Лямин. А я виноват?
Люба. Виновата Валя Чулко. Но это уж, как говорится, стихия, к ней можно только приноравливаться.
Лямин. Я только что дал отпуск Егорову. Если бы я знал, я бы дал не ему, а тебе.
Люба (рассеянно). Ну да, понятно. Тогда, конечно, нельзя…
Лямин. И вообще как-то странно. Помнишь, мы говорили: вот сейчас как раз бы и взяться, всем вместе. Так, наоборот, все отпрашиваются! Нет, Люба, нет. Надо найти какой-нибудь другой выход.
Люба (машинально). Я понимаю. Надо искать другой выход. И потом, что я там увижу нового? Как мой муж с Валей Чулко будет плавать наперегонки? (Направилась к двери.)
Лямин. Если Саня не ушел, пускай зайдет ко мне.
Люба. Ладно. (Ушла.)
Девушка. Алексей Юрьевич!
Лямин. Вы еще здесь?
Девушка. Так как же?
Лямин. Что там у вас? Давайте.
Девушка подала свою справку, Лямин подписал, поставил печать.
– Все? Идите.
Девушка. Спасибо. Может быть, мне еще что-нибудь понадобится, я тогда зайду. (Ушла.)
Нюта. Подписал фальшивую бумажку. Такие вещи рано или поздно обнаруживаются.
Лямин. Подожди, что с Любой? Тебе ничего не показалось?
Входит Саня. Вытеснив Лямина, уселся на его место.
Саня. Что вы сделали с Любой? Ушла, утопая в слезах.
Лямин (страдая). Ах, как нехорошо. Это я виноват. Но что я могу сделать? Саня, тебе придется взять на себя часть работы Егорова. Я на неделю его отпустил.
Саня. Никогда в жизни!
Нюта. Как ты отвечаешь! Тебе приказывает начальник.
Лямин. Подожди. Вот ты отказываешься. На каком основании?
Саня. Чтобы распутать то, что может напутать Егоров, для этого нужно иметь такой же рабочий стаж, как у него.
Лямин. Ему остался год до пенсии, я не могу его уволить, у меня нет морального права.
Саня. Каждый имеет право на то, на что он считает себя вправе. Один может не прийти домой до утра, другой не имеет права опоздать на час. Леша, тебе нужно отпустить бороду, у тебя неволевое лицо… Слушай, я сейчас иду в одну компанию, хочешь со мной? Есть симпатичные варианты.
Нюта подошла к Сане, отвесила пощечину.
– В чем дело? Что такое? В чем дело?
Нюта. Иди сам к своим чувихам, а его оставь в покое.
Саня. Нет, при чем тут вы? При чем тут я? Леша, ты видел? Что я должен предпринять? Какое-то идиотское положение!
Лямин. Бросьте вы ссориться. Давай решать быстро насчет Егорова.
Саня (не может успокоиться). Кто ссорится? Я ссорюсь? Вы что, издеваетесь надо мной?
Лямин (приоткрыл дверь). Товарищи, простите, у меня пятиминутка. Нюта, извинись.
Нюта. Представляю, куда бы вы сейчас отправились.
Лямин. Но ведь не отправились!…
Нюта. Я извиняюсь… потом.
Саня. Нет, если бы это была не женщина, я бы знал, как поступить. Просто – раз! (Через стол особым приемом он ухватил Лямина за руку.)
Лямин (остался неподвижен и только проговорил). Я спрашиваю тебя в последний раз: ты будешь работать или нет?
Саня. И – два!
Вероятно, бешенство придало Лямину силу, иначе невозможно объяснить то, что произошло дальше. Борьба, в которой личные чувства взяли верх над правилами спорта. Хрустнул стул. Нюта завизжала. Несколько сотрудников, привлеченных шумом, оказались свидетелями победы, которую одержал Лямин. Он прижал противника к столу и, задыхаясь, спросил:
Лямин. Будешь работать?
Саня. Пусти.
Лямин. Будешь работать?
Саня. Я не могу так говорить.
Лямин. Можешь.
Саня. Буду…
Лямин. Дай слово.
Саня. Даю…
Лямин. Что даешь?
Саня. Слово!…
Лямин. Что будешь выполнять все указания. Не будешь отлынивать, не будешь препираться.
Саня. Не буду!
Лямин (отпустил его). Пошел!
Сотрудники пропустили Саню, с ужасом глядя на своего начальника.
Комната Лямина. При помощи стамески и молотка он вырубает из деревянного чурбана портретное изваяние Нюты. В другой стороне комнаты, сидя на стуле. Нюта позирует ему.
Оба сильно возбуждены, хотя и сдерживаются. Лямин время от времени нервно поводит шеей.
Нюта. Когда на конференции сказали, что ты применяешь к сотрудникам физическое насилие, никто не возразил. Если бы присутствовал Саня, он бы сказал, что это шутка. Но он вообще на собрания не ходит.
Лямин. Не разговаривай! Мне надо сосредоточиться.
Нюта. На чем тебе надо сосредоточиться? Сосредоточиться на своей судьбе!
Зазвонил телефон. Нюта сняла трубку.
– Да!… А кто его просит? Евдокименко?
