Ангустиас. Часто я через решетку гляжу на Пепе, всматриваюсь в него, а он расплывается у меня перед глазами, словно его окутало пылью, как бывает, когда стадо пройдет.
Бернарда. Это просто от слабости.
Ангустиас. Дай-то бог!
Бернарда. Он придет нынче?
Ангустиас. Нет, поехал с матерью в город.
Бернарда. Тогда ляжем спать пораньше. Магдалена!
Ангустиас. Она заснула.
Входят Адела, Мартирио и Амелия.
Амелия. До чего темная ночь!
Адела. Хоть глаз выколи.
Мартирио. Хорошая ночь для воров и вообще для тех, кому надо прятаться от людей.
Адела. Посреди двора стоял жеребец. Весь белый, словно бы вдвое больше, чем днем, – всю темь заполнял.
Амелия. Правда. Даже страх брал. Точно привидение.
Адела. В небе звезды – с кулак.
Мартирио. Она принялась так разглядывать их, что чуть шею себе не свернула.
Адела. А что же, тебе не любо смотреть на них?
Мартирио. Меня такие вещи не интересуют. Хватит с меня и того, что делается у нас под носом.
Адела. Да, это по твоей части.
Бернарда. Каждому свое.
Ангустиас. Спокойной ночи.
Адела. Ты уже ложишься?
Ангустиас. Да. Нынче Пепе не придет. (Выходит.)
Адела. Мама, почему, когда падает звезда или молния сверкает, говорят:
«Святая Варвара святою водой
записана в небе на бумаге святой»?
Бернарда. В старину знали много чего такого, что мы позабыли.
Амелия. Я зажмуриваю глаза, когда падает звезда.
Адела. А я нет. Мне нравится смотреть, как такая звездочка, что тихо теплилась долгие годы, вдруг срывается и, пылая, проносится по небу.
Мартирио. Да нам-то что до этого?
Бернарда. О таких вещах лучше и не думать.
Адела. Какая ночь! Я бы допоздна оставалась на воле, дышала бы не надышалась свежим воздухом.
Бернарда. Но пора спать. Магдалена!
Амелия. Она уже сладкий сон видит.
Бернарда. Магдалена!
Магдалена (с досадой). Оставьте меня в покое!
Бернарда. В постель!
Магдалена (вставая, с раздражением). Не дадут спокойно посидеть! (Уходит, ворча.)
Амелия. Спокойной ночи. (Уходит.)
Бернарда. Ступайте и вы.
Мартирио. А что это сегодня не приходит жених Ангустиас?
Бернарда. Он уехал в город.
Мартирио (глядя на Аделу). А!
Адела. До завтра. (Уходит.)
Мартирио пьет воду и медленно выходит, глядя на дверь, которая ведет на скотный двор.
Понсия (входя). Ты еще здесь?
Бернарда. Наслаждаюсь тишиной и что-то не замечаю, чтобы здесь «творилось недоброе», как ты говоришь.
Понсия. Бернарда, оставим этот разговор.
Бернарда. В этом доме все на месте. От меня ничего не укроется.
Понсия. Снаружи-то тишь да гладь, это верно. Твои дочери живут как под колпаком. Но в душу не заглянешь.
Бернарда. У моих дочерей на душе спокойно.
Понсия. Это твоя забота, ты их мать. Мое дело маленькое, прислуга – прислуга и есть.
Бернарда. Что это да вдруг стала такой молчальницей?
Понсия. Я знаю свое место, вот и все.
Бернарда. Просто тебе нечего сказать. Если бы в этом доме было чем поживиться сплетницам, уж ты бы позаботилась, чтобы все соседки перемывали нам косточки.
Понсия. Я скрываю от людей больше, чем ты думаешь.
Бернарда. Что же, твой сын все еще видит Пепе в пять часов утра? Люди все еще говорят худое об этом доме?
Понсия. Люди ничего не говорят.
Бернарда. Потому что не могут. Потому что не к чему прицепиться. Недаром я глаз не смыкаю.
Понсия. Бернарда, я не хочу про это говорить, потому что боюсь твоего норова. Но зря ты так уверена, что все в порядке.
Бернарда. В полнейшем порядке!
Понсия. Как бы вдруг не грянул гром. Как бы на тебя не свалилась беда.
Бернарда. И не пахнет здесь никакой бедой. Я уже не принимаю твои выдумки близко к сердцу.
Понсия. Ну что ж, тем лучше для тебя.
Бернарда. Еще бы!
Служанка (входя). Посуду я вымыла. Прикажете еще что-нибудь, Бернарда?
Бернарда (вставая). Нет. Пойду отдыхать,
Понсия. В котором часу тебя разбудить?
Бернарда. Вообще не буди. Сегодня я отосплюсь. (Уходит.)
Понсия. Когда не можешь совладать с огнем, легче всего повернуться к нему спиной.
Служанка. Из-за своей гордости она сама завязывает себе глаза.
Понсия. Ничего не могу поделать. Я хотела отвести беду, но дело так далеко зашло, что я уж боюсь встревать. Видишь, какая тишина? А в каждой комнате собирается гроза, и, когда буря разразится, она сметет нас всех. Но я сказала все, что должна была сказать.
