ТАМАРА. Ничего страшного. Мы с ним не поссорились. А не встречаемся потому, что он замучил мою мать, сделал ее абсолютно несчастной и довел в конце концов до могилы. Он изменял ей на каждом шагу, отвратительно с ней обращался, превратил ее в прислугу. Про меня он никогда и не вспоминал, пока я не дала ему однажды в морду, о чем он, наверно, и не помнит, потому что напился тогда до чертиков, как делал это почти каждый день. Для публики у него было одно лицо, для нас — другое. И, к сожалению, то, что намного хуже. Уже семь лет, как я с ним не встречалась, в последние два года я согласилась общаться по телефону, чтобы, в случае чего, не иметь на совести его самоубийство. А он такой психопат, что вполне на это способен. Достаточно?
Эгон с МАТЕРЬЮ сидят в оцепенении.
МАТЬ. Не хотите печенья? У нас есть ванильные колечки, их Мишко больше всего любит.
Молчание. Входит ОТЕЦ.
ЭГОН. Привет, папа. Ты, как всегда, вовремя.
ОТЕЦ. Шутка?
ЭГОН. На этот раз серьезно.
ОТЕЦ. Салют!
ЭГОН. Это Тамара.
ТАМАРА. Добрый день. Тамара.
ОТЕЦ. А вы такая же красивая, как ваш голос.
МАТЬ. Мы любим ее слушать, ведь правда?
ОТЕЦ, (неожиданно произносит слоган радиостанции). «„Радио В13“, и пусть все плохое уйдет прочь, а хорошее останется с нами».
ТАМАРА искренне смеется.
МАТЬ. Ну и как там было?
ОТЕЦ. Как всегда. Ты никогда меня не спрашиваешь, как там было, и нечего ломать перед гостьей комедию.
ТАМАРА. Вы все еще ходите на вокзал? Эгон мне говорил…
ОТЕЦ. Хожу и буду ходить.
ТАМАРА. Это оригинальное хобби, я ни о чем подобном не слышала.
ОТЕЦ. Это не хобби. Я делаю ставки и хожу на вокзал. Это ритуал. Никакое не хобби.
ЭГОН. Отец верит в то, что выиграет однажды главный приз в спортлото, а потом сядет в один из этих поездов.
ОТЕЦ. Я сяду в «Евросити» до Берлина.
ЭГОН. Хочешь пойти там на какой-нибудь уличный праздник?
ОТЕЦ. Пойду посмотрю на руины Берлинской стены. Я подойду к ней и помочусь. Помочусь на руины социализма.
МАТЬ. Да ладно тебе, отец. Ведь все это уже давно в прошлом.
ОТЕЦ. А у меня оно застряло в мочевом пузыре.
ТАМАРА смеется.
ТАМАРА. Раз уж вы упомянули это… помочиться… можно мне заглянуть кое-куда?
МАТЬ. Прошу вас, туалет в коридоре, направо.
ТАМАРА уходит.
ЭГОН. Мама, почему ты разговариваешь так официально.
ОТЕЦ. (Эгону). Эта мне нравится больше всех. У нее добрые глаза. В них видна любовь.
МАТЬ. Ты же говорил, что не любишь метафоры.
ОТЕЦ. Это не метафора, а факт.
ЭГОН. И тебе не мешает, что у нее тоже немножко видны десны, когда она смеется?
ОТЕЦ. У всех немножко видны. У той, раньше, они были видны, как у кобылы, а у этой — ничего, нормально.
МАТЬ. Отец.
ОТЕЦ. Не одергивай меня все время. Мне даже все равно, что папаша был коммунистом.
ЭГОН. Мы уже обсуждали это в прошлый раз. Надеюсь, сейчас не будем поднимать эту тему.
Звонит телефон, МАТЬ берет трубку.
МАТЬ. Алло… (Игриво.) Здравствуйте, а мы вас только что вспоминали. Мы часто вас вспоминаем. Да, он здесь. Дать его? Представляете, и ваша дочь как раз сейчас у нас. Правда. Она зашла впервые… за целый год. Да уж, такова современная молодежь… Она сейчас в уборной. Что там делает? Ну, в уборной… (Смеется.) Не хотите ее подождать? Тогда дам вам Эгона. Что, простите? Хорошо. Все по-прежнему. Сегодня я рисовала Мальдивы. Это надо проверить. Какое? Любое? Ну не знаю… Венгрия. Невероятно! И вы действительно знаете про каждое?
ТАМАРА возвращается из туалета, останавливается и смотрит на эту картину. ЭГОН и ОТЕЦ с открытыми ртами взирают на говорящую по телефону МАТЬ.
Ну вот, Тамарочка уже здесь… Алло-о-о… Пан Долина, вы меня слышите? (Кладет трубку.)
