Иоганн Гете - Ифигения в Тавриде

Под вашу сень, шумливые вершины
Священной многолиственной дубравы,
Как в храм богини, полный тишины,
Я и сегодня с трепетной душой
Вхожу, как в первый раз сюда входила,
Не поборов смущенья своего.
Немало лет меня здесь укрывает
Незыблемая воля божества,
Но я чужая здесь, как в первый год!
Ах, морем я разлучена с родными!
Стою часами на кремнистом бреге,
Томясь душой по Греции любимой,
И вторят волны горестным стенаньям
Одними лишь раскатами глухими.
Увы тому, кто вдалеке от близких
Жить обречен! Ему печаль сдувает
С молящих губ все радости земные
И вдаль относит помыслы его,
Под отчий кров, где для него когда-то
Луч солнечный блеснул на небе, где
Сплелся так тесно круг единокровный
Сестер и братьев милых за игрой.
С богами не тягаюсь я, но как
О доле женской не скорбеть душой?
И в доме, и в походах правит муж,
Он духом на чужбине не скудеет,
Добычей и победой упоен,
И славной смертью подвиги венчает.
Как узок слабой женщины удел!
Покорствовать суровому супругу
Ей честь и радость! Горе, если рок
Ее уносит в край чужой и дикий!
Меня Фоант, муж честный, держит здесь
В священных, но суровых узах рабства.
Как я стыжусь признаться, что служу
Лишь с тайным ропотом тебе, богиня,
Заступница моя! Всю жизнь отдать
Тебе я обещалась добровольно!
Как встарь, и ныне, строгая Диана,
Я робкие надежды возлагаю
Лишь на тебя, чья властная десница
Уберегла отверженную дочь.
О дщерь Зевесова! Коль славный муж,
Твоим веленьем — дочь отдать — смиренный,
Коль он, богоподобный Агамемнон,
Любимицу на твой алтарь принесший,
От стен поверженных державной Трои
С победою на родину вернулся,
Коль сберегла ему, как лучший клад,
Ты сына, и Электру, и супругу,
Так возврати же и меня родимым!
Спаси меня, как некогда от смерти,
От здешней жизни, этой смерти худшей.

Царь шлет меня сюда, чтоб передать
Тебе, Дианы жрица, свой привет!
Сегодня вся Таврида чтит богиню
За дивную победу над врагом!
Спешу, опередив царя и войско,
Всем возвестить о близком их возврате!

Достойно встретим войско и царя!
Богиня наша на благую жертву
От рук Фоанта взглянет благосклонно!

О, если бы и взор пречистой жрицы,
Достойной, почитаемой, твой взор,
Святая дева, просветлел однажды,
Нам добрый знак являя! Но полна
Душа твоя неизъяснимой скорби.
Напрасно мы доверчивое слово
Из уст твоих услышать ожидаем!
Нет! С той поры, как здесь тебя я помню,
Все тот же взор меня томит молчаньем:
Душа твоя железными цепями
Прикована ко дну твоей груди.

Так подобает сироте в изгнанье.

Себя ты называешь сиротой?

Чужбина разве родиною станет?

Чужбиной стала родина тебе.

И потому кровоточит душа.
На утро дней, едва сроднилось сердце
С отцом и матерью, с сестрой и братом,
Едва ростки, и радостно и дружно,
От вековых стволов под купол неба
Ввысь поднялись, — как поразило вдруг
Меня проклятье древнее: с родными
Рок разлучил меня, рукой железной
Порвав союз сердечный. Не вернуть
Ни дней веселых, ни благого всхода
Влечений первых. Пусть я спасена,
Здесь — только тень моя, и свежий цвет
Благоуханной жизни не воскреснет.

Когда себя ты столь несчастной мнишь,
Я назову тебя неблагодарной.

Я благодарна.

                          Нет, за благодарность
Совсем иную мы благотворим —
За ясный взор, в котором радость светит,
Признательность хозяину видна.
Когда судьбы таинственная воля
Тебя в наш храм нежданно занесла,
Фоант, как вестницу богов, с радушьем,
С благоговеньем чужестранку встретил,
И берег наш приютом стал тебе,
Столь гибельный для прочих чужеродцев.
До этих пор пришелец иноземный
Был обречен кровавой жертвой пасть
На ступенях пред алтарем Дианы.

