как послеинфарктные дяди.
Поэтому я о сегодняшних днях
молчу, как разведчик в засаде.
1971-1989
Давай забудем навсегда,
что время есть на свете,
что есть минуты, дни, года,
и старики, и дети.
Пусть нелегко, ох, нелегко
вообразить такое,
зато оставим далеко
мы время непокоя.
Забудем скуку, мой дружок,
недобрых слов бряцанье,
а горе - это хорошо
со знаком отрицанья.
Мы станем жить не суетясь
на этом славном свете.
Под солнцем высыхает грязь,
к пыль уносит ветер.
Неважно, сколько проживем,
что будем есть и пить мы,
а важно, что писать вдвоем
друзьям мы будем письма.
К нам станут приезжать они
кто с кошкой, кто с собакой,
жить, не подсчитывая дни,
и, уезжая, плакать.
1971
И две скобы молчания у рта,
и тьма незнаний о других дорогах,
и о своих глухая немота —
убогий знак небытия, и строго
скрещенные и шуйца, и десница —
одна с сумой, другая со стилом,
и в памяти бесчисленные лица,
и космос под рукой или крылом —
предвидеть ясно и уметь проститься
с детьми и радостями мельче и глупей,
и с миром в травах, облаках и птицах,
в заветах — не солги и не убей,
с владельцами униженных судеб,
достойными любви и состраданья,
что гибли не за истину — за хлеб,
любовью почитая подаянья,
и с грустными поэтами земли,
рискнувшими продать свои моленья
и слов не знающими, чтобы замолить
безвыходное это преступленье,
и помнить, что бросал под сапоги
стихи и музыку оголохшему кому-то,
И жизнь сою, что выпустил с руки,
обожествлять и ненавидеть люто.
1972
НАМ ПРЕПОДНОСИТ ДЕНЬ ВЕТРА И ТУЧИ
Нам преподносит день ветра и тучи,
а ночь несет бессонницу и страх.
Нас жизнь терять, не удивляться,
учит, и входит к нам тревога, как сестра.
И все яснее виден каждый случай
переплетением законов, и пора
их перевоплощенья, и летучий
предвосхищений свет, и опытов игра.
И вот однажды в думах ежечасных
находишь смысл уже прожитых дней,
становится до удивленья ясно,
что цель — не мудрость, а дорога к ней,
И с кем поделишься добром и злом,
когда Харон подаст тебе весло.
1972
Мы встретились в таком просторе,
в таком безмолвии небес.
что было чудом из чудес
пересеченье траекторий.
Быть может, мы в совместный путь
могли с тобой пуститься вскоре -
в чем состояла цель и суть
всей нашей жизни, но на горе
мы с удивлением открыли,
что птица птице не под стать,
стремительные наши крылья
в полете будут нам мешать.
Так мощен наших крыл разлет,
что сблизиться нам не дает.
1972
- Не ставь на подоконник, Валя,
Жильцы тут ходят, засекут.
Вот видишь? Пусть проходит краля,
ну подожди хоть пять минут
Мы ж три часа с тобою ждали
пока откроют, что ж ты, Валя?
- Ой, не могу, послушай, Коля,
ну прямо все горит внутри.
Дай хоть глоток мне алкоголя,
а так со мной не говори.
Болит в груди, ты знаешь, Коль,
душа с похмелья, как мозоль.
- Нет. погоди. Видал, старик
ползет наверх, давай пропустим-ка.
А ты срываешься на крик,
ведь тут подъезд, ого! - акустика!
А ты шумишь, как паровоз,
Ты до подъезда не дорос.
- Ой, Коль, кончается терпение.
Давай бутылку, не греши,
ведь я могу от возбуждения
тебя нечаянно пришить.
Ну дай глотнуть, а там опять
хоть полчаса могу я ждать.
- Ну что ты, Валя, лезешь лапами?!
Не лезь, Валюша, на рожон!
Тебя не били мама с папою,
ты невоспитанный пижон.
Не бей в лицо мне, на, держи,
залей костер своей души.
