Ирина Вербицкая - Светотень

В ней все избыточно.
                        Она — стихия ветра!
Стремительное смертное пике!
В ней высота величия Ай — Петри.
Как молнии горят в ее руке!

Она ли ночью в лунном облаченьи
Читает свиток Млечного пути?..
Исполнены высокого значенья
Её мечты, призыв: «Лети! Свети!»

Преобразилась близ неё пустыня,
Забились звонко стайки ручейков!
Для всех живущих всюду — Берегиня!
Исток всех песен и волшебных слов!

Она царит! Таинственна, незрима…
Никто не видел милого лица.
Мы всё спешим. Бежим, не глядя, мимо.
Куда? Да к неизбежности конца!

Давайте остановимся. Мгновенье,
Волшебный миг давайте ощутим!
Небесных чар дыханье, дуновенье.
И с нею к звёздам ночью полетим!

Я, чье имя — Безупречность,
Красотой свожу с ума.
Приношу с собою Вечность
В ваши хрупкие дома.

Средоточьем плавных линий
Женской поступи скольжу.
Я в венке из белых лилий
Навсегда заворожу.

Я легка, неуловима.
Явь, похожая на сон.
Я желанна, я любима.
Лунный свет в меня влюблен.

Светлый князь в тоске томится.
Отыскать меня велит.
То — русалка, то — Жар — птица,
То — Изида, то — Лилит.

Кто со мною повстречался,
О покое позабудь.
Кто с мечтою повенчался,
Против ветра выбрал путь.

Надо мной не властно время.
Возрождаясь вновь и вновь,
Я смягчаю жизни бремя.
«Воплощенная любовь!» —

Пел Катулл, Петрарка, Данте.
Воспевали Лорка, Блок.
Сочинили фолианты:
«Совершенство создал Бог…»

Но в журналы — хуже лепры!
Я сгораю от стыда!
Оскорбительно нелепо —
Как попала я туда?

Не ханжа, не пуританка —
Амазонки гордый лик!
Нынче всюду — чужестранка.
Разве в Прошлом Звездный миг?

Где былое поклоненье?
Пылкий трепетный восторг?
Я прекрасна без сомненья.
Прочь, постыдный жалкий торг!

В храм любой войти я смею!
Мрамор одухотворю!
Как никто любить умею.
Я в огне зари горю!

Каждый смертный покорится
Вечной власти женских чар.
Пусть светлеют души, лица,
Принимая звездный дар!

Изида ли? Исчадье ада?
Рабу полночная награда.
Презренны губы и глаза.
Змея ли, гибкая лоза?

До боли охватить запястья!
Стон вырвать исступленной страсти!
Склонился Цезарь перед ней:
«Я не любил сильней, нежней…»

Порочна и властолюбива,
Обворожительно красива,
И грациозна и стройна,
И демонически умна.

Неотразимая улыбка —
И под ногами смертных — зыбко.
Небрежно — величавый жест.
Добра, пока не надоест.

В лиловом ливне звездопада —
Простого смертного услада.
Но с первым проблеском зари —
Неумолимое: «Умри!»

Я часа жду — один из многих —
И одержимых и убогих —
Взойти на ложе до утра.
Звезда затеплилась. Пора.

Палящий зной. Расплавлены, распяты
Молитвенно барханы пали ниц.
Воспалены, кровоточат закаты,
Оплакивая гибель певчих птиц.

А ночью — иней звездный. Цепенеют
Громады пирамид. И лик луны
Над стонами пустыни леденеет.
Росою утром плачут валуны.

Песчаных бурь слепое беснованье —
Змеиных жал каленая картечь.
Вой ветра — первобытное рыданье.
Вакхические вихри — смерть и смерч.

Я выстою еще тысячелетья.
Я свято тайны древние храню
Среди камней, что плачут на рассвете,
Среди руин, предавшихся огню.

От смертных скрыта, неприкосновенна
Божественная мудрость всех веков,
Как ни моли коленопреклоненно. —
Живое воплощенье вещих снов!

