Как чей-то цепкий исполинский хвост.
И кстати, чей-то выслушав совет,
Фигуры невзначай меняют цвет,
И кто был кем – уже не разобрать
(Что даже помогает им играть).
Идёт игра, взрываются миры,
Кричат от боли города-костры,
Но сквозь дымы доносится: "Ура!" -
И тянется весёлая игра.
…А как же мы? А мы глядим в окно.
Там, за окном, и глухо, и темно.
Но там есть небо, там есть высота
Для всех, кто жить на плоскости устал.
Там ни игры, ни рваных облаков.
И нас там нет, усталых дураков.
Да только очень хочется туда.
Хотя б во сне. Такая вот беда.
1993, февраль
Когда февральские дожди
Плюются свысока,
Ты меж озябших душ иди,
Улыбчива, легка,
Автобусов не слыша вой,
Не глядя на лотки.
И даром что над головой
Нависли молотки
Бутылок, страхов, сплетен, цен,
Пустых и мёртвых глаз.
Улыбка на твоем лице -
Как некий тайный лаз,
Как спрятанный подземный ход
В зелёные миры,
Где вот уже который год
Лежат для нас дары,
Которых нам не получить,
Не глядя сквозь дожди.
…Не надо лишних слов, молчи.
У нас всё впереди.
1993, февраль
Здесь радости уже никто не хочет
(Да мы и сами не напрасно ль ждём?)
И хищная слюна последней ночи
На мостовые падает дождём,
Но мы пойдём сквозь грозовую темень
На чёрный луг, пускай никто не звал,
Где буйствует жестокий карнавал…
Да хватит ли нам сил сразиться с теми?
Есть в этой теме тонкая деталь:
В бою с тенями бесполезна сталь,
И даль нам недоступна в этом веке.
Но мы пойдём. Пускай кругом темно,
Мы всё же верим: светится окно.
То самое окно в библиотеке.
1993, апрель
О, это время ясности кристальной!
За трёшку – водка. Непрерывен – стаж.
В шеренге пугал – Гитлер, Мао, Сталин
И "лично дорогой товарищ наш",
И Комитет Бесшумных Операций,
Сосредоточье мирового зла,
Подобие бесовского козла.
И мы с ним даже собирались драться.
Что ж, в нашем арсенале – ого-го!
Мы может правой в челюсть, в зуб ногой,
А можем и цитатой из "Гулага".
…Но утекло сквозь пальцы время то,
И мечется меж тьмой и пустотой
Мой сверстник, вечный школьник и салага.
1993, апрель
…Как знать, быть может, наступит
Для нас год Белой Вороны.
Татьяна Гончарук
Уже недолго. Время утекло
Сквозь пальцы. Вот и дверь уже ломают,
А ты стоишь. Холодное стекло
Остудит лоб… Все понимают,
Что незачем и некуда бежать,
Что мы – в кольце… Кончаются патроны,
Мы жжём архивы, и густеет жуть.
…Мы все тут – белые вороны,
Да только год наш так и не пришел,
Судьба хромала на четыре лапы,
И сколько нам осталось? Хорошо
Ещё бы час… Но странный запах
Ползет сквозь окна. То ли это кровь,
А то ли газ… Да разве в этом дело?
Ты удивленно хмуришь бровь:
Не вовремя как прилетела
Мелодия стиха. Когда ж его писать?
Да и запишешь на клочке бумаги -
Что толку? Нам порвали паруса
И перемазали все флаги.
Стиху не выжить. Тополиный пух
Его укроет лёгким одеялом,
Точнее, саваном… Часы стоят на двух.
Ты чувствуешь, как душно стало?
…Но нацарапав на бумажке стих,
Ты самолетиком сложи листочек,
И в дымный день сквозь форточку пусти.
Пускай летит куда захочет.
Быть может, он и долетит еще,
Пробьет пространство, проскользнет сквозь грани.
…Какой пацан тогда его прочтет
В саду, росистым утром ранним?
1993, август
Белый день… Подведенье итогов.
Ветра жадный надрывистый вой…
Пусть хорошего было немного,
Но оплачено всё головой.
Белый день… Разомкнулись границы,
В страхе жмутся людские стада.
Никому уже больше не снится,
Что возможет побег от суда.
Белый день… Отворённое небо,
Боль оставшихся долгих минут.
Много жаждущих: "Мне бы вот, мне бы!"
Но неясно, кого же возьмут.
Белый день… Магазины безлюдны,
А трамваи – пусты. И пора
Бросить это прогнившее судно,
Что надёжным казалось вчера.
