Иван Буковчан - Антология современной словацкой драматургии

Я. Разные мысли лезли мне в голову много лет. Но у меня не было ни малейшего шанса высказать их вслух. При всем моем желании. Она всегда меня перебивала, и остановить ее словесный поток было невозможно.

ЖЕНА. У тебя два месяца отпуска, но мы никуда не едем. Почему? И почему только я должна торчать здесь, при тебе, кормить тебя? Почему мы сейчас не в Словении? Ведь нам позволяют средства. Однажды ты же раскошелился на Словению. Но там тебе все время хотелось говорить о школе. Тебе действительно больше не о чем поговорить — только о школе. Однажды ты свихнешься со своей школой. Ты все думаешь, что занятия не начнутся. Еще как начнутся, дорогой, начнутся.

Я. В прошлом году в конце января я зашел в турагентство взять проспекты. Подумал: удивлю-ка я ее. Выберу что-нибудь эксклюзивное, немного неожиданное, чтобы аж дух перехватило, — например, посещение индейского заповедника, Бразильской равнины… Нет, это было совсем недешево, скорее наоборот. Едва ли не все наши сбережения. Но я не сказал ей о необычной поездке ни слова, все сохранил в строжайшем секрете. Я нашел ее паспорт — еще действует, подал документы на оформление визы в Вене. Я и бланки за нее сам заполнил.

ЖЕНА. Ты меня вообще не слушаешь. В одно ухо влетело, а в другое вылетело. Не оправдывайся — ты меня не слышишь! Если бы ты меня хоть немного слушал, ты бы что-нибудь для меня сделал. Ты способен только на одно — во время сна трогать меня и поворачивать, как мешок. И, как назло, именно тогда, когда мне снится что-нибудь прекрасное. Например, как в прошлый раз, я тебе это еще не рассказывала. Мне снился водоем. Боже, какой это был прекрасный сон. Я стою посередине на плоту и читаю лекцию о поведении человека в обществе. И все выбегают из своих палаток и слушают меня, потому что это очень интересная лекция. До тех пор, пока мы не научимся прилично вести себя, сообщала я по микрофону, у нас нет шансов быть принятыми в обществе. Мы, в конце концов, должны научиться вежливо здороваться, четко и громко, открывать перед дамами дверь, использовать бумажные салфетки и визитные карточки… И вдруг я вижу, как из палаток и летних домиков выбегают десятки отдыхающих, внимательно меня слушают, самые любознательные из них делают пометки, многие меня фотографируют, и издалека слышны одобрительные возгласы, поскольку много лет люди ждали этих слов. И я повторяю их снова и снова, громко и четко. И главное, дорогие мои, не сутультесь за столом, всегда нужно сидеть с выпрямленной спиной… Такие прекрасные сны мне снятся много лет подряд. Но в прошлый раз…

Я. Я купил все самое необходимое — два до отказа наполненных чемодана. Поставил их на пол, прикрыл простыней и газетами. Я также учел массу мелочей, чтобы мы ни в чем не нуждались в Бразилии. Она все время рассказывала свои сны, а я делал пометки. Возможно, она подумала, что я записываю ее мысли. Но мысли не приходили, поэтому нечего было записывать. Я делал небольшие пометки в блокноте, что еще необходимо купить в дорогу: четыре видеофильма, крем для загара, соломенные шляпы, спрей для тела…

ЖЕНА. У вас в школе нужно ввести уроки по этикету. Причем учить надо, как дома, так и в школе, интенсивным курсом. Можно и каждый день преподавать. Сначала провести урок в классе, а потом в школьной столовой попрактиковаться за обедом. Особенно нужно обращать внимание на тех, кто горбится за столом, кто неправильно сидит, кто разговаривает с набитым ртом, громко чавкает, охает и вульгарно облизывает пальцы, кто быстро и механически ест, кто облизывает тарелки, бросает косточки, просит добавки и доедает за остальными, кто перекладывает со своей тарелки в чужую и вместо приборов ест пальцами. Всему этому нужно учить в школе, компенсировав недостатки домашнего воспитания. Но тогда вам необходимо изменить учебную программу и усиленно работать. Но вам не захочется что-то менять, ведь вы всегда найдете тысячу отговорок. Сделать немного больше вам и в голову не придет, поскольку весь год вы только и думаете, что об отпуске, и на два месяца напрочь забываете о школе.