- Ой, Коля, гадость невозможная,
ну как такое люди пьют?!
На вкус, как будто мазь сапожная,
а запах - словно старый джут.
Мой друг один совсем потух
вот от таких вот бормотух.
-Ну, Валя. ты такой нахал,
сказал - глоток, а сам - смотри,
бутылку всю почти что вылакал,
уже не булькает внутри.
Давай-ка триста две копейки
и за второй пойдем скорей-ка.
- Смотри, святая простота,
в прикиде дяди к нам идут.
Ведь это. Копя, наркота,
они займут все место тут.
Мы не вернемся. Ты прости,
но с ними нам не по пути.
Кто не ценит подъезды - глупцы ...
Это теплый приветливый край.
Для бомжей, алкашей, для сирот-малышей,
загулявших мужей - терема и дворцы.
Для бродяг - это рай.
1972
Приказ «Назад ни шагу!» был жесток.
Оглянешься, шагнешь назад - и крышка.
И целит в спину твой родной восток,
Сергей с Урала, из Сибири Мишка...
Они лежат за ельником в воде.
И синими бессонными глазами
их видит лейтенант НКВД,
а сам на мушке опера с усами.
Тот лейтенант, серьезный и прямой,
он видит все, но ему мало, мало...
И красный ромбик с желтою каймой,
как вещий сон, тревожит генерала.
И генерала вызовут туда,
откуда автор страшного приказа
следит за всеми и не без труда
искореняет трусости заразу.
Атака... И солдат, покуда цел,
идет на немца твердо, без оглядки.
И немец взял солдата на прицел,
и русский сзади целит под лопатку.
Земли моей и гордость, и краса,
великий воин, умирал, как жил он,
и от чужого рабства нас спасал,
чтоб собственное было нерушимо,
1974-1982
Малиновки пели, и синие ели
кружились, летели в глазах.
Но вот уже метели, а Вы не сумели,
да что там, не смели сказать.
Говорите, говорите, я молчу...
О полотнах и о моде,
о вещах и о погоде,
и вообще, о чем угодно -
Вы же знаете, я слушать Вас хочу.
Говорите, говорите, я молчу...
Поспешные встречи, неясные речи
и дым сигарет до утра.
Наверно несчастье - мое безучастие.
Ну что Вы, какая хандра?!
Говорите, говорите, я молчу...
Много доброго и злого
мне приносит Ваше слово.
Только кажется мне снова,
что я дорого за это заплачу.
Говорите, говорите, я молчу...
Все видят, я знаю, и я не скрываю,
ведь мы же у всех на виду.
А знаете - скука веселая штука,
когда вы попали в беду.
Говорите, говорите, я молчу...
Ах, молчание опасно?
Обвинение ужасно!
Вы обиделись напрасно.
Как предмет любимый в школе я учу.
Говорите, говорите, я молчу...
1974
КОГДА ТЕБЕ И ПУСТО И ПЕЧАЛЬНО
Когда тебе опять и пусто и печально,
в глазах покоя нет, а в мыслях высоты,
ты вспомни, что в тебе нет боли изначально,
а только трение мечты и суеты.
И если слезы есть - старайся в одиночку
их выплакать сперва, и к людям не спеши.
И мужество не в том, чтобы поставить точку,
а чтобы претерпеть рождение души.
И если так с тобой случится не однажды,
то с каждым разом легче будет этот миг.
Жестоки чувства одиночества и жажды,
но страшно - если ты к ним вовсе не привык.
Досадно - если ты, надеясь на подспорье,
в ответ не получил желанной сослезы.
Но в сотню раз страшней, когда испив от горя,
в чужую исповедь ты смотришь на часы.
И если нет того, о чем мечтал вначале,
и высота пути на уровне травы,
люби все то, что есть - и страхи и печали,
и труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладаньи -
все сквозь тебя, как Космос протечет.
И оправданье жизни - только в состраданьи
в желаньи размышлять - другое все не в счет.
1974
Мы у Васи в кочегарке
чифирили каждый день.