Белый день… И другого не будет.
Кончен бал на восьмом этаже.
Ветер листья подмокшие крутит.
Новых листьев не будет уже.
Белый день… Он пришёл в самом деле.
Нити времени в точку свело.
Это он – нулевой день недели.
Это тридцать второе число.
1993, сентябрь
Мы наощупь с тобой выбирали путь.
Ты же помнишь, как было кругом темно.
Мы, слепые котята, искали суть
И не знали, в какое глядеть окно,
А лукавый век нам крутил кино
Про земной Эдем да про светлый быт.
Но об эту глыбу давным-давно
Долбанулся Адам, ей и был убит.
Вот и мы в густой брели темноте,
И не сразу забрезжил далёкий свет.
Но лишь в нём, в светящемся том Кресте
Мы узнали суть, мы нашли ответ,
Нам открылся путь… Ну а что потом?
Надо мчаться вдаль, надо рваться ввысь.
Но в душе – не воздух, в душе – бетон.
Не даёт подняться, куда рвались.
А вдобавок слышим: "А ну-ка брысь!
Здесь не ваше место, личинки тли!"
Я не знаю, какая им в том корысть,
Только вижу – и им не взмыть от земли.
Что ж, для нас не новость, что слабых сил
Нам не хватит, и носом нам грязь месить.
Лишь Господь поднимет тех, кто просил,
Да вот мы не умеет Его просить.
А сказать по правде – того ль хотим?
Он сказал нам недаром: "Сын, выбирай!"
Как же Он спасёт нас без нас, один?
Не загонит же палкою в светлый рай!
Но не вечно же нам в пустоте висеть!
Мы с тобой должны подвести итог.
Пусть не все хотят, и идут не все.
Мы с тобой – идём. Помоги нам Бог.
1993, сентябрь
В стране слепых и кривой – король…
(пословица)
В стране слепых ты не был королём.
Давно уж социальное устройство
Там таково, что ведают рулём
Те, от которых меньше беспокойства.
А ты был непоседа, егоза,
Источник всяческих стихийных бедствий.
Ты спрашивал: "Зачем нужны глаза?"
(За что тебя наказывали в детстве).
Но ты не мог понять своей вины,
Не верил мудрым педагогам школьным
И всё твердил: "Зачем они нужны?"
Тебя жалели – и лупили больно.
Потом ты вырос. И случилось вдруг -
Ты свет увидел, и увидел лица.
…Все были в шоке. Даже лучший друг
С усмешкой посоветовал лечиться.
А ты всё видел – сосны, облака
И звёзды! Видел четко, видел ясно.
Тебя держали все за дурака,
А ты любил их. Знал – они прекрасны.
Прекрасны их тела, их голоса,
Их лица. Жаль одно – они слепые.
Ты понял, в чём причина. Их глаза
Давным-давно покрыты слоем пыли.
Чего, казалось, проще – пыль стряхнуть?
Но жить во тьме – надёжней и спокойней.
Ты говорил им, а в ответ: "Да ну!",
"Себе дороже!", "Вот еще!", "На кой нам!"
…Избит, оборван, хлебом обделён,
Ты шёл меж ними и твердил о свете.
В стране слепых ты не был королём.
Ты большим был. Ты предвещал им ветер.
1993, октябрь
Нет, из леса этого не выйти,
У него ни края, ни конца.
Паутины голубые нити
Невзначай касаются лица.
Ветер шевелит верхушки ёлок,
Тащит грозовые облака.
…А казалось – путь не слишком долог,
Но просвета не видать пока.
Тишина. Ни шелеста, ни хруста.
Под ногою оседает мох.
В тёмной духоте чудно и пусто.
Cтарый лес давно ослеп, оглох.
В колесе, видать, сломались спицы,
Время затвердело как смола.
Потому и водятся жар-птицы
Только здесь, где мороки и мгла.
Кажется – глядят из гущи веток
Жёлтые застывшие глаза.
Кто они? Но не найти ответа…
Вроде надвигается гроза.
Может, в блеске беспощадных молний
Вспыхнут тайны четырёх сторон,
Чей-то зов, любви и боли полный,
Вдруг пробьётся сквозь железный гром?
Нет, жар-птица не взмахнет крылами,
Не растает в страшной высоте,
Не зажжётся призрачное пламя
На её раскрывшемся хвосте.
Чёрный лес не выпустит из плена
Ни себя, ни время, ни жар-птиц.
…Запах мха, и сырости, и тлена.
Вечный лес – ни сроков, ни границ.
И не выйти из седого леса,
Паутины сеть не разорвать.