Служанка. Бернарда думает, что никто с ней не сладит, а не знает того, какую силу имеет мужчина среди одиноких женщин.
Понсия. Тут не только Пепе Римлянин виноват. Правда, в прошлом году он поглядывал на Аделу, и она была без ума от него, но ей нужно было держать себя в руках и не разжигать его. Мужчина есть мужчина.
Служанка. Кое-кто думает, что он не раз говорил с Аделой.
Понсия. Это правда. (Понизив голос.) И еще кое-что было.
Служанка. Уж и не знаю, что из всего этого выйдет.
Понсия. Я бы хотела очнуться за тридевять земель от этого дома, где все готовы друг другу горло перегрызть.
Служанка. Бернарда торопится со свадьбой, и еще, может быть, ничего не случится.
Понсия. Уж больно далеко дело зашло. Адела решилась на все, а остальные день и ночь настороже.
Служанка. И Мартирио тоже?
Понсия. Эта хуже всех. Так и клокочет злобой. Она видит, что Пепе не про нее, и, будь ее воля, в отместку утопила бы всех на свете.
Служанка. Ну и ведьмы!
Понсия. Просто женщины без мужчин, вот и все. В таких делах и про родную кровь забывают. Тсс! (Прислушивается.)
Служанка. Что такое?
Понсия (вставая). Собаки лают.
Служанка. Должно, кто-нибудь прошел мимо калитки.
Входит Адела в белой нижней юбке и облегающей тело безрукавке.
Понсия. Ты еще не легла?
Адела. Пришла напиться. (Берет со стола стакан и пьет.)
Понсия. Я думала, ты спишь.
Адела. Горло пересохло, я и проснулась. А вы что не отдыхаете?
Служанка. Сейчас ляжем.
Адела уходит.
Понсия. Пойдем.
Служанка. Да, не грех и на боковую, слава богу, заработали. Бернарда весь день не дает мне ни минутки отдохнуть.
Понсия. Забери лампу.
Служанка. Собаки прямо ошалели.
Понсия. Спать не дадут.
Выходят. Сцена остается почти в темноте.
Входит Мария Хосефа с овечкой на руках.
Мария Хосефа.
Ягненочек, мой ребеночек,
на взморье лежит наш путь,
там, милый дурашка-мурашка,
я дам тебе кашки и грудь.
Бернарда,
морда леопарда.
Магдалена,
морда гиены.
Ягненочек мой!
Ме-э-э, ме-э-э.
В Вифлеем идем, в Вифлеем.
Спать нам с тобою не хочется,
нас не тронет ни птица, ни зверь,
и сама перед нами откроется
коралловой хижины дверь.
Бернарда,
морда леопарда,
Магдалена,
морда гиены.
Ягненочек мой!
Ме-э-э, ме-э-э.
В Вифлеем идем, в Вифлеем.
(Уходит с пением.)
Крадучись входит Адела, оглядывается по сторонам и выскальзывает в дверь, которая выходит на скотный двор. Через другую дверь входит Мартирио и настороженно останавливается на середине сцены. Она тоже в нижней юбке и кутается в короткую черную накидку. С противоположной стороны входит Мария Xосефа.
Мартирио. Бабушка, куда вы?
Мария Xосефа. Ты откроешь мне калитку? Кто ты?
Мартирио. Как вы очутились здесь?
Мария Xосефа. Я сбежала. А кто ты?
Мартирио. Идите спать.
Мария Xосефа. Ты Мартирио, теперь я вижу. Mapтирио, морда Мартирио. А когда у тебя будет ребенок? Я завела вот этого.
Мартирио. Где вы взяли эту овцу?
Мария Xосефа. Сама знаю, что это овца. Но почему бы овце не быть ребенком? Лучше овца, чем ничего. Бернарда, морда леопарда. Магдалена, морда гиены.
Мартирио. Не кричите.
Мария Xосефа. Правда. Кругом так темно. Ты думаешь, раз у меня белые волосы, я не могу иметь детей, а У меня вот есть дети, много-много. У этого ребенка будут белые волосы, и у него будет свой ребенок, а у того свой, и у всех волосы будут белые как снег, и мы будем как волны – одна, другая, третья. А потом мы все сядем, и наши белые волосы смешаются, и мы сделаемся пеной. Почему здесь нет пены? Здесь одни только траурные накидки.
Мартирио. Молчите, молчите.
Мария Хосефа. Когда у моей соседки рождался ребенок, я приносила ей шоколад, а потом она мне приносила, и так всегда-всегда. У тебя тоже будут белые волосы, но к тебе не придут соседки. Мне надо идти, но я боюсь собак. Ты проводишь меня? Я люблю чистое поле. Люблю и дома, но дома, где не запираются от людей, где женщины баюкают своих маленьких, а мужчины прохлаждаются у ворот. Пепе – великан. Вы все его любите. Но он вас сожрет, потому что вы пшеничные зерна. Нет, не зерна. Вы лягушки безъязыкие!
