Иван Буковчан - Антология современной словацкой драматургии

ГИТА. Ей-богу, твои плавки уже совсем высохли. Чувствуешь?

ВЛАДО. Как все изменилось. Сначала еще тютюли-мутюли. Пару раз я сыграл в комнате. Не больше. А потом — одни советы и приказания.

ГИТА. Ты разулся? А почему здесь такой грязный след?

ВЛАДО. На некоторые ее вопросы я не могу найти ответа годами. Мы — противоположные миры. Наш дом как картинка — нигде ни соринки, занавески постираны, на мебели ни пылинки, ковры всегда вычищены, посуда аккуратно расставлена, морозилка полна. Моя жена любит тишину, она не переносит радио и телевизор.

ГИТА. Когда шумно, я не могу сосредоточиться на том, что нужно сделать завтра… Владо, зачем ты достаешь эту гармошку?

ВЛАДО. Пойду поиграю людям. Просто сделаю им приятно. Так, как хотел когда-то тебе.

ГИТА. Тебе больше нечем заняться?

ВЛАДО. Не поверишь, Гитка, нечем.

ГИТА. А как с кроликами?

ВЛАДО. Накормлены… И вдруг я самый счастливый человек на свете. Шагаю со своей гармошкой на плечах к нашему трактиру под ореховыми деревьями, потому что наконец-то я могу осуществить то, о чем мечтал долгие годы. Собственно говоря, с тех пор, как я женился. Просто вот так, однажды летним вечером зайти в трактир и сыграть людям. Ничего больше. Пожалуй, я сто раз мечтал просто взять гармонь и сыграть парням у трактира. Чтобы они не чесали языками и не засыпали с пивом в руках. Чтобы не хулили Бога. Чтобы у них в корне изменился и улучшился лексикон. Чтобы в корчму вошло искусство. Да, я не стесняюсь сказать — искусство. Ведь я уже играл в двух оркестрах и кое-что понимаю в музыке. В корчме все меня знают. Раз заплачу я, другой — они.

ПАРЕНЬ В ТРАКТИРЕ. А ты, Владо, собственно, откуда родом?

ВЛАДО. С Вага.

ПАРЕНЬ В ТРАКТИРЕ. Ага, так ты информационщик.

ВЛАДО. Я рассказал им о курортах, а они меня слушали. Мы подружились, и я всегда после службы и работы по дому находил для них минутку. Три пива, три боровички. Раз заплатишь, и сторицей все возвратится. А вообще это надежные друзья: Миро и Полдо. Подумаешь, безработные. Зато дело делают. Я бы сказал, что они птицы вольные. Берутся только за ту работу, которая им по душе. И с любым могут нормально договориться. За тяжелую работу они уже не берутся. Иногда они посмеиваются надо мной, что я все еще хожу на службу.

САНДРА. Что будете заказывать?

ВЛАДО. Спрашивает меня молодая хозяйка корчмы Сандра, по которой ясно видно, что этой ночью она долго не спала, и не одна.

САНДРА. Ради бога, что это у вас? Гармошка? А зачем?

ВЛАДО. Для этого, говорю я Сандре, и начинаю играть «Словацкую родную деревню у подножия гор».

ПАРЕНЬ В ТРАКТИРЕ. Тише, я не могу сосредоточиться. Прекрати этот скрип!

ГОЛОСА. «Не шуми!» — «Иди дома играй». — «Прекрати это чириканье, кто это должен слушать?» — «Перестань, через минуту начнется сериал». — «Иди с этим куда подальше».

ВЛАДО. Я доигрываю, застегиваю вверху над мехами пуговицу, кладу гармонь в футляр и пью пиво, в котором пена уже полностью осела. А около восьми придут Полдо и Миро. И мне как-то тоскливо.

ПОЛДО. По телевизору ни одной хорошей новости.

МИРО. А точнее, одна хуже другой, противно смотреть.

ВЛАДО. Пожалуются мои друзья, и я пожалуюсь вам на окрестные дома. Мне аж плакать хочется. Они заказывают, и я заказываю. Сегодня мы уже пять раз обменялись.

МИРО. Забей на них, они тупые, не знают, что такое искусство.

ПОЛДО. Сыграй нам. Только тихонько.

ВЛАДО. Попросит меня Полдо и даже сам достанет из футляра гармошку. И я играю, но признаюсь, мне стыдно — слезы, как горошины, падают между мехов. Я хочу сыграть, чтобы доставить им удовольствие. Чтобы заговорило живое искусство. Чтобы они не оскорбляли имя Божье. Чтобы искусством мысленно славили его. Чтобы не увлекались телевизором. Только об этом я думал и думаю.

МИРО. Дебилам ты можешь играть сколько угодно, другими они не станут.

ВЛАДО. На гармошке я играю как можно тише, и мы втроем поем «Словацкую родную деревню» как можно тише. Миро и Полдо поют первыми голосами, я — вторым. Ореховые деревья шумят как надежные вокалисты, которые понимают нас и которые с нами ладят. А потом я сыграю «Когда сердце мое болит». Но только совсем тихонько.

