и дома и на улице…» Надоело…
Н а т а ш а (схватив его за ухо). Ах ты негодник!
Л е н я. А ну, пусти! Учителям запрещено за уши таскать.
Н а т а ш а (не отпуская). А я не в школе, я дома, и не учительница, а сестра.
Л е н я. Пусти, говорю! А то все твои флакончики да гребеночки за окном будут!
Н а т а ш а. Сам же и достанешь.
Л е н я. И в вазонах все корни подрежу! Пусти! Вон прокурор идет.
Н а т а ш а. Где? (Отпустила Леню и помчалась в дом.)
Л е н я. Ага, испугалась!
Входит К у р б а т о в.
К у р б а т о в. Здравствуй, чтец-декламатор!
Л е н я. Здравствуйте, товарищ прокурор.
К у р б а т о в. Отец дома?
Л е н я. Нет. В правлении.
К у р б а т о в. А мать?
Л е н я. На ферме. Может, позвать?
К у р б а т о в. Нет, не надо. А Наталья Егоровна?
Л е н я. Дома. Позвать?
К у р б а т о в. Сделай одолжение.
Л е н я (уже было пошел, но вернулся и сел). Допрос будете делать?
К у р б а т о в (усмехнувшись). Именно. Допрос.
Л е н я. Строгий?
К у р б а т о в. Очень. Вот как ты сейчас у меня.
Л е н я. Правильно. С ней строго надо. Провинилась, значит?
К у р б а т о в. Увидим.
Л е н я. И протокол будет?
К у р б а т о в. Скорей всего акт… гражданского состояния.
Л е н я (не понял). Так… А потом заберете?
К у р б а т о в. Может, и заберем.
Л е н я. Правильно. Пусть за уши не таскает.
К у р б а т о в. А она таскает?
Л е н я. Еще как. А надолго заберете?
К у р б а т о в. Может, и навсегда.
Л е н я. Навсегда? (Подумав.) Нет, она не очень больно таскает. Вы ее подержите немного и отпустите. Она все-таки добрая. Даже… вот из пятого класса говорят, что она добрая учительница. Она только дома иногда таскает, а в школе ни-ни-ни…
К у р б а т о в. Ну, если так, тогда дело другое.
Л е н я (улыбнувшись). Та-ак. (Открыв двери дома.) Подсудимая Наталья Егоровна Горошко! К прокурору!
Входит Н а т а ш а.
А мне нельзя присутствовать?
Н а т а ш а. Иди, Леня, погуляй.
Л е н я. Все погуляй да погуляй. (Нехотя уходит в дом.)
Наташа подходит к Курбатову и подает ему обе руки; они молча здороваются.
К у р б а т о в. Ну, Наташа, сегодня суббота. Мой судный день. Так ведь?
Н а т а ш а. Так, Сережа, суббота. Я и правда чувствую себя как подсудимая.
К у р б а т о в. Какая же ты подсудимая, когда приговор выносится мне.
Н а т а ш а. Сережа…
К у р б а т о в. Я жду, Наташа.
Н а т а ш а. Это такой важный, такой ответственный шаг в жизни… мне все как-то не верится, что я выйду замуж… Муж… Жена… Замуж… Слова какие-то, словно в первый раз слышу… (Улыбнулась.) Сережа, а мои ученики не будут меня бояться, если я выйду замуж за тебя? Я ведь тогда стану прокуроршей!
К у р б а т о в. А разве я пугало?
Н а т а ш а. Подруга моя, помнишь, Ляля, что в институте физкультуры училась…
К у р б а т о в. А-а, с кудряшками, беленькая?
Н а т а ш а. Ага. Так знаешь, что она говорила? «Смотри, Наташа, прокуроры, говорят, сухие, черствые люди. Они даже с женами разговаривают (подражая официальному тону) в соответствии со статьями уголовного кодекса…
Курбатов смеется.
…и на всех людей смотрят как на подследственных…»
К у р б а т о в. Даже на честных?
Н а т а ш а. На всех.
К у р б а т о в. Ну, значит, у твоей Ляли под кудряшками дул хороший сквознячок.
Н а т а ш а. А знаешь, чем она меня пугала? «Смотри, говорит, если твой прокурор да окажется еще ревнивцем, так и вовсе пиши пропало. Всю жизнь будешь ходить под следствием».
К у р б а т о в (смеясь). Ну, попадись она в руки нашему брату…
Н а т а ш а. Уже попалась. В мае месяце.
К у р б а т о в. Под суд?
Н а т а ш а. Замуж за судью вышла.
К у р б а т о в. То-то, не плюй в колодец, пригодится воды напиться.
