Алонзо, король Неаполитанский.
Себастьян, его брат.
Просперо, законный герцог Миланский.
Антонио, его брат, незаконно захвативший власть в Миланском герцогстве.
Фердинанд, сын короля Неаполитанского.
Гонзало, старый честный советник короля Неаполитанского.
Адриан, Франсиско, придворные.
Калибан, раб, уродливый дикарь.
Тринкуло, шут.
Стефано, дворецкий, пьяница.
Капитан корабля.
Боцман.
Матросы.
Миранда, дочь Просперо.
Ариэль, дух воздуха.
Ирида, Церера, Юнона, Нимфы, Жнецы – духи.
Другие духи, покорные Просперо.[1]
Место действия – корабль в море, остров.
Корабль в море. Буря. Гром и молния.
Входят капитан корабля и боцман.
КапитанБоцман!
БоцманСлушаю, капитан.
КапитанЗови команду наверх! Живей за дело, не то мы налетим на рифы. Скорей!.. Скорей!..
Капитан уходит; появляются матросы.
БоцманЭй, молодцы!.. Веселей, ребята, веселей!.. Живо! Убрать марсель!.. Слушай капитанский свисток!.. Ну, теперь, ветер, тебе просторно – дуй, пока не лопнешь!
Входят Алонзо, Себастьян, Антонио, Фердинанд, Гонзало и другие.
АлонзоДобрый боцман, мы полагаемся на тебя. А где капитан? Мужайтесь, друзья!
БоцманА ну-ка, отправляйтесь вниз.
АнтониоБоцман, где капитан?
БоцманА вам его не слышно, что ли? Вы нам мешаете! Отправляйтесь в каюты! Видите, шторм разыгрался? А тут еще вы…
ГонзалоПолегче, любезный, усмирись!
БоцманКогда усмирится море!.. Убирайтесь! Этим ревущим валам нет дела до королей! Марш по каютам!.. Молчать!.. Не мешайте!..
ГонзалоВсе-таки помни, любезный, кто у тебя на борту.
БоцманА я помню, что нет никого, чья шкура была бы мне дороже моей собственной! Вот вы, советник. Может, посоветуете стихиям утихомириться? Тогда мы и не дотронемся до снастей. Ну-ка, употребите вашу власть! А коли не беретесь, то скажите спасибо, что долго пожили на свете, проваливайте в каюту да приготовьтесь: неровен час, случится беда. – Эй, ребята, пошевеливайся! – Прочь с дороги, говорят вам!
Все, кроме Гонзало, уходят.
ГонзалоОднако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет. О Фортуна, дай ему возможность дожить до виселицы! Сделай предназначенную для него веревку нашим якорным канатом: ведь от корабельного сейчас пользы мало. Если ему не суждено быть повешенным, мы пропали.
Гонзало уходит, боцман возвращается.
БоцманОпустить стеньгу! Живо! Ниже! Ниже!.. Попробуем идти на одном гроте.
Слышен крик.
Чума задави этих горлодеров! Они заглушают и бурю, и капитанский свисток!
Возвращаются Себастьян, Антонио и Гонзало.
Опять вы тут? Чего вам надо? Что же, бросить все из-за вас и идти на дно? Вам охота утонуть, что ли?
СебастьянЯзва тебе в глотку, проклятый горлан! Нечестивый безжалостный пес – вот ты кто!
БоцманАх так? Ну и работайте тогда сами!
АнтониоПодлый трус! Мы меньше боимся утонуть, чем ты, грязный ублюдок, наглая ты скотина!
ГонзалоОн-то уж не потонет, если б даже наш корабль был не прочней ореховой скорлупы, а течь в нем было бы так же трудно заткнуть, как глотку болтливой бабы.
БоцманДержи круче к ветру! Круче! Ставь грот и фок! Держи в открытое море! Прочь от берега!
Вбегают промокшие матросы.
МатросыМы погибли! Молитесь! Погибли!
(Уходят.)
БоцманНеужто нам придется рыб кормить?
ГонзалоКороль и принц мольбы возносят к богу.
Наш долг быть рядом с ними.
Нас погубила эта шайка пьяниц!..
