Гере сейчас — безрассудно и бессмысленно. Набрала сообщение: "Как будут новости, прошу, позвони. Я очень переживаю, любимый!"
Положила телефон на столешницу, с силой укусив кулаки. Лида налила чай с ромашкой.
— Викуль, всё нормально. Этой ведьме полезно полетать… И с малышом всё в порядке будет.
В ответ лишь уронила лицо в ладони и сдавленно заплакала.
Минуло около двух часов. Телефон молчал, а я изводилась неизвестностью.
— Давай отвезу тебя домой, — предложил Савва. — Тебе нет смысла ждать ответов здесь. Герман всё равно вернётся домой и ты всё узнаешь.
Кивнула и ведомая другом направилась к выходу.
Мужа дома не оказалось и моё очередное сообщение благополучно ушло в игнор.
— Тебе лучше уйти, — посмотрела на Савву. — Спасибо.
— Звони. Я всегда приеду, — напарник кивнул мне и покинул дом.
Часы ожидания потянулись ещё медленней, доводя меня то до истерики, то до умопомешательства. Стрелка часов перевалила за десять вечера. Наконец ключ в замке повернулся.
Выбежала к мужу в прихожую. Задать вопрос о ней, узнать чем всё кончилось…
Как я могу?!
Его сутулая и удручённая фигура, говорила мне о самом жутком. Слёзы вновь потекли по щекам, пока наблюдала, как муж снимает куртку и ботинки, как проходит мимо меня. Запах алкоголя шлейфом тянулся за ним.
— Гера? — позвала едва слышно, идя за ним.
— Лика потеряла моего ребёнка, — могильно уронил он, не оглядываясь на меня, и проследовал дальше наверх.
Душа, совесть и всё, что делало меня человеком, умерло мгновенно. Ребёнок погиб. Из-за меня! Только из-за меня!
Волочилась за мужем до нашей комнаты.
— Прости меня…, — застряла у порога, не решаясь войти следом, и смотрела на него, моля услышать и понять, что искренне сожалею.
— Лучше уйди пока, — Гера покачал головой, отодвигая меня обратно в коридор, и закрыл дверь.
Через пару минут, сидя у порога комнаты, услышала, как муж в яростном крике громит нашу спальню.
С силой зажала уши и сползла по стене вниз, давая полную волю слезам.
ВИКА
Молчание длилось несколько дней. Супружеская полностью убита — шкафы, мебель, зеркала, люстра, окна — и непригодна для жилья. Прислуга перенесла выжившие вещи в соседнюю гостевую спальню, в которой я покорно ждала долгими ночами появление мужа.
Герман всячески избегал меня. Нет, он не грубил, но любые ответы на мои вопросы были пропитаны холодом и сухостью, а попытки обсудить произошедшее отложены в долгий ящик. До поздна супруг торчал на работе, принципиально обсуждая со мной только рабочие моменты, а дома уходил в отцовскую комнату и, вероятно, оставался спать там на тахте.
Всё это вытягивало душу, ниточка за ниточкой. Советы подруги не помогали, и часто ловила себя на мысли, что хочу уйти. Нет, не от него, а просто туда где не найдут. Пальцы несколько раз порывались написать Мише, вспоминая, как тогда смогла укрыться у него и как впервые было хорошо всё и просто. Появлялось желание встретиться с ним и поболтать, получить дружеский нагоняй и посмеяться над его порой не такими уж смешными шутками. Но показывать Михаилу, что по-прежнему делаю ошибки и не могу достичь счастья, не хотелось. Убирала телефон подальше от рук и продолжала работать, жить, надеяться и ждать.
Дважды наткнулась дома на квитанцию из цветочного бутика. Пять тысяч рублей за букет из роз и композицию со сладостями. Адресат — А. Романенко.
Очередной нож вонзился в сердце, прямо со спины. На полусогнутых дошла до кресла и осела в него. Она добьётся своего, потому что змея и способна задушить кролика. И этот жалкий кролик — я, не способный ответить тем же, слишком наивный и верящий в людскую честность, но только лишь потому, что сама такая и жду этого же от других. Высшая степень идиотизма. Я не только вечно пытаюсь искать в людях хорошее, но и с удовольствием открываю им шею, позволяя наступить сапогом на горло или сомкнуть на ней свою пасть. Даже мужу, который совсем недавно почти признался мне в любви.
Вздрогнула, заметив сбоку фигуру отца Германа. Быстро смахнула слезу, предательски вышедшую наружу. Вскочила с кресла и устремилась к нему.
— Вам что-то нужно? Анна Леонидовна отлучилась до больницы.
— Всё хорошо, доченька, — ласково улыбнулся мне старик, опираясь на канадку*. — Тошно мне уже в четырёх стенах, а жена внуков поехала проведать. Может, ты составишь компанию старику?
— С удовольствием, — искренне улыбнулась и начала направлять его к дивану.
— Нет-нет, — мягко, но настойчиво запротестовал. — Давай пройдемся по саду. Я бы вдохнул зимнего воздуха.
Немного струхнула вести больного человека на улицу, но всё же согласилась. Гувернантка помогла одеть свёкра, и я, взяв старика под руку, вывела во двор.
Полдень оказался солнечным, и приятный морозец щипал щёки. Пушистые снежинки припорошили ветви голых деревьев, одев словно в шубки. Галдели синицы и вездесущие воробьи, где-то у забора возмущались две сороки. На душе вдруг стало чуть спокойней. Давно я не выходила на улицу просто так, вдохнуть свежего воздуха и понаблюдать за птицами.
Мы шли небольшими шажочками по вычищенной дорожке слегка присыпанной солью.
— Гера всегда тяжёл на примирение. Такой же упёртый, как я в молодости. Импульсивен и горяч, но добрый парень. Ты давно покорила его сердце, мне это видно. А то, что случилось с этой рыжей… Пойми его. Это ведь второй выкидыш у Лики, — вскинула шокированный взгляд на старика.
— Он не рассказывал мне об этом, — ещё одна тайна о муже, которой он не пожелал делиться.
— И не расскажет, потому что винит себя, что недосмотрел… недоглядел. Гера тогда страстно мечтал приобрести квартиру к их свадьбе, только-только шефом стал. Гордился своей самостоятельностью. Ни копейки не брал у родителей. На премию Бокюз всё так же рвался — престижно и громко. Вебинары, обучения, мастер-классы. Внимания бывшая невеста почти не получала. Потом Лика где-то ветрянку подхватила. Высоченная температура, лихорадка. Она тогда на конце пятого месяца была. В результате замершая беременность. Лике пришлось рожать мёртвого ребёнка и, естественно, потом хоронить. Гера тогда был подобием своей тени, долго переживал, как и сейчас. Пойми, он винит не тебя, а больше себя, потому снова остался в стороне от своего малыша.
— И в этот раз из-за меня. Если бы могла вернуть те минуты, я бы, наверное, позволила ей избить себя… Лишь бы ребёнок остался жив, — с горечью проронила, пронаблюдав, как воробьи, атаковали кормушку на дереве, которую всегда было видно в окне нашей спальни.
— В тебе нет зла и подлости, но несчастья льются на
