его теснят.

Несчастный, сходный рок тебя настиг:
Ты чувствуешь, как тот беглец-страдалец.

Как — сходный рок? О чем ты говоришь?

Братоубийством осквернен и ты;
Твой младший брат поведал мне о том.

Я не хочу, чтоб ты, душа святая,
Обманута была признаньем ложным.
Хитросплетенье лживое чужому
Чужой бросает, к кривде приучен,
Петлею под ноги. Меж нами здесь
Да будет правда!
Знай! Я Орест. Преступной головою
Клонюсь к могиле я и смерти жду.
Во всех обличьях мне она желанна,
Безвестная! Тебе и другу я
Желаю возвращенья — не себе.
Ты, вижу я, живешь здесь против воли:
Так в добрый путь! А я останусь здесь.
Пусть со скалы низринется мой труп!
Пусть кровь моя, пролитая в пучину,
Проклятье диким скифам принесет!
Бегите! Там, на греческой земле,
Вы жизнь начнете сызнова свою.

Так ты ко мне спускаешься, Свершенье,
Святая дщерь зиждителя вселенной?
Как грозен твой неуследимый вид!
Едва доходит взор до рук твоих,
Несущих с олимпийской высоты
Кошницу с ароматными плодами.
И как царя по дорогим дарам
Мы узнаем (ему ничтожным мнится,
Что для других — богатство), так богов
Распознают по мудрым и благим,
Заранее обдуманным даяньям.
Вы знаете, чем смертных одарить!
Вы видите грядущего предел,
От нас сокрытый звездным хороводом
Или туманом! Вы мольбам спокойно
Внимаете, вас торопящим дать
Желанное! Но не сорвет рука
Бессмертного плодов, еще не зрелых.
Увы тому, кто хочет горький сок
Вкусить до урожая, смерти вкус
Не различив! Не дайте ускользнуть,
Как мертвой тени, радости нежданной,
Вдруг посетившей, бедную, меня!
Вдвойне меня утратой не казните!

Ты за себя молись и за Пилада,
Не оскверняясь именем моим!
Иль, не спася убийцу, призовешь
Проклятие и беды на себя.

Моя судьба с твоей неразлучима.

Нет, нет! Дозволь сойти без провожатых
Мне в царство мертвых! Не стремись фатой
Проклятого убийцу заслонить:
Не скрыть его от взора темных чудищ.
Нет, близость непорочная твоя
Лишь оттеснит, но не прогонит их!
Они железной не дерзнут стопою
Ступить сюда, в святилище богини,
Но слышу я вдали, то здесь, то там,
Их нестерпимый хохот! Волки рыщут
Так возле дерева, где бедный путник
Скрывается. Они лежат и ждут
Убийцу! Чуть покину я твой кров,
Они, тряся змеиными главами
И прах взметая, ринутся за мной
И вновь добычу станут настигать!

Орест! Иль глух ты к дружескому слову?

Храни его для тех, кто друг богам!

Они тебя надеждами дарят.

Сквозь чад и дым я вижу тусклый блеск
Реки подземной, к аду уходящей!

Электра — не одна твоя сестра?

Одну я помню, старшую унес
Не злой, как мнилось нам, а добрый рок —
Досрочно! — от невзгод, наш дом потрясших
Оставь расспросы! К хору не примкни
Эриний ненасытных, что злорадно
Мне пепел с сердца бедного сдувают
И не хотят, чтоб угли догорели
Пожара, охватившего наш дом
В тот скорбный час! Иль жар не перестанет,
Старательно раздутый, адской серой
Накормленный, меня и жечь и мучить?

Я насыщу огонь куреньем сладким!
И пусть дыханье чистое любви
Тебе прохладой жар души остудит!
Орест любимый! Или ты не слышишь?
Ужель подземных мстительниц толпа
Так кровь твою, несчастный, иссушила,
Что расползлось, как от главы Горгоны,
По разветвленным жилам омертвенье?
Но если голос крови материнской
Хрипящим стоном в ад тебя зовет,
Ужель молитва чистая сестры
Не призовет заступников с Олимпа?