ЭГОН. Ты разговаривала с Долиной?
МАТЬ. Я забыла тебе сказать, он звонил сюда уже два раза. Разыскивал тебя. Я ему сказала, чтобы позвонил сегодня, что ты, может быть, придешь. Он говорил как-то странно. ЭГОН. Ты беседуешь по телефону с Долиной? Мама… МАТЬ. У него красивый голос. Но какой-то немножко печальный.
ЭГОН. Вы что, обсуждаете государства, которые ты рисуешь на стекле?
МАТЬ (в растерянности, боясь выдать секрет Долины и его цифр). Представь себе, его это интересует.
Отец подходит к ТАМАРЕ.
ОТЕЦ. Я тоже хотел бы иметь такую дочь.
ТАМАРА. Мы, наверно, уже пойдем.
ОТЕЦ. Я рад, что вы к нам зашли. Теперь нам еще приятнее будет слушать вас.
ТАМАРА немного грустно смеется. Темнота.
ДОЛИНА и АРНОШТ сидят на скамейке. Молчат.
ДОЛИНА. Наверно, я повешусь.
АРНОШТ. Из-за что?
ДОЛИНА. А я знаю, из-за что? Просто так.
АРНОШТ. Я бы не вешался.
ДОЛИНА. Почему?
АРНОШТ. Это негигиенично. Лучше прыгни с окна.
ДОЛИНА. Да уж, это действительно гигиенично… Да к тому же нет никакой гарантии, при таком низком здании… Стиль модерн не принимал во внимание интересы самоубийц.
АРНОШТ. Потому что тогда никто себе не убивал. Тогда к тому не было причин.
ДОЛИНА. Хорошо ты сегодня играл.
АРНОШТ. Ты слыхал?
ДОЛИНА. Слыхал. Красивую музыку ты сочинил.
АРНОШТ. То был Чайковский.
ДОЛИНА. Значит, Чайковский сочинил красивую музыку.
АРНОШТ. Но и я тоже хотел бы как-то так это сочинит.
ДОЛИНА. Ну и говори, что это ты сочинил. Чайковского все равно никто не знает, каждый тебе поверит.
АРНОШТ. Это неэтично.
ДОЛИНА. Одно тебе негигиенично… другое неэтично… Тебе не угодишь. А на этику наплюй. Этика ушла вместе с прошлым веком. В историю.
АРНОШТ. Ты вещаешь как книга. Не дивлюсь, что к тебе сюда ездит этот редактор.
ДОЛИНА. Он не редактор. Придет еще один раз, и все. Я и сам хочу поскорее это закончить, чтобы спокойно подготовиться к этому повешению. Он должен приехать только на будущей неделе, а мне уже не хочется ждать.
АРНОШТ. Он придет токо один раз?!
ДОЛИНА. А что это ты так испугался?
АРНОШТ. Да ништо. Люблу на него смотреть. Потом играется лучше.
ДОЛИНА. Он приятель моей дочери, этого оставь в покое. И не вздумай его соблазнять.
Смеются.
АРНОШТ. Очен мило ты смеешься. Напоминаешь мне какой-то зверек.
ДОЛИНА. Господи, у тебя что сегодня, гон начался?
Входит МАГДА.
МАГДА. Пан Долина, к вам посетитель.
ДОЛИНА. Я не жду никаких посетителей.
МАГДА. Какая-то женщина.
ДОЛИНА. Дочь?..
МАГДА. Не думаю.
ДОЛИНА встает и идет к дверям. Останавливается.
ДОЛИНА. Вы на меня сердитесь, Магда?
МАГДА. Нет.
ДОЛИНА. Вы со мною так холодны.
МАГДА молчит.
Ну, прошу меня извинить. Я иногда веду себя как грубиян, простите. (Уходит.)
АРНОШТ. Он вас очен любит.
МАГДА. Меня это сильно задело, даже не знаю, как мне теперь с ним себя вести. И в ваших глазах он так некрасиво меня выставил…
АРНОШТ. Не делайте с того никаких проблем. Я привык к много худшим вещам. Он не хотел сделать ничего плохого. Он слишком сенситивный.
МАГДА. Ведь и я его очень люблю. И чувствую, что он мучается.
АРНОШТ. Он из таких, кто должен мучиться, чтобы пережить. Понимаете?
МАГДА. Сегодня вы прекрасно играли. Это вы сами сочинили?
АРНОШТ (колеблется). Ага. С такем трудом, но сам. Снова на меня дохнула какая-то муза.
Темнота.
ДУШАН и ЭГОН сидят в пивной, пьют пиво. Они уже немного навеселе и настроены на философский лад.
ДУШАН. С этой Магдой я связался только для того, чтобы смочь доказать самому себе, что я еще кое-что могу. Можешь ты это понять?
