Д а н и л ы ч (с порога). Про Селихова что слыхать?
Ему не отвечают.
Затопим для-ради пробы. Не помешаю?
А с я. Не до тебя теперь Данилыч… Шел бы ты домой.
Д а н и л ы ч. Печка никогда не помеха. Жить надо, — значит, и топить надо.
К о р ч е м н ы й. Топи, топи!
Д а н и л ы ч. Раньше в Екатеринбурге камины в комнатах клали. Уютная штуковина… Из моды вышла. В прошлом году в райцентре бухгалтеру «Заготпушнины» сложил. Тонкий, видать, мужчина. Сразу на камин фарфоровых собак наставил. Недельку он этак понежился, а потом пришли из пожарной охраны и приказали поломать. Собачки не при деле оказались.
Молчание.
Селихов, Селихов… Человек — он все по соответствию своему создает. Скажем, та же печь. Вот она, матушка, семиколенная, долго тепло держит. А двухколенная — тот же камин, сразу выдыхается. Так и человек… Один всю жизнь сам теплый и других греет. Другой — пых-пых! Пара святых, тройка нищих… и выдохся, одноколейный. Сам стылый, и другим холодок. Потому и жалко хороших людей.
Входит К о н ы ш к о в, в плаще, за плечами вещевой мешок.
К о н ы ш к о в. Ася, я за вами. Через час уходим.
А с я. Я уже собралась. И все приготовила.
Д а н и л ы ч. И далеко это вы направляетесь?
А с я. Ухожу я, Данилыч. С геологами.
К о н ы ш к о в. Вместе ходить будем.
А с я. Помогите мне вещи взять.
Входит М а т в е й к и н.
М а т в е й к и н. Здорово, Данилыч.
Д а н и л ы ч. Здорово, коли не шутишь.
М а т в е й к и н. Отшутился.
Корчемный сидит на тахте, курит.
Андрей Васильевич, что же получается? Я всю ночь думал… Выходит, не виноват я.
К о р ч е м н ы й. А при чем здесь вообще ты?
М а т в е й к и н. Подвела электросистема! Вы отвлеклись ее исправлять. А тут и взрыв…
К о р ч е м н ы й. Слушай, Матвейкин, перестань, дорогой, накручивать. Тебя никто не обвиняет.
М а т в е й к и н. Да ведь, если подвела электросистема… тогда я сам себя первый обвиню!
К о р ч е м н ы й. Все утрясется. Иди занимайся своим делом.
М а т в е й к и н. Электросистему готовил Селихов вместе со мной. Никакой неполадки быть не могло.
К о р ч е м н ы й. Так что, я выдумал неполадки?!
М а т в е й к и н. Вы мне скажите, какой показатель был на шкале, когда вы ушли с пульта?
К о р ч е м н ы й. Вот это уж, прости, не помню.
М а т в е й к и н. Вспомните! Вы регулировали — значит, не могли забыть.
К о р ч е м н ы й. В жизни иногда и не то забывают, Матвейкин. (Надевает пальто и выходит.)
Матвейкин бросился за Корчемным.
К о н ы ш к о в (предостерегающе). Алексей!
М а т в е й к и н (вернулся). Нет, здесь что-то не так… (Сел.) Что-то не так…
К о н ы ш к о в (подходит с Асей). Алеша, ты голову не теряй.
Матвейкин смотрит на Конышкова, затем отодвигает его рукой, чтобы видеть Асю. Та стоит, опустив голову.
М а т в е й к и н. Уводишь?
К о н ы ш к о в. Алексей, ты сам понимаешь…
М а т в е й к и н. Молчи. (Асе.) Слушай… вот когда увидел тебя в прошлый раз с ним, думал — всё, крышка. Или себя решу, или из вас брикетов наделаю. (Встает, становится между Асей и Конышковым.) Так вот… решил я не мешать вашему счастью.
А с я. Лешенька! (Обнимает Матвейкина.)
М а т в е й к и н (отстраняясь). И давай без этих… сантиментов. Ну… (Пожимает руку Асе, затем Конышкову.) Счастливый путь. Геология! (Уходит.)
А с я. Петя, милый, а хорошо, когда кругом добрые люди… И сама становишься такой доброй…
Входит Д а н и л ы ч.
Данилыч, кажется, любишь всех, всех!
Д а н и л ы ч. Всех-то оно… многовато.
А с я. Люди-то ведь словно родные, одной семьи.
Д а н и л ы ч. Так-то оно так, да только… Ты к иному с пряником тянешься, а он тебе в бороду плюет. (Заглядывает в печь.) Тяга, что в паровозной топке… Теперь на чердак, дымоход проверить. (Уходит в левую дверь.)
А с я и К о н ы ш к о в поднимаются по лестнице наверх. С улицы входит Д и н а, за нею К о р ч е м н ы й.
Д и н а. Иначе я поступить не могу.