Но близко пылкий сердцем юный странник —
Паломник, пилигрим ли, херувим? —
От жажды умирающий избранник.
И розы расцветают вслед за ним.

Дитя луны и озера лесного,
Он вырос в смутном шелесте берез.
И улыбалась месяца подкова,
Не ведая тоски и горьких слез.

Но как — то южный ветер, пролетая,
Целуя лебединой стаи след,
Прошелестел: «Прекрасна Русь святая.
Но для меня Египта краше нет!»

Там пирамиды.
             Сфинксы.
                        Мудрость. Сила.
Там — колыбель.
                        Начало всех начал.
Люблю широкие разливы Нила.
Угрюмое молчанье диких скал».

Дитя луны и озера лесного
Покинул край березовый.
                        Я жду
Всесильного магического слова
Едва произнесенного в бреду…

Она лежит в углу в музейном зале.
«Как сирота», — Вы про нее сказали?
Бессмертное величие — и тлен.
Все смотрят сверху — вниз. А не с колен.

Здесь фараон? В расцвете сил и славы,
Не удержавший скипетр державы?
Так жалко притулившийся в углу…
«Кощунственно! Да лучше бы в золу

В мгновенье ока разом превратиться.
Да сколько можно надо мной глумиться?!
Безбожники! Неведом кары страх!
Предайте погребенью стылый прах!»

Беспомощно лежат в музейном зале
На перепутье, словно на вокзале,
Останки фараоновы в углу
На стертом и затоптанном полу.

Солнышка лесного смех задорный.
На полянах — жаркий горицвет.
Лес певучий над рекой просторной
Светоносной аурой одет.

Мед смолы янтарной. Тяжесть хвои.
Захмелевший хоровод берез —
В кружеве теней. Века покоя
Бережет зеркально — светлый плес.

Лог. За елкой колкой — дуб дуплистый.
Рябь — озноб осиновых ветвей.
Свет гнилушек ночью самой мглистой.
Мухоморы у трухлявых пней.

Заросли малины, голубики.
Земляника спелая в траве.
Как улыбки солнечные блики
В нежной малахитовой листве.

Медуница, папоротник, мята.
Из — под листьев, ржавых и сырых, —
Сыроежки. К осени — опята.
Подберезовик, таясь, притих.

На земле — обглоданные шишки…
Где ты, рыжий маленький зверек?
Дроби косоглазого плутишки. —
Юно звонок старенький пенек.

На колючей шапке — ягод горстка.
Мишка в ореоле диких пчел.
Встала дыбом на загривке шерстка.
Чу! Долбит усердно дятел ствол.

Пересвисты, трели, перезвоны.
Мошкары неумолимый рой.
Треснувшей ольхи глухие стоны
С отслоившейся сухой корой.

Быстрый бег встревоженной лосихи, —
По подлеску — треск сухих ветвей.
Гнездышко щегла и щеголихи.
В мураве — крылатый муравей.

Это все до боли мне родное!
Я — москвичка? В сердце берегу
Детство подмосковное лесное,
Крест рисуя веткой на снегу.

Город — синтетические джунгли!
Муравейник и пчелиный рой.
Все спешат, как будто бы по углям!
Четкий ритм, шальной людской прибой.

Частый пульс тревожных магистралей.
Рыжий свет вечерних фонарей.
Где — то там волнующие дали,
Тайный зов неведомых морей.

Оробел бессонный ветер странствий,
Заплутавший в улицах Москвы.
В каменном удушливом убранстве —
Лоскуток небесной синевы.

Неужели где — то есть просторы?
Лунность белоствольная берез
Снится по ночам с немым укором.
Снится дом у речки, где я рос.

Я в плену «текучки», обязательств.
Мне бы на недельку отпуск взять.
Одолев преграды обстоятельств,
Повидать тоскующую Мать.

Ранним утром, выспавшись на сене,
На рыбалку — прямо по росе
К ивняку сквозь заросли сирени…
Но живу я в городе как все.

Город — синтетические джунгли.
Муравейник и пчелиный рой.
Все спешат как будто бы по углям.
И за далью дальней — дом родной.