Н а т а ш а. А что, Сережа, если бы я совершила какое-нибудь страшное преступление? Неужели ты завел бы на меня дело и под суд отдал?
К у р б а т о в. Вот если бы ты не вышла за меня замуж…
Н а т а ш а. Тогда бы?
К у р б а т о в. Под суд. Обязательно под суд!
Н а т а ш а. Ну, а если бы вышла?
К у р б а т о в. Ни в коем случае!..
Н а т а ш а (смеясь). Хороша принципиальность!
К у р б а т о в. Что делать! По закону в этом случае я должен был бы довольствоваться только ролью свидетеля. Но я надеюсь, что ты никогда не доставишь мне такого «удовольствия».
Н а т а ш а. Ты так думаешь?
К у р б а т о в. Еще бы… Ты с родителями говорила… Наташа?
Она отрицательно покачала головой.
Почему?
Н а т а ш а (помолчав). Ты сам поговори…
К у р б а т о в. Девочка моя… Значит, согласна?
Н а т а ш а. Ты обещал мне такой рай, что нельзя отказаться…
К у р б а т о в. Радость моя! Счастье ты мое! (Обнимает и целует ее.)
Н а т а ш а (освобождаясь из его объятий). Пусти… увидят…
К у р б а т о в. Нет, теперь я уже тебя не отпущу. С первого возьму отпуск, и махнем мы с тобой на целый месяц к моему дяде, лесничему, и ты увидишь, что, обещая рай, я тебя не обманывал. Старик давно ожидает нас. Даже лодку окрасил и назвал твоим именем.
Н а т а ш а. Однако у тебя догадливый дядя.
К у р б а т о в. Весь в меня.
Наташа целует его. Осторожно открыв двери, входит Л е н я. Увидев целующихся, он сперва даже присел от неожиданности, но затем, понимающе ухмыльнувшись, начал отсчитывать секунды, глядя на компас, который носит вместо ручных часов.
Л е н я. Ровно двадцать одна секунда по моему компасу.
Н а т а ш а. Как тебе не стыдно, Леня?! (Убежала в дом.)
Л е н я. А прокурору не стыдно?
К у р б а т о в. Не зря, видно, тебя за уши таскают… (Уходит вслед за Наташей.)
Л е н я. А еще говорил «заберу». Вон куда забирает! Прокурор! Кто его теперь бояться будет?!
Входит М а р и я К и р и л л о в н а.
Мама!
М а р и я К и р и л л о в н а. Чего тебе?
Л е н я. Прокурор приехал.
М а р и я К и р и л л о в н а. Ну так что?
Л е н я. Наташу тут допрашивал…
М а р и я К и р и л л о в н а. Как «допрашивал»?
Л е н я. Стро-ого. Видать, заберет.
М а р и я К и р и л л о в н а. Несешь бог ведает что.
Л е н я (обиделся). Не веришь? Они там, иди посмотри. Сама увидишь.
М а р и я К и р и л л о в н а, недоверчиво взглянув на Леню, вытерла руки и торопливо пошла в дом.
Она им задаст! Никто теперь этого прокурора бояться не будет…
Входит Г о р о ш к о.
Г о р о ш к о. А где мать?
Л е н я. Дома. Папа!
Г о р о ш к о. Чего еще?
Л е н я. Прокурор приехал.
Г о р о ш к о (насторожился). Прокурор?
Л е н я. Допрос делает.
Г о р о ш к о (встревоженно). Допрос? У кого?
Л е н я. У Наташи. Да строгий.
Г о р о ш к о (в отчаянии). Я так и знал. Я так и знал…
Л е н я. Знал?
Г о р о ш к о. Ах, дурень, дурень. И зачем только я слушался этого Мошкина? Ах-ах-ах…
Л е н я (обнадеживая). А ты его не бойся!
Входят Н а т а ш а, К у р б а т о в и М а р и я К и р и л л о в н а, которая вытирает слезы. Заметив это, Горошко в изнеможении садится.
К у р б а т о в (подойдя к Горошке, взволнованно). Егор Сергеевич! У меня к вам очень важный, серьезный разговор…
Г о р о ш к о. Я так и знал… Я так и знал… Я ждал этого.
Все переглянулись.
К у р б а т о в. Ну, так что вы нам скажете?
Г о р о ш к о. Виноват… по дурости по своей…
К у р б а т о в (опешил). Почему по дурости?
Г о р о ш к о. Товарищ прокурор, до этого я сам бы не додумался…
К у р б а т о в. Я не понимаю вас. Тут обоюдное согласие.