Поверь, дышать — еще не значит жить!
Иль это жизнь, когда ее проплакать
Обречена я в храме, словно тень
Над собственной могилой? Как назвать
Мне светлой жизнью это прозябанье,
Где каждый день, в мечтаньях проведенный,
Меня к чреде тех тусклых дней готовит,
Что на Летейском бреге хор почивших
В самозабвенной горести влачит.
Без пользы жизнь — безвременная смерть.
И этот женский жребии стал моим.

Столь гордое собою недовольство
Прощаю я, хоть и скорблю душой,
Что этим жизнь веселья ты лишаешь.
Ты ль ничего в стране не совершила?
А кто рассеял скорбный дух царя?
Кто древний наш безжалостный обычай,—
Чтоб каждый пришлый в капище Дианы
Жизнь оставлял свою, — из года в год
Удерживает кротким увещаньем?
Кто пленников спасал от лютой смерти,
Им помогал на родину вернуться?
Не предпочла ль заступница Диана
Кровавым жертвам грозной старины
Твои молитвы? Не внимала ль им?
Иль вслед за войском в радостном полете
Победа не спешит быстрей, чем встарь?
Не лучше ли для каждого стал жребий
С тех пор, как царь, нас доблестно и мудро
К победам ведший, ныне стал доступен
И милости благодаря тебе,
Тем облегчивши долг повиновенья?
Иль это бесполезно — орошать
Сердца столь многих сладостным бальзамом?
Иль мало слыть целебным родником
Для обновленного тобой народа?
Иль мало здесь, на берегу жестоком,
Пришельцам благо и возврат готовить?

Содеянное, верь мне, так ничтожно
Перед обильем несвершенных дел.

Но прав ли тот, кто дел своих не ценит?

Презреннее, кто слишком ценит их.

И тот не прав, кто ценного не видит
И кто бесценным всуе увлечен.
Доверься мне, прислушайся к тому,
Кто был тебе всегда душевно предан:
Когда с тобою царь заговорит
Сегодня, облегчи ему признанье.

Меня страшишь ты каждым добрым словом!
Как часто я его бежала чувств!

Обдумай все, все взвесь и рассуди:
С тех скорбных пор, как царь утратил сына,
Немногих он доверием дарит,
Крамолы ждет и от вельмож ближайших,
В их сыновьях порой подозревает
Преемника! Царя пугает старость
Беспомощная, может быть, мятеж
Открытый и безвременная гибель.
И все-то, скифы, мы не говорливы,
А царь наш и подавно. Он привык
Повелевать и понуждать к делам,
Не знает он искусства речь вести
Издалека и доводить до цели.
Так не смущай царя непониманьем
Притворным иль уклончивым ответом,
А ласково иди ему навстречу,

Ужель угрозу торопить самой?

Ты сватовство царя зовешь угрозой?

Страшнейшею из страшных для меня.

Ответь доверьем на его призыв.

Пусть только прежде страх во мне уймет он.

Зачем таишь, откуда родом ты?

Затем, что тайна жрице подобает.

Перед царем и тайны не таят.
Не требуя признаний, царь душою
Своей высокой чует слишком ясно,
Что ты пред ним опасливо таишься.

И он в досаде, в гневе на меня?

Боюсь, что да. Он о тебе молчит,
Но по словам, случайно оброненным,
Сужу, что царь уже давно решил
Тобою овладеть. Так не бросай
Его назад в смятение! Не дай
В груди его созреть негодованью,
Чтоб слишком поздно не корила ты
Себя за глухоту к моим советам.

Как? Иль затеял царь, чего покуда
Никто, в ком честь жива, кому почтенье
К богам бессмертным охлаждает кровь,
Не смел помыслить? Как? У алтаря
Меня схватить и силой влечь на ложе?
Коль так, я воззову к богам, к Диане,
Богине стойкой! Пусть она отмстит
Предерзкому за поруганье жрицы
И, дева деве, помощь мне подаст.

Свой страх оставь! Не молод царь, и кровь
В нем не играет; не толкнет она
Его на путь греховный. В страхе жду
Иной жестокости от государя —
Он совершит ее без промедленья,
Ибо душою тверд и непреклонен.
Хотя б доверьем подари Фоанта,
Раз большего ему не в силах дать.

О, все скажи, что ведомо тебе!

Гадать не будем. Вот подходит он!
Ты чтишь царя, так долгу подчинись
И встреть его с доверием и лаской.
За кроткой женской речью честный муж
Идет охотно.

                        Хоть не знаю я,
Как следовать разумному совету,
Но поступлю, как долг велит: ему
На милости отвечу добрым словом.
И да удастся мне сказать Фоанту
Угодное, не порывая с правдой.