Лямин скрестил перед собой руки – «меня нет».
– А он как раз вышел. (Положила трубку.)
Лямин. К черту Евдокименко.
Нюта. Куропеев способен на что угодно.
Лямин. К черту Куропеева.
Нюта (смотрит на него с жалостью). Ну хорошо, хорошо, молчу. Как ты изменился за последнее время. Раньше был веселый, остроумный, всех разыгрывал, а теперь?… Сам себе враг. Когда ты кончишь эту чурку, что потом?
Лямин. Потом буду писать большое полотно. Маленькая дверь с надписью: «Входа нет». А в нее входят. Двое.
Нюта. Не верти шеей. Это плохая привычка.
Телефонный звонок. Нюта сняла трубку.
– Да?… Его нет. А кто его просит? А, здравствуй. Постой, там кто-то звонит в дверь, я посмотрю, может быть, это он. (Зажала трубку.) Саня. Подойдешь?
Лямин. К черту Саню.
Нюта (в трубку). Нет, это не он. Ну, звони…
Лямин. Все звонят домой. Что такое? Есть местком, есть партком, есть все. Я официальный человек, пускай обращаются ко мне через секретаршу. Нет дома. Я выключился. Щелк – и меня нет.
Телефонный звонок.
Нюта. Да?… А его нет. А кто спрашивает? Здравствуйте, Иван Никифорович, постойте, там кто-то звонит в дверь.
Лямин сделал страшное лицо.
– Нет, это не он. Ну звоните.
Лямин. Что значит – звоните! Я же сказал тебе, с девяти до половины шестого. Неужели трудно усвоить! Хотите быть оловянными солдатиками – пожалуйста. Вам надо только приказывать? Хорошо, буду приказывать. Вам нужен Куропеев? Хорошо, я буду Куропеевым.
Нюта. Так тоже нельзя, все-таки люди.
Лямин. Слушай, проявляй свою доброту за счет кого-нибудь другого. Ты-то уж видела, я пытался по-хорошему. Не хотят? Что же, не надо. Давайте по-плохому.
Телефонный звонок.
Нюта. Да?… Его нет. А кто его просит? (Растерялась.) Здравствуйте, Николай Степанович. Ой, там кто-то звонит в дверь. Я посмотрю, может быть, это он. (Зажав микрофон.) Куропеев.
Лямин опять отрицательно скрестил руки.
– К сожалению, это не он. Он должен скоро прийти, да. До свидания. (Положила трубку.) Написал бы ты ему эту статью, а? Можешь мне подиктовать. Ты работай и мне диктуй, а?
Лямин. Хорошо, пиши.
Нюта быстро достала бумагу, села на прежнее место.
– (Диктует.) «Действующая ныне система планирования…»
Нюта. Это начало?
Лямин. Начало. «Действующая ныне система планирования убивает инициативу и стимулирует плохую работу…» Пиши. «Планирование взращено на оголтелом недоверии…»
Нюта. Лешенька, прости, что я вмешиваюсь, но, может быть, это не надо?
Лямин. Надо. Как все знают, что надо и чего не надо, поразительно!
Нюта. Но ведь это даже неправильно, что ты говоришь. Разве можно всем доверять? Знаешь, что начнется?
Лямин. Если тебе все так ясно – написала бы сама.
Нюта. Не срывай на мне свое плохое настроение.
В комнату обеспокоенно заглянула мать.
Лямин. У меня хорошее настроение!
Мать (улыбаясь). Что случилось? Вы уже ссоритесь?
Нюта (тоже улыбаясь). Немножко поспорили… На отвлеченную тему. Посидите с нами.
Мать. С удовольствием. (Оглядываясь.) Совсем другая комната. Вы на него хорошо влияете. А то действительно: был в армии, а вернулся такой же беспомощный. (Позвала.) Юра, иди сюда, нас приглашают в гости. Живем как в клетке. К нам никто не ходит. Юрий Петрович стал такой нелюдим…
Отец (вошел). Перестань меня критиковать. Давай хоть один день для разнообразия проведем спокойно.
Нюта. Я тут как раз говорила: Леша хороший человек, но очень уж простой. Иногда надо и подумать, как себя вести. Я понимаю, вы дали ему такое воспитание, что ему не приходилось выкручиваться, о чем-то умалчивать, просто не было нужды. А сейчас так нельзя. Поверьте, я многое повидала в жизни. (Ей нравится роль хозяйки, которая принимает гостей. Но, развлекая их, она разговорилась.) Не вам говорить: иногда приходится и соврать, иногда чем-то воспользуешься… А что, нет? У меня муж был очень уважаемый человек, работал на холодильнике, так там все воровали, одни больше, другие меньше. А перед этим я была близко знакома с профессором. Очень хороший человек, такой беспомощный, неприспособленный. Мы с ним долго были так, не знаю, дружили или как, во всяком случае, он меня не трогал. Один раз я даже у него заснула дома. Но он не погасил свет и всю ночь просидел рядом. Вскоре я к нему переехала, прибралась там, и стали жить, как люди. Но по работе он, главное, старался больше молчать. Он говорил: чем больше ты молчишь, тем тебя больше уважают. А ведь он в своем положении мог себе не то позволить, что Леша.
