Рыцарь. О, Берта! Вы сама гордость! Само достоинство!
Берта. Я само смирение… Само бесстыдство…
Рыцарь. Какую игру вы ведете? Чего вы хотите?
Берта. Не сжимайте так мою руку. Я в ней держу птицу.
Рыцарь. Я люблю свою жену. И ничто меня с нею не разлучит.
Берта. Это снегирь. Вы его придушили!
Рыцарь. Если бы лес меня поглотил, вы бы обо мне и не вспомнили. Я вернулся счастливым, и для вас мое счастье непереносимо… Выпустите эту птицу!
Берта. Нет. Его сердце бьется. В эту минуту мне необходимо, чтобы это сердечко билось рядом с моим.
Рыцарь. В чем ваша тайна? Откройте ее мне!
Берта (показывая ему мертвую птицу). Вот… Вы его убили.
Рыцарь. Простите, Берта!
Он опускается на одно колено. Берта с минуту смотрит на него.
Берта. Мою тайну, Ганс? Мою тайну и мою вину? Я думала, что вы ее поняли. Она в том, что я верила в славу. Не в мою. В славу человека, которого я любила, которого отличила еще в детстве, которого однажды вечером увлекла под сень дуба, где некогда, маленькой девочкой, вырезала на коре его имя… Так что имя росло с каждым годом!.. Я думала, женщина — это не провожатая, которая ведет мужчину к трапезе, к отдыху, ко сну, а паж, который загоняет на истинного охотника все, что есть в мире неукротимого и неуловимого. Я чувствовала себя в силах загнать на вас единорога, дракона, даже смерть. Я брюнетка. Я верила, что в этом лесу мой суженый будет осиян моим светом, что в каждом сгустке тьмы он увидит мои очертания, в каждой тени — движение моей руки. Я хотела заманить его в самое сердце той чести, той сумрачной славы, чьим самым скромным символом я была. Я не боялась. Знала, что он станет победителем ночи, раз он смог победить меня. Я хотела, чтобы он был черным рыцарем… Могла ли я подумать, что в один прекрасный вечер вое на свете ели расступятся перед белокурой головкой?
Рыцарь. Мог ли подумать я сам?
Берта. Вот моя вина. Я ее признала, и нечего об этом больше говорить. Теперь я буду вырезать имена только на пробковых дубах… Мужчина один со своею славой уже выглядит глупо. Женщина одна со своею славой просто смешна… Тем хуже для меня… Прощайте.
Рыцарь. Простите, Берта…
Берта (беря из его рук снегиря). Дайте… Я его унесу.
Расходятся в разные стороны.
Камергер. Иллюзионист. Поэт.
Иллюзионист. Вот!.. Вот сцена, которую можно было бы увидеть лить следующей зимой, не прибегни вы к моим услугам!
Поэт. Ее вполне достаточно!.. Остановимся на этом!
Камергер. Ни в коем случае. Мне не терпится увидеть следующую!
Все дамы. Следующую, следующую!
Иллюзионист. Как прикажете. Которую?
Дама. Ту, где Ганс, склонившись над рыцарем, которого ранил, видит женскую грудь и узнает Берту.
Иллюзионист. Эта сцена остается для следующих веков [12], сударыня.
Камергер. Ту, где рыцарь и Берта в первый раз говорят об Ундине…
Иллюзионист. Сцену будущего года? Что ж, поглядим.
Все дамы вдруг уставились на лицо камергера.
Камергер. Что это у меня на щеках?
Иллюзионист. А, это издержки метода. У вас на лице борода, и ей уже полгода.
Они снова прячутся.
Берта. Рыцарь.
Они входят непринужденной походкой, один из сада, другая со двора.
Берта. Я вас искала, Ганс!
Ганс. Я вас искал, Берта!
Берта. Ганс, между нами не должно быть ни малейшей неясности. Мне невозможно быть вашим другом, если я не подруга Ундине. Доверьте мне ее на этот вечер. Я переписываю «Энеиду» и «Скорбные элегии» и сама делаю к ним рисунки. Ундина поможет мне позолотить слезы Овидия [13].
Рыцарь. Спасибо, Берта. Но сомневаюсь…
Берта. Ундина не любит писать?
Рыцарь. Нет, Ундина не умеет писать.
Берта. Как она права! Она может беззаветно отдаваться творениям других людей. Она может читать романы, не завидуя автору.
Рыцарь. Нет, она не читает.
Берта. Она не любит романы?