САНДРА. Идите играть и петь в другое место. Ну вот, всех посетителей повыгоняли из корчмы.

ВЛАДО. Если бы эта Сандра не была такой красивой, я бы ей сказал что-нибудь непристойное. А красивым некрасивое нельзя.

ПОЛДО. Гармошку больше не приноси, видишь, люди здесь некультурные.

МИРО. К тому же она тяжелая, скотина.

ВЛАДО. Гита уже спала, когда я пришел. Но в прихожей я случайно на что-то наткнулся. Думаю, на веник. Она включила свет, села на кровать. Ей-богу, на ней купальник еще с Балатона, что случилось? Гита пошла на кухню в этом купальнике с Балатона, села напротив и стала смотреть на меня. Мне понравилось.

ГИТА. Как там было? Ты сыграл им?

ВЛАДО. Сыграл. И Полдо с Миро пришли.

ГИТА. Им понравилось?

ВЛАДО. Думаю, что да.

ГИТА. Не могу уснуть. Сыграй мне то, что играл там.

ВЛАДО. Я расстегиваю пуговицу над мехами и играю «Словацкую родную деревню». А она улыбается. Я уже давно этого не видел. И впрямь, когда Гита в последний раз улыбалась? Даже на Балатоне я не видел. Потом мы легли, и я как-то смело коснулся рукой ее широких ладоней.

Я. Иногда я приезжаю домой уже под утро. Въезжаю на автобусе во двор, нажимаю на ручной тормоз, выключаю двигатель, закрываю ворота и глажу пса. И все это я делаю довольно осторожно и тихо, потому что она еще спит. Я отпираю кухню, вхожу в ванную комнату. Умываю с мылом лицо и руки и смотрюсь в зеркало. Скоро мне будет пятьдесят, но у меня почти нет седых волос. Меня больше беспокоит проступающая лысина. У меня серо-голубые глаза, и это тоже не бог весть что. Лучше, если бы они были серые. А еще лучше — голубые. Вот это было бы нечто. А так у меня — просто никакие. Думаю, что другими они уже и не станут… Она все еще спит. Иногда и до десяти. Сейчас полвосьмого. И мне бы тоже стоило вздремнуть. Ведь всю Пасхальную ночь я ехал от этой паломнической Литмановой дороги. Наслушался я по горло молитв и религиозных песнопений. Повсюду пахло колбасой, яйцами и боровичкой. Особенно в перерывах между молитвами и песнопениями. А я должен был убирать за паломниками. Поверьте, иногда по два дня я ничего другого не делаю, кроме как пылесощу, вытираю, выношу мусор, чищу ковры, стираю занавески и кремовые чехлы для сидений. Перед самой дорогой я деликатно предупреждаю паломников, чтобы они не клали на сиденья еду и напитки. Но не все это понимают. И моя Кароса[57] страдает. И я вместе с ней. Да еще как! В прошлый раз, когда я был в Закопане, я купил на рынке для жены ночную сорочку. Но ей не понравился фиолетовый цвет, она даже не захотела ее примерить. Все осматривала со всех сторон, мяла пальцами.

СУПРУГА. А что на это скажет соседка?

Я. Но в конце концов она не выдержала и примерила ее. Ночная сорочка была абсолютно прозрачная, и мне это очень понравилось. Да и жене приглянулось. И сейчас она лежит в этой сорочке. Она повернулась лицом к стене, и я вижу ее сзади в той самой фиолетовой прозрачной сорочке. Это не самый худший вид. Возможно, она надела эту сорочку лишь для того, чтобы позвать меня в кровать. Чтобы я сейчас, прямо с дороги, вот так к ней прилег и просто задрал бы ее легкую фиолетовую сорочку. И начал бы, как когда-то давно, целовать ее плечи. И я это сделаю. Но она, как обычно, скажет: «Фу! От тебя воняет автобусом». И я, как обычно, поправлю ее сорочку и выйду во двор. Я не переношу эту фразу! Ты слышишь, Кароса? Ты и вправду воняешь. Но она не должна о тебе так говорить. Так не говорят. Это неприлично. (Выводит на сцену свою Каросу, в роли которой выступает красивая актриса.) Передохни немного, эта Литманова находилась довольно далеко от нас, она тебя очень утомила. После такой продолжительной дороги я никогда не могу уснуть, поэтому я открываю автобус, сажусь за руль, и мы отдыхаем вместе. Как после ночи любви. Но когда через минуту я загляну в автобус и увижу, что после себя оставили паломники, на меня накатывает приступ бешенства. Культурные люди, и к тому же еще набожные! И такой бардак!.. Сегодня воскресенье, и я с полвосьмого до девяти не делаю ничего другого, кроме как выношу полиэтиленовые пакеты со всяким мусором и грязью и пластиковые бутылки с недопитой минералкой, чаем и домашней водкой. Около десяти моя жена выглянет из окна.