Я (вдруг как закричит, жена с испугу замирает). После я рассказал ей об отпуске и индейцах. Не знаю, как это произошло, но она начала меня слушать. Она словно онемела на время и так и осталась сидеть с открытым ртом за кухонным столом. Бразилия. Индейское поселение. Мы вдвоем. Держимся за руки, а на головах у нас соломенные шляпы. Ты и индейский вождь. Я снимаю вас на цветную пленку. Потом я и индейский вождь. Ты нас фотографируешь. Да, виза… Подожди, я принесу чемоданы. Около получаса она сидела за столом с широко открытым ртом, так что я спокойно мог бы запломбировать ей четыре зуба. У меня такое чувство, что после сообщенной мной новости она даже слегка ссутулилась. Собственно говоря, она никогда и не сидела с прямой спиной. А я тем временем распаковывал чемоданы и показывал ей легкие футболки и летнюю обувь… Перелет прошел отлично, дорога была утомительная, но интересная, попутчики веселые. А она все молчала и молчала. И так она хорошо молчала. И я сам начал разговор. О школе, конечно. И даже о том, как предложу изменить школьную программу, об уроках этикета, об избытке времени, которым располагают учителя. Но и о международной ситуации и в целом о сложившейся ситуации в нашем футболе… У нас появилось много знакомых, которые были рады с нами пообщаться и все повторяли: только говорите, пан учитель. Вы так много об этом знаете. И о международной ситуации, и о футболе. Погода стояла изумительная. Мы ни в чем не нуждались, все было прекрасно… Индейцы были неподражаемы. Подвижные, поющие, танцующие в красивых национальных костюмах. Мы видели, как они сидят возле глиняных домиков и легендарных шатров, как танцуют у костров. Десятки фотоаппаратов и видеокамер были на них устремлены. Гид подробно объяснил нам все по-чешски. Почему они исполняют именно этот танец и поют именно эту песню. Куда корнями уходит эта традиция, в чем ее первопричина. Во сколько веков и с какой частотностью. Потом мы сели, как вождь, к огню. Вождь, судя по всему, медитировал, загремели бубны, раздалось хоровое пение оставшихся индейцев. Вождь, медитируя, опустил голову на колени. Он поднял руку для приказа, индейцы в костюмах мигом подошли к нему.

ЖЕНА. Не сутультесь, пожалуйста. Пусть он не сутулится, это никуда не годится. Переведите ему, пожалуйста!

Я. Моя жена не вытерпела и в порыве гнева, хотя и с добрым умыслом, позвала индейского вождя, хозяина труднопроходимых бразильских лесов. Чешский гид послушно перевел вождю страстную фразу моей жены… Вождь поднял голову, внимательно посмотрел на мою жену, взял в руки остро заточенный индейский топор, сказал что-то вслух и с грозным видом устремился к моей жене… Дорога домой прошла более чем приятно… Многие поздравляли меня с хорошим настроением… Вчера после обеда я закопал урну с пеплом моей жены в нашем саду под сливой… У нас все еще нет могильщика.

РАССКАЗЧИЦА. Лойзо каменщик. Лойзо каменщик-поэт. Каменщик Лойзо скромный, задумчивый поэт. Хотя корчма «Благодать» и стала его вторым домом, а боровичка с пивом его унылыми друзьями, в корчме, в отличие от остальных, он не вступает в дискуссии о футболе, не шумит, не использует грубых и тем более вульгарных слов. Он просто сидит над своей кружкой пива напротив деревенских балагуров, потягивает боровичку, и один из немногих он может полностью выключить звук в своих ушах.

МАГДА. Привет, Лойзо. Давно тебя здесь не было.

ЛОЙЗО. Есть и другие дела, Магда. Дома.

МАГДА. У тебя молодая жена. Детей нет, так что?

ЛОЙЗО. Да ничего. А детей я хочу. Скажи — когда, если я все время здесь. Но как будто бы чего-то не хватает, чего-то такого, понимаешь… сам не знаю чего.

МАГДА. Для этого вас должно быть двое. Тогда вам всего будет хватать.

РАССКАЗЧИЦА. В полдесятого в «Благодати» появляется его тридцатисемилетняя жена Бета.

БЕТА. И не стыдно тебе, Лойзо, ты здесь лакаешь, а я чуть со страху не померла, мол, где ты и не случилось ли чего с тобой на стройке. Зову тебя во дворе из окна, думаю, ты уже идешь, зарплату получил, думаю, надо сбегать в магазин, нужно поесть приготовить, я хотела купить возле муниципалитета у вьетнамцев выходную обувь, но тебя все нет и нет, зря смотрю во все стороны, я и собаку отвязала, думаю, пусть завиляет хвостом и залает, когда тебя увидит, но ты все не идешь, а ты, оказывается, здесь, в трактире, лакаешь боровичку и пиво, а я, значит, останусь без вьетнамских туфель, и все из-за того, что после получки ты прямой дорогой идешь сюда, к Магде! А ты, Магда, не должна ему все время наливать, ты же видишь, как он выглядит, от этой выпивки весь красный стал, ссохся, ну просто живая развалина сидит в твоем трактире. Вставай, и пойдем домой, не будь посмешищем для всей деревни!