спелости ягоды, но, порой, и просто от настроения приёмщика. Об этом знали все. Так что не имело никакого смысла что-то проверять. Правду знали только сдающий и приёмщик. Да и не было у Вари даже мысли в голове, что Никита может её обмануть. Сама никогда не обманывала, потому и на него не могла подумать. И как поначалу Никита внутренне не страдал от этого обмана, опасаясь разоблачения, в конце концов, стыд постепенно улетучился совсем, и все свои действия Никита воспринимал как само собой разумеющиеся. И, если поначалу ему хватало одной бутылки водки в день, то со временем потребность стала увеличиваться, и выпивать он стал не только в лесу, но и поздно вечером, когда все укладывались спать. Причина, по которой Варя не замечала изменений в поведении мужа, была довольно проста: практически все дни напролёт Никита проводил в лесу, собирая ягоды, где потихоньку и прикладывался к бутылке, так что ко времени возвращения домой он был почти трезв, а запах алкоголя напрочь перебивали запахи ягод и леса. Придя домой он, поужинав, принимался за переборку ягод, и ночевать оставался в бане, мотивируя это и духотой в доме, и тем, что с утра пораньше надо опять идти в лес, и тем, что не хочет будить детей. Вполне обоснованные причины не вызывали в Варе какого-то беспокойства, а изменения в поведении мужа Варя объясняла его усталостью. Она не понаслышке знала, сколько сил забирает сбор ягод, потому и не беспокоилась. Никита же, дождавшись, когда все улягутся спать, доставал заначку, и, выпив перед сном пару стопок, и покурив на свежем воздухе, только после этого укладывался спать. С течением времени потребности Никиты в алкоголе росли, и, если раньше ему вполне хватало перед сном двух стопок, то теперь, чтобы заснуть, надо было выпить не менее четырёх, то есть, почти бутылку водки.
Соответственно было и его поведение. С наступлением осени зачастили дожди, и Никита, не желая мокнуть, стал курить в сенях, а затем, совсем обленившись и потеряв осторожность, в предбаннике, где и ночевал. Что ему до всего мира, когда он бродит в лабиринте алкогольных галлюцинаций, в хаосе мыслей и несбыточных мечтаний, полных героических поступков, которые он никогда не совершит и восхищения своей мудростью, которая к нему никогда не придёт? Что ему до вселенной, которую он, не понимая того, влечёт за собой в бездну небытия? А, если даже и понимал бы? Хватило бы сил остановиться?
Так и заснул Никита, свалившись на матрас с дымящейся сигаретой.
Шмак, ночевавший обычно в сарае, где он нашел постоянное пристанище, сквозь чуткий сон почувствовал запах дыма и мгновенно проснулся. Выйдя из сарая, он принюхался и, установив источник дыма, бросился к бане, из неплотно прикрытой двери которой и просачивался дым. Протиснув своё тело в щель между дверью и косяком, и открыв её, Шмак подошёл к двери в предбанник, где спал Никита.
Дверь в предбанник так же была едва прикрыта, но Шмак, задохнувшись от дыма, выскочил на свежий воздух, кашляя и чихая. Восстановив дыхание, он хотел было залаять, но у него ничего не получалось. От дыма и угарного газа вместо лая он издал только какой-то писклявый хрип. Недолго думая, Шмак понёсся к беседке, стоявшей совсем рядом с домом Вари и, вскочив на лавку, всем телом бросился в окно. Окно разбилось, но Шмак, упавший вместе с разбитым стеклом на землю, вскочил и снова побежал к бане. Непонятно каким образом, но ему удалось открыть дверь в предбанник, откуда вырвалось жаркое пламя, отбросившее собаку назад. Постояв несколько секунд пред открытой дверью, Шмак бросился в огонь.
Тем временем от шума разбившегося стекла проснулась Варя и, увидев в окно горящую баню, побежала будить соседей. Вызвав «пожарку», выскочившие Семён и Люська вместе с Варей поспешили к месту пожара. Кроме пары двухсотлитровых бочек, наполненных дождевой водой, да канистр с водой для питья и стирки, не было ничего, чем можно было бы потушить пожар. Совершенно забыв, что в бане должен был ночевать Никита, они в бессилии и оцепенении стояли напротив двери, из которой вдруг показалось какое-то дымящееся существо, тянувшее что-то похожее на ботинок. Дальше из-за дыма ничего не было видно, но Семён, очнувшись от оцепенения и поняв, что это может быть, бросился на помощь. Схватившись за тлеющий ботинок, он рывком выбросил тело Никиты из сеней и оттащил его от горящей бани. Проверив пульс, и обнаружив слабое биение сердца, он побежал за машиной, заорав при этом на совершенно обездвиженных женщин. Варя и Люська, опомнившись, поспешили на помощь обгоревшему Никите, но только бестолково толкались вокруг него, не зная, чем помочь. Тут же подъехал Семён, и, загрузив с помощью женщин тело Никиты в Уазик, повёз его в районную больницу.
Глава 7
Пожарные приехали быстро, через несколько минут после отъезда Семёна, но с огнём справиться не смогли. Баня сгорела полностью, но брандмейстеры считали большой удачей то, что огонь не перекинулся на стоящие недалеко от пожара дома, пытаясь таким образом утешить женщин. Какое уж здесь утешение, когда и баня сгорела, и муж неизвестно – выживет ли? Проводив пожарников, женщины отправили спать проснувшихся и высыпавших во двор, поглазеть на пожар, детей. Собираясь последовать за ними, Варя уткнулась взглядом в какой-то шевелящийся окровавленный ком, находящийся недалеко от бани. Подойдя ближе, она с ужасом поняла, что это всё, что осталось от Шмака, и от этого ужаса закричала. На крик прибежали и дети, и соседка.
– Настенька! – обратилась Варя к старшей дочери. – Быстренько неси простыню и сметану. Давай, родненькая.
Девочка побежала в дом и через минуту возвратилась с тем, что просила мать.
Варя поставила большую, на несколько литров, плошку со сметаной рядом со Шмаком и остановилась, не решаясь что-то сделать. Тело Шмака представляло собой какую–то смесь из обгоревшей свалявшейся шерсти, перемешанной с кровью, и открытой кровоточащей плоти. Вместо глаз, лопнувших от высокой температуры, зияли два кроваво чёрных провала. Решившись, наконец, Варя взяла полную горсть сметаны, присела на корточки и стала толстым слоем накладывать сметану на раненное тело.
– Делать тебе нечего? – спросила стоящая рядом Люська. – Всё одно ведь помрёт. Чего продукты зря переводить?
– Продукты? – перепросила удивлённо Варя. – Пожалеть ложку сметаны тому, кто спас Никиту, а может и всех нас?
Поняв, что сказала что-то очень неправильное, Люська замолчала и потупила взор.
– Ты, знаешь, Люся, отсутствие у человека чувства благодарности, означает только одно – он никого кроме себя не любит. – с укором сказала Варя, и продолжила накладывать сметану на истерзанное огнём тело Шмака. Затем, накрыв его сверху