К о р ч е м н ы й. Пойми, что ты сейчас делаешь… Вся жизнь, будущее — решается все! Мое будущее — значит, и твое.
Д и н а. Не то, не то… Андрей, решается судьба большого открытия. И ты не смеешь скрывать правду!
К о р ч е м н ы й. Не осложняй, только не осложняй! Все гораздо проще, чем ты представляешь. Испытывается новая экспериментальная аппаратура… Простой случай, возможный при любом испытании. А Николай воспринял все это с позиций личной неприязни. Да это и понятно. И тем более обидно, что ты всему этому поверила.
Д и н а. В такие минуты не лгут. Его спасут, я верю.
К о р ч е м н ы й. Я хочу, хочу, чтобы его спасли! Тогда он, может быть, найдет мужество признать, что был неправ.
Д и н а. Андрей, поклянись.
К о р ч е м н ы й. Клянусь!
Д и н а. Ах, что клятвы! Я боюсь ошибки.
К о р ч е м н ы й. Какую тяжесть он взвалил на тебя! В конце концов, это жестоко. Тебя — именно тебя! — попросил передать все это Белышеву. Можно ведь было доверить кому-то другому, врачам.
Д и н а. Он верит мне.
К о р ч е м н ы й. Мог ли я думать, что мы с тобой будем когда-нибудь говорить о таких вещах!
Д и н а. Да… это было бы счастье, если б нам не надо было говорить об этом.
К о р ч е м н ы й. Я — беззащитен. Нас было двое, и я виноват уже тем, что уцелел. Когда на человека сваливается такая беда, ему нелегко доказать свою правоту. Да я и не стану это делать! Принципиально. Приедет комиссия института, займутся серьезные люди. Разберутся.
Д и н а. Но прежде, чем разберутся они, я хочу разобраться сама… Андрей, пойми: если ты прав, все будет хорошо. Выяснят, проверят — и все будет по-прежнему.
К о р ч е м н ы й. Да, комиссия сделает свой вывод, надеюсь, единственно верный вывод. Но наших отношений, их чистоты уже никакая комиссия не вернет.
Входит Б е л ы ш е в, усталый, озабоченный. И Дина и Корчемный остро воспринимают его приход.
Что́ Селихов?
Б е л ы ш е в. Все еще без сознания… Я получил телеграмму. Вечером приезжает комиссия института.
К о р ч е м н ы й. Вот это хорошо.
Б е л ы ш е в (сбросив плащ). Не все в сборе, не все… Андрей, а вы успели с ним поговорить?
К о р ч е м н ы й. Коротко.
Б е л ы ш е в. Было что-нибудь важное?
К о р ч е м н ы й. Да… (Помедлив, — он понимает силу своего признания.) Селихов считает, что во всем виноват я.
Б е л ы ш е в. Вы?! Нет, нет, товарищи… Все мы сейчас неспокойны. Воздержимся от преждевременных выводов. Сейчас для нас важны только факты и документы! Я прошу вас — максимум объективности. Если победит ложная точка зрения, дальнейшая работа пойдет по ложному пути.
К о р ч е м н ы й. Это было бы печально.
Б е л ы ш е в. Печально! Разве дело только в нашей печали? Сейчас печалится множество людей. Печалятся инженеры и рабочие, которые облекли мою мысль и мысль коллектива, с которым я работал, в форму живых, послушных механизмов. Сейчас печалятся шахтеры, которые из поколения в поколение несут веру, что наука наша когда-нибудь да расправится, окончательно расправится с метаном.
К о р ч е м н ы й. Я понимаю вас, Виктор Иванович. Столько трудов — и вдруг напрасно!
Б е л ы ш е в. Мы даже не можем позволить себе так думать! Надо искать, искать… У нас есть возможность установить истину. В последнее время Николай Аркадьевич сделал ценнейшие расчеты в журнале подземной аппаратуры. Думаю, что это весьма верный ключ к решению всей проблемы. Друзья мои… я жду вашей помощи.
К о р ч е м н ы й. Виктор Иванович, на меня вы можете рассчитывать полностью. Доказать реальность вашего открытия — это сейчас единственная цель моей жизни.
Б е л ы ш е в (с лестницы). Кстати, в этом журнале можно получить некоторые данные и по электросистеме. Почему она разладилась в самый ответственный момент.
К о р ч е м н ы й. Да, да…
Д и н а. Правильно!
Б е л ы ш е в. Прошу вас ко мне.
К о р ч е м н ы й. Сейчас. Я принесу журнал. (Идет в левую комнату.)
Б е л ы ш е в и Д и н а поднимаются наверх. К о р ч е м н ы й входит, перелистывая журнал.
Какие же тут данные?.. (Положив журнал на стол, просматривает не садясь; увидал идущего мимо окна Леня, прикрыл журнал лежащей тут же газетой.)