Горластый пес! О, если б утонул
Ты десять раз подряд, избитый морем!
Нет, поручусь, – он виселицей кончит,
Хотя бы все моря и океаны
Уговорились потопить его!
(внутри корабля)
Спасите!.. Тонем! Тонем!..
Прощайте, жена и дети! Брат, прощай!..
Тонем! Тонем! Тонем!..
Погибнем рядом с королем!
Все, кроме Гонзало, уходят.
ГонзалоЯ бы променял сейчас все моря и океаны на один акр бесплодной земли – самой негодной пустоши, заросшей вереском или дроком. Да свершится воля господня! Но все-таки я бы предпочел умереть сухой смертью!
(Уходит.)
Остров. Перед пещерой Просперо.
Входят Просперо и Миранда.
МирандаО, если это вы, отец мой милый,
Своею властью взбунтовали море,
То я молю вас усмирить его.
Казалось, что горящая смола
Потоками струится с небосвода;
Но волны, достигавшие небес,
Сбивали пламя.
О, как я страдала,
Страданья погибавших разделяя!
Корабль отважный, где, конечно, были
И честные и праведные люди,
Разбился в щепы. В сердце у меня
Звучит их вопль. Увы, они погибли!
Была бы я всесильным божеством,
Я море ввергла бы в земные недра
Скорей, чем поглотить ему дала бы
Корабль с несчастными людьми.
Утешься!
Пусть доброе твое не стонет сердце:
Никто не пострадал.
Никто не пострадал. Я все устроил,
Заботясь о тебе, мое дитя, –
О дочери единственной, любимой!
Ведь ты не знаешь – кто мы и откуда.
Что ведомо тебе? Что твой отец
Зовется Просперо и что ему
Принадлежит убогая пещера.
Расспрашивать мне в мысль не приходило.
Настало время все тебе открыть.
Но помоги мне снять мой плащ волшебный![2]
(Снимает плащ.)
(Миранде.)
Утешься,
Отри, Миранда, слезы состраданья:
Столь бедственное кораблекрушенье,
Которое оплакиваешь ты,
Я силою искусства своего
Устроил так, что все остались живы.
Да, целы все, кто плыл на этом судне,
Кто погибал в волнах, зовя на помощь,
С их головы и волос не упал.
Садись и слушай: все сейчас узнаешь.
Вы часто собирались мне открыть,
Кто мы; и прерывали свой рассказ
Словами: «Нет, постой, еще не время…»
Но пробил час – внимай моим речам.
Когда в пещере поселились мы,
Тебе едва исполнилось три года,
И ты, наверное, не можешь вспомнить
О том, что было прежде.
Ты помнишь? Что же? Дом или людей?
Поведай обо всем, что сохранила
Ты в памяти своей.
Так смутно-смутно,
Скорей на сон похоже, чем на явь,
Все то, что мне подсказывает память.
Мне кажется, что будто бы за мной
Ухаживали пять иль шесть прислужниц.
И более. Но как в твоем сознанье
Запечатлелось это? Что еще
В глубокой бездне времени ты видишь?
Быть может, помня, что происходило
До нашего прибытия на остров,
Ты вспомнишь, как мы очутились здесь?
Двенадцать лет!
Тому назад двенадцать лет, дитя,
Родитель твой был герцогом миланским,
Могущественным князем.
От матери твоей,
В которой воплотилась добродетель,
Я знаю, что ты дочь моя. И все же
Был герцогом миланским твой отец,
А ты – наследницей его владений.
О небеса! Какое же коварство
Нас привело сюда? Иль, может, счастье?
То и другое вместе: нас изгнало
Коварство, счастье – привело сюда.
Ах! Сердце кровью облилось при мысли
О том, что я напомнила невольно
Вам горести былые… Что же дальше?
Мой младший брат Антонио, твой дядя…
Узнай, Миранда, что и брат родной
Порой врагом бывает вероломным!..
Его любил я больше всех на свете
После тебя; я поручил ему
Делами государства управлять.
В то время герцогство мое считалось
Первейшим из владений италийских,
А Просперо – первейшим из князей,
В науках и в искусствах умудренным.