Рыцарь. Нет. Она не умеет читать.
Берта. Как я ей завидую! Что за прелестная нимфа будет жить у нас среди всех педанток и ханжей! Каким это станет отдохновением лицезреть наконец саму природу, беспечно предающуюся танцам и музыке!
Рыцарь. Вы этого не увидите.
Берта. Неужели вы настолько ее ревнуете?
Рыцарь. Нет. Она не умеет танцевать.
Берта. Вы шутите, Ганс! Вы женились на женщине, которая не читает, не пишет и не танцует?
Рыцарь. Да. И не декламирует стихи. И не играет на флейте с наконечником. И не скачет верхом. И плачет на охоте.
Берта. А что же она делает?
Рыцарь. Она плавает… Немного…
Берта. Какой ангел! Но берегитесь. При дворе не очень хорошо быть невежественной. Двор просто кишит учителями. Как же будет выглядеть Ундина?
Рыцарь. Так как есть. Как само очарование.
Берта. Как немое очарование или как говорливое очарование? Она имеет право не знать ничего, если умеет молчать.
Рыцарь. Как раз насчет этого, Берта, я немного беспокоюсь. Ундина говорлива, а поскольку единственным ее учителем была природа, синтаксис она узнала от древесных лягушек, а произношение от ветра. Сейчас как раз время турниров и охоты: я дрожу при мысли, какие слова могут вырваться у Ундины во время этих зрелищ, ведь каждый выезд, каждая фигура на манеже, каждый поворот имеют свое название. Я обучаю ее безуспешно. Она сбивает меня поцелуем при каждом новом для нее слове, при каждом специальном термине, а их целых тридцать три в одном лишь первом преломлении копий, которое я вчера пытался ей растолковать.
Берта. Тридцать четыре!..
Рыцарь. Верно, черт возьми, вместе с ослаблением ворота получается тридцать четыре! Где была моя голова? Браво, Берта!
Берта. Вы ошиблись на один поцелуй… Поручите Ундину мне, Ганс. Со мною ей не будет грозить такая опасность. Я знаю толк в сражении на копьях и в псовой охоте.
Рыцарь. Главное, что ей необходимо знать Берта, это отличительные знаки и привилегии Виттенштейнов, а это тайна.
Берта. Когда-то это была почти что и моя тайна. Спрашивайте.
Рыцарь. Если ответите, считайте, что я вам проиграл заклад! Какие цвета должны быть на турнирном щите Виттенштейна при выезде на арену?
Берта. Королевская лазурь, щит разделен на четыре части, в каждой по снегирю с обрубленным хвостом.
Рыцарь. Аи да Берта! А как должен держаться Виттенштейн, преодолевая барьер?
Берта. Копье наперевес. Коня пустить иноходью.
Рыцарь. Какой чудесной женой рыцаря станете вы когда-нибудь, Берта!
Уходят вместе.
Камергер. Иллюзионист. Поэт. Дамы.
Камергер. Браво! И как же прав Виттепштейн! Графиня Берта умеет все, знает все. Она идеальная женщина: она губит свое здоровье, разрисовывая книжные переплеты!.. Мы просто не дождемся третьей сцены, волшебник!..
Дама. Той, где Берта видит, как Ундина, обнаженная, пляшет с гномами при свете луны.
Иллюзионист. Вы опять путаете, сударыня.
Камергер. Ссора Берты и Ундины?
Поэт. Что бы вы сказали, если бы я предложил годовую отсрочку?
Паж. Ваша светлость, приближается время приема.
Камергер. Черт возьми, это верно, увы. Я только успею сходить за юной особой и, поскольку она болтушка, дать ей наставления, которые хотя бы на сегодня избавят нас от неловкости… Но вы, волшебник, не воспользуетесь моим отсутствием, чтобы показать какую-нибудь новую сцену?
Иллюзионист. Только совсем коротенькую.
Камергер. Надеюсь, она не будет связана с этой интригой?
Иллюзионист. Она ни с чем не будет связана. Но доставит удовольствие старому рыбаку, который мне очень по душе.
Камергер уходит. Входят с одной стороны Виоланта, с другой Август.
Август (направляясь к графине). Вы и есть графиня Виоланта?
Виоланта. Да, добрый человек… (Склоняется к нему. Он видит золотую блестку у нее в глазу.) Чего тебе надо?
Август. Больше ничего… У меня была причина… Это просто чудесно… Благодарствую…
Они исчезают.