Да! призовет и тем меня погубит!
В тебе одна из фурий притаилась?
Кто ты, чей голос так ужасно недра
Разворотил души моей злосчастной?

Должно быть, сердце сердцу весть дает,
Орест! Я Ифигения! Смотри:
Живая…

              Ты?

                       Брат милый!

                                             Прочь! Оставь!
Совет тебе: кудрей моих не трогать!
Не то они, как свадебный наряд
Креузы, вспыхнут пламенем нещадным.
Оставь меня! Хочу, как Геркулес,
Сам-друг с постыдной смертью здесь остаться.

Ты не погибнешь! Нет! О, если б ты
Одно лишь слово вымолвил спокойно!
Уйми мои сомненья! Не гаси
Всевышними дарованного счастья!
Мучений и восторгов колесо
Не устает кружиться! Я чужих
Мужей бежала; но душой и телом
Навстречу брату рвусь я дорогому!

Иль храм Лиэя здесь? Священный блуд
Хмельное сердце жрицы обуял?

Услышь меня! Ужель не видишь, как
Душа моя остывшая открылась
Блаженству и всему, что на земле
Осталось милого? Я поцелую
Чело твое! Руками, что хватали
Лишь зыбкий воздух, обойму тебя!
Склонись ко мне! Поверь: с вершин Парнаса
Светлей не льется плещущий ручей
С уступа на уступ ко дну стремнины,
Как брызжет счастье из души ожившей
И морем неги заливает мир!
Орест! Мой брат!

                               Прельстительная нимфа!
Тебе ль поверю и твоим речам?
Диана строгих держит здесь прислужниц
И оскорбителям святыни мстит.
Не трогай нежной ручкой грудь мою.
А если хочешь юношу нежданным
Спасеньем и любовью одарить,
Так обрати свой взор к Пиладу, другу
Достойному. Он бродит здесь вблизи
Тропою горной. Разыщи его
И обольсти. Меня же брось!

                                                  Опомнись,
Несчастный брат! Пропавшую узнай!
Не унижай мою святую радость,
Ее порывом плоти не зови!
Сойди, безумье, с глаз его ослепших,
Дабы мгновенье высшего блаженства
Втройне не стало горестным! Я здесь!
Сестра твоя пропавшая! Ее
От алтаря похитила Диана
И в этот храм священный принесла!
Ты полонен, приговорен к закланью,
И в строгой жрице вдруг сестру находишь.

Несчастная! Пусть солнце видит ужас,
Последним посетивший этот род!
Зачем Электры нет? Пусть и она
Погибнет вместе с нами, не решаясь
Жить на земле для худшего мученья!
Так, жрица! Где алтарь твой? Я иду!
Братоубийство — принятый обычай
В роду Атридов! А богам — спасибо,
Что истребить — бездетного — решили
Они меня! И вот совет мой: солнце
И звезды ты безмерно не люби!
Иди за мной в мой беспечальный мир!
Как серой порожденные драконы
Клубок себе подобных пожирают.
Наш род безумный истреблял себя!
Бездетна и безвинна низойди!
Ты смотришь жалостно? Закрой глаза!
Так глядя, Клитемнестра путь искала
Незримый к сердцу сына своего.
Но взмах руки — и роковой клинок
Мать поразил! Сюда, немирный дух!
Вы, евмениды темные, сюда!
Что ж, зрительницы алчные, идите
Взглянуть на страшный, на последний суд!
Не месть и ненависть точили нож,—
Сестра любвеобильная меня
Должна сразить! Не плачь! Безвинна ты!
С младенчества я никого на свете
Так не любил, как полюбил тебя!
Взмахни клинком! Нет, не щади меня!
Разверзни грудь мою и дай кипящим
Во мне ключам прорваться на простор!

Одна нести отрады и печали
Не в силах я! О, где же ты, Пилад?
Дай мне опору, лучший из друзей!