Занятьями своими поглощен,
Бразды правленья передал я брату
И вовсе перестал вникать в дела.
И тут, Миранда, твой коварный дядя…
Ты слушаешь меня?
Он изучил, когда на просьбы надо
Согласьем отвечать, когда – отказом;
Кого приблизить, а кого сослать.
Он слуг моих себе служить заставил,
Переманил к себе моих друзей;
Держа в руках колки от струн душевных,
Он все сердца на свой настроил лад.
Вкруг моего державного ствола
Обвился он, как цепкая лиана,
И высосал все соки…
Но слушай дальше. Отойдя от дел,
Замкнувшись в сладостном уединенье,
Чтобы постичь все таинства науки,
Которую невежды презирают,
Я разбудил в своем коварном брате
То зло, которое дремало в нем.
Как, балуя, отец ребенка губит,
Так в нем мое безмерное доверье
Взрастило вероломство без границ.
Брат, опьяненный герцогскою властью,
Могуществом, богатством, и почетом,
И всеми атрибутами величья,
Которые ему я предоставил,
Как своему наместнику, решил,
Что он воистину миланский герцог:
Так лжец, который приучил себя
Кривить душой, быть с истиной в разладе,
Подчас в свою неправду верит сам.
Все возрастало честолюбье брата…
Ты слушаешь, Миранда?
Ваш рассказ
Заставит и глухого исцелиться!
Он грань хотел стереть меж тем, чем был
И чем казался; он хотел Миланом
Владеть один, всецело, безраздельно.
Ведь Просперо – чудак!
Уж где ему
С державой совладать?
С него довольно
Его библиотеки!..
И настолько
Мой брат стал жаждой власти одержим,
Что с королем Неаполя стакнулся:
Дань обещал выплачивать ему,
Признать себя вассалом королевским
И подчинить свободный мой Милан –
Увы, неслыханное униженье –
Короне неаполитанской…
За это выторговал он… Скажи-ка,
Не изверг ли? И это брат родной!
Я вашу матушку не осужу:
Злодеев носит и благое чрево.
Итак, каков же был позорный торг?
Король Неаполя, мой враг заклятый,
С Антонио о том договорился,
Чтобы в обмен на денежную дань,
На подчиненье герцогства короне
Отдать изменнику мои права
И титул герцогский, изгнав меня
И весь мой род навеки из Милана.
Так и сбылось: в условленную ночь
Открыл мой брат ворота городские,
Своих пособников впустил в Милан,
И в ту же ночь нас увезли в изгнанье
Его клевреты. Ты рыдала горько…
Увы! Не помню, как тогда рыдала,
Но заново сейчас об этом плачу:
Для слез моих достаточно причин.
Еще немного потерпи – и повесть
Я доведу до нынешнего дня;
Иначе мой рассказ без смысла будет.
Но почему же нас не умертвили?
Законен твой вопрос. Они не смели!
Народ меня любил. Они боялись
Запачкаться в крови; сокрыть хотели
Под светлой краской черные дела.
Итак, поспешно вывезя на судне,
В открытом море нас пересадили
На полусгнивший остов корабля
Без мачты, без снастей, без парусов,
С которого давно бежали крысы,
И там покинули, чтоб, нашим стонам
Печально вторя, рокотали волны.
А вздохи ветра, вторя нашим вздохам,
Нас отдаляли от земли…
О ужас!
И я была обузой вам!
Напротив,
Ты ангелом-хранителем была!
Божественным неведеньем сияя,
Ты кротко улыбалась мне, в то время
Как я стонал и слезы проливал
Под бременем обрушившейся скорби.
Твоя улыбка придала мне силы
И укрепила мужество мое.
Волей провиденья.
Один вельможа неаполитанский,
По имени Гонзало, тот, кому
Отправить нас на гибель поручили,
Из состраданья наделил нас пищей
И пресною водой, дал нам одежду
И все необходимые припасы.
К тому же, зная, как я дорожу
Своими книгами, он мне позволил
С собою захватить те фолианты,
Что я превыше герцогства ценю.
Ах, если б я могла его увидеть!
(Надевает свой плащ.)
