более оскорбленно). Сыграно неверно! Все эти трогательные черточки своего мужа жена описывает
с теплотой! Без малейшей насмешки! Ведь женщины ведут борьбу за любовь отсутствующего мужчины, он в центре происходящего! Больше теплоты!
Сири. Да, любимый. «Вот он приходит домой и начинает искать свои тапочки, которые Мари поставила под шифоньер... Нет, нехорошо так насмехаться над моим старичком. Он ведь у меня добрый и милый, мой мужичок-с-ноготок — тебе бы такого»... (Внезапно Сири прыскает и начинает хихикать, Мари тоже с трудом удерживается от того, чтобы не расхохотаться.) Извини, я начну сначала... «Он ведь у меня добрый, мой мужичок-с-ноготок...» (Новый взрыв смеха, Сири исподтишка шевелит мизинцем, делая анатомические иллюстрации.) Мой мужичок-с-ноготок... ой, извини... прости, пожалуйста...
Шиве (смущен, но тоже забавляется, покраснев, он тем не менее с любопытством посматривает попеременно то на женщин, то на Стриндберга). ...уважаемые дамы... уважаемые дамы...
Сири. ...мужичок-с-ноготок, изящный червячок... (весело напевает известную скабрезную песенку) червячок так мал и робок, не желает встать, чертенок... потому что слишком...
Давид (пришла в себя, но все еще смеясь). Ну Сири... хватит...
Шиве. Фру Стриндберг...
Стриндберг (медленно, очень осторожно кладет тетрадь с текстом пьесы на пол и замирает, вперив взгляд в пустоту. Измученное, без всякого выражения лицо нервно подергивается. Женщины постепенно приходят в себя, воцаряется молчание, которое становится все более мучительным. Стриндберг стоит неподвижно. Шиве нервно раскачивается — с носка на пятку, с носка на пятку. Нервно посматривает на Стриндберга, на женщин, на потолок. Наконец Стриндберг нарушает затянувшееся молчание). Ты ведь столько раз обещала, Сири. (Совсем тихо, как будто про себя.) Хотя я всегда знал, что на тебя нельзя положиться. Что ты воспользуешься любой возможностью. Ибо понимаешь, что делаешь мне больно. Наступал какой-то момент, на определенной стадии... и ты заводила свою песню. Иногда в лицо, иногда за спиной. Только потому, что знала... я не мог перебороть себя. Перестал спать. Невероятно. Да тебе и самой все прекрасно известно. Я приспосабливался — как делают все любовники — к твоим вкусам. Изображал из себя пажа. Ребенка. Ну и все прочее. Был нежным, позволял тебе... А она у меня за спиной источала яд.
Сири. Ну-ну, малыш Август. Не принимай так близко к сердцу. Надо же и тебе кое-что терпеть.
Стриндберг. Надо.
Сири. Как и всем нам. С нас сдирают человечность и рвут в клочья чувство собственного достоинства. Со всех одинаково. Но у тебя, по крайней мере, всегда есть возможность сделать из этого литературу.
Стриндберг. Но не благодаря этому. А вопреки. Вопреки. (Тихо, с нарастающим гневом.) И на ночных попойках, среди друзей, стоило ей перевалить за свои пять пива. Тут-то и начиналось. Я ведь был глуп как пробка. Сдержан и тактичен в постели. Думал, ей это нравится, что она любит меня как ребенка. А она втайне меня презирала. Теперь, в последний год — любовь в сорок лет, — я стал циничным, грубым, развратным, и она полюбила меня как... мужчину. Как мужчину! (С растущим отвращением.) Я, значит, сделался настоящим мужчиной! Теперь она охотно снесет и побои, лишь бы получить желаемое. Хорошенький идеализм!
Шиве. Господин Стриндберг... брошенное вскользь замечание... по поводу размеров вашего... это ведь только шутка... не имеет никакого значения, господин Стриндберг...
Сири. Скоро ты, пожалуй, начнешь рассказывать, как трахал эту семнадцатилетнюю Марту...
