Лопе де Вега - Глупая для других, умная для себя

И все же вас они весьма прельщают.

Идем, мой друг, хочу переодеться.

А ведь она могла к вам присмотреться.

Мне было трудно дать отпор уму,
Ведь он же – свет и разрывает тьму.

Кто мог бы ждать, Фениса, что она
В четыре дня такой разумной станет?

Она настоль высоко рождена,
Что, может быть, сквозь тусклый ум проглянет
Старинной крови знаменитый блеск.

Посторонись, мечта былая,
Лелеемая с давних дней,
Пред новою мечтой моей,
Непостоянство мне прощая
И добровольно забывая
Ту, чья душа, когда б могла,
Себя бы так же повела.
Все в мире, с первого же шага,
Стремится к достиженью блага
И отвращается от зла.
Я обратил мой взор к Диане,
Как только повстречался с ней.
Хоть нет крестьяночки милей,
Здесь дело не в сердечной ране,
А в том, что для меня заране
Бесспорно, что решит сенат.
Я клад сменю на лучший клад,
Слив наши судьбы воедино,
И стану герцогом Урбино,
Когда не устрашусь преград.

Ах, Дьего, вы?..

Моя сеньора!
Цветы, вознесшиеся вдруг
От ваших ног до ваших рук,
Еще отраднее для взора.
Посланцем лета, Теодора,
Зовут обычно соловья.
Не вы ли, госпожа моя,
В цветочном царстве Филомела?[13]
Смеется луг, лазурь запела,
Звучит любовью стон ручья.
Мне в этом видится начало
Украшенного счастьем дня.

Улыбка счастья и меня
С утра сегодня приласкала.
Я шла гулять и повстречала
Диану. Кажется, она
Своим умом упоена.

Все дурочки впадают в это,
А нам смеяться нет запрета.

Но перемена в ней видна.

Диана – мраморная глыба,
Так первозданна и тверда,
Что и Камило полн стыда,
Смущенный больше, чем кто-либо,
Принцессой этого пошиба,
И в замешательстве сенат,
Где лишь о том и говорят,
Как им найти исход удобный,
И государыни подобной
На троне видеть не хотят.

Я вас принуждена оставить.
Ее оденут, я боюсь,
Не так, как надо.

Остаюсь
Без вас. Что я могу добавить?

Необходимо с ней лукавить,
Хотя теперь моя мечта
Одной Дианой занята.
Ей только следует влюбиться:
Тогда и мыслью озарится
Пленительная красота.

Я рад, что ты один. Мне нужно
Поговорить с тобой открыто.

Ты знаешь, я всегда готов
Тебе служить, как друг старинный.

И даже если Теодора,
Когда мы оба ей служили,
Смущала дружбу нашу, Дьего,
То нас, душой и кровью близких,
Уже не отуманит ревность,
Как то еще недавно было;
Любовь былую к Теодоре
Я злобно от себя откинул.
Сейчас я говорил с Дианой,
И мне казалось – я увидел
Не то, чтобы обширный ум,
Но ум, вполне способный мыслить.
Она с секретарем своим
Писала тем, что прежде были
Искателями Теодоры
И шлют теперь Диане письма,
Ее приветствуя с приездом.
Здесь, Дьего, мне необходимо
Твое полнейшее вниманье.

Я слушаю.

Ты согласишься,
Что если здешним государем
Стать может пришлый повелитель, –
А всюду, где чужой хозяин,
Свои всегда в большом убытке, –
То лучше пусть им буду я.
Мне важно герцогство Урбино;
На что крестьянский домик этот
Похож внутри – мне безразлично.
Она нужна мне не затем,
Чтоб для меня писала книги
Или давала мне советы;
Я от жены бы их не принял.
Ты, раз ты любишь Теодору
(Кто любит, для того нет в мире
Иной мечты, как о любимой),
Приди помочь моим усильям.
Ведь ты не можешь перестать,
Влюбленный, благородный рыцарь,
Ее любить; я потому
И мечу в герцоги Урбино;
Когда ты мне окажешь помощь
И я владычества достигну,
Ты можешь все мои владенья
Раз навсегда считать своими.

Мне очень жаль, что ты подумал,
Великодушный мой Камило,
Такой разумный, будто можно
Из-за любви (тем боле – мнимой)
Забыть о столь великом счастье,
Как титул герцога Урбино.
Я, признаюсь, за Теодорой
Ухаживал вполне корыстно,
Как за наследницей престола;
Но, видя, как и ты, что выбрать
Должны Диану, неужели
Таким я буду простофилей,
Чтоб отказаться от надежды
Снискать ее любовь и милость
С такой же целью, как и ты?
Кто мог бы до того забыться
Пред величайшей красотой,
Которая бывала в мире,
Пред самым редкостным умом,
Пред телом, самым несравнимым
(Все это манит лишь безумцев,
Страдающих расстройством мыслей)
Чтоб отказаться от державы
Для радостей, от века бывших
Воображаемой победой
И подлинным самоубийством,
Мгновенною кометой страсти,
Влекущей за собой обычно
Заслуженное сожаленье,
Едва лишь первый пыл остынет?
Друзья должны просить о том,
Что, как-никак, осуществимо:
Никто не станет ради дружбы
Идти на собственную гибель.
В моем служенье Теодоре
Я вовремя остановился,
И с переменою судьбы
Моя любовь переселилась.
Нет, лучше дура, как Диана,
Не знающая сложных мыслей,
Чем умница, как Теодора.
Один философ справедливо
Заметил про замужних женщин,
Что нет страшнее казни в мире,
Чем если, возгордясь умом,
Они мужьям законы пишут.
Им следует уметь одно:
Рожать и пестовать детишек.
Диана хороша собой,
Так пусть и нянчится с моими.

От дружбы трудно было ждать
Такого наглого ответа.
Так вот какая дружба эта!
Ну что ж, ответ ей был под стать.
А впрочем, ничего другого
Мне и не мог ответить тот,
Кто слово женщине дает
И нарушает это слово.
Но это все – напрасный труд:
Когда о нашем разговоре
Известно станет Теодоре
(Твои поступки мне дают
На эту низость разрешенье),
Обеим ты скажи «прости» –
И мне, а с этим не шути.

А как должно мое терпенье,
Все это слыша, поступить?

Покорно претерпеть обиду;
Словами здесь не пособить.

Но если я тебя убью,
Простор за мною остается.

Когда нам есть за что бороться,
Мы защищаем жизнь свою.

Пожалуй, мы признаем скоро,
Что ваша госпожа умна.

Что это? Ссора? Вот те на!

Да, ваша светлость, это ссора:
Камило с Дьего бой ведут.

А этого нельзя, Марсело?

Уж если меч решает дело,
Сражаться следует не тут,
А выйти в поле.

Вот беда!
Как быть мне, Теодора?

Взять их
Под стражу.

Мне не уломать их.

Вы прикажите им.

Я?

Да.

Марсело! Я их разниму.
Я млею, если вижу шпагу.
Вы напишите им бумагу,
И пусть они идут в тюрьму.

Умно!

Вы – два давнишних друга.
И что вас довело до шпаг?

Ее высочество.

Как так?

Шла речь о выборе супруга
Высокой нашей госпоже,
О том, что хоть иной и знатен,
Но вряд ли был бы ей приятен.

Нет, нет, я замужем уже.

Вы замужем? За кем?

За вами.
Любить мужчин я не должна, –
Так, значит, мне нужна жена.