Стриндберг (в бешенстве). Ты что же, может, полагаешь, будто я по собственной воле залез на эту распроклятую шлюху?!
Сири. ...а разве?.. Ну-ну...
Стриндберг. И все повторялось — повторялось снова и снова. Мелкие булавочные уколы. Моя обожаемая супруга улыбалась, шутила, пила — и тут начиналось. Ах, малышка Сири... ах ты, прелестная стервочка... свинья... с похотливыми, залитыми алкоголем глазками и пикантными шуточками... (Орет.) Как будто всегда болт виноват, коли гайка велика!!! А у всех слюнки текли!.. Интересно!.. Вы помните, в Гре, фрёкен Давид! Не могли же вы забыть! (Замолкает.) На следующий день, раздраженный до самых гениталий, я отправился в Женеву, в бордель, прихватив с собой врача. Строго научно. Контроль! Испытание мужской силы — не первое, кстати, — которое я назвал бы «Похищением Прозерпины»! Представьте себе, господин Шиве, статую Бернини — свободная скульптурная группа без точки опоры! Сдал на анализ сперму — признана фертильной. Потом произвели обмер — в возбужденном состоянии. 16 на 4 сантиметра, господин Шиве! 16 на 4! Научно проверено!
Шиве (с туповатым видом). Шестнадцать на четыре.
Стриндберг (торжествующе). Вот именно!
Шиве. Шестнадцать на четыре... четыре сантиметра — это в окружности?
Стриндберг (взрывается). Осел! Длина 16, диаметр 4! Это диаметр!
Шиве. Ах, диаметр, ага... (Похоже, напряженно размышляет.) Сам я обычно поперек не меряю... но может, и стоит... пожалуй, вы правы...
Стриндберг (заинтересованно и дружелюбно). Окружность определяется таким образом: берут диаметр, делят на 2 и получают радиус, а потом вычисляют по формуле 2 Пи Эр!
Шиве. Два фи... эр?
Стриндберг. 2, умноженное на Пи, умноженное на радиус. Пи равняется 3,14, это величина постоянная. Радиус в нашем случае составляет 2 сантиметра. Следовательно, окружность будет 2, умноженное на 3,14, умноженное на 2. Получаем 12,56 сантиметра. Большая разница!
Шиве. Конечно... конечно... огромная...
Стриндберг. 4 сантиметра в окружности — это же вот такой!.. Как карандаш!
Шиве. Конечно. Разумеется.
Стриндберг (деловито). У меня же окружность 12,56 сантиметра. Совершенно точно. Я уже раньше вычислял.
Шиве. Я вам полностью верю... полностью... (Пытается запомнить.) Два, умноженное на Пи, умноженное на радиус... два, умноженное на Пи, умноженное на радиус..
Давид. Господи, и чем они занимаются...
Стриндберг. Математикой! (Тихо.) 16 на 4. Вот так на ложных предпосылках складывается общественное мнение. (Молчит.) А она все равно продолжала кидать камешки в мой огород. Свою же собственную неверность (мрачно смотрит на нее) — со всеми этими бесталанными театральными фанфаронами и пучеглазыми чухонцами — настоящее моральное преступление с возможными последствиями — внебрачными детьми, сифилисом, — естественно, оправдывала перед окружающими тем, что она называла... моей слабостью. (Кружит по сцене, среди кулис, мечется, не находя себе места, со все более нарастающим сдержанным бешенством и подавленным отчаянием. На фоне кулис, размалеванных львами, мускулистыми дикарями и индейцами, он кажется совсем маленьким, по-детски хрупким.) Это я-то слабый! Я, который исколесил всю Францию третьим классом, включая пешие переходы с тяжелой поклажей! За 21 день! Совершал восхождение на горные вершины, верхом, за сутки покрыл расстояние от Веве до Лозанны и обратно! (Теперь уже не скрывая отчаяния, со слезами незаслуженной обиды на глазах.) Этим летом, с риском для жизни, переплыл Фирвальдштетское озеро!
