была такая позиция. Но он полотно кому-то быстренько сбыл. Затем последовали другие сделки по нему. Сам чёрт не разберёт, что там творилось. И каждый раз легенда набирала веса. Теперь уж о картине иначе как о подлиннике не говорят.
– Что-то я такое слышал. Но, думаю, это сплетни. Досужее.
– Отстаёшь от жизни. Серьёзнее – некуда.
– Поговорят и перестанут.
– Да сказал же тебе!
– И как тут быть?
– Вытащить полотно из дядиной могилы.
– Это как и для чего? – Я почувствовал себя ошарашенным. По телу у меня пронёсся холодок от неприятной испарины.
– Она может оказаться подлинником. Понимаешь?
– Допустим. Ну, а если нет?
– Даже будь то копия, она посрамит тех, кто затеял и раздувает интригу. Кроме того, она может оказаться старше. Тебе ведь хорошо известно, в каком состоянии она была. А случись, выявится первак, так лучшего и пожелать нельзя.
– Это как вилами по воде. Пороешь, а потом окажется, где-то ещё найдётся образец.
– И что же? Дублетом по интриганам. Это бы их ещё больше отрезвило.
– Подсунут подделку… В этой круговерти легко запутаться.
– Нужно действовать на опережение.
– Если бы другую копию найти. Могила – это слишком.
– Уже искали. Даже награды были объявлены. Я сам участвовал…
– Ты?
– Ну да. Ездил в те места. Это близко от гнезда, откуда я родом, ты ведь знаешь. Потянуло навестить. По приезде почти сразу угодил в обойму. На руднике чуть ли не по всем домам и семьям прошёлся. Целая группа экспертов была тогда задействована. Из музейщиков, художников. Меня притянули как реставратора.
– А кому это стало в интерес?
– Нашёлся один искатель. Он из той художки, что мы с Кересом заканчивали, лет, кажется, на пятнадцать позже выпускался. В экспертной группе вроде руководителя был. Я говорил с ним. Утверждает: знаком с твоими публикациями, горит желанием разобраться. Мол, и для провинции, и для России это важно – как приобщение к большой культуре. «Никто не забыт» и прочее.
– Ты поедешь туда ещё? Ну – чтобы вскрыть…
– Считаю принципиальным. Но лучше, если с тобой.
– Шутишь?
– Ни в коем разе.
– У меня много дел, да и стар.
– И я не бездельник. И не моложе тебя. В общем отказа не принимаю. Сам ведь ты скроил тему. Отмолчался бы, давно бы всё улеглось, уже никто бы ничего даже не помнил. В нашей стране – уж точно.
– Не пытайся меня раззадорить.
– А ты не пытайся отказываться. Едем, Ле.
– Надо подумать.
– О чём?
– Кто этот, что выпускался позже?
– По-простому: энтузиаст. Фамилия – Игнатьев. Верхняя планка у него – Суриковский 21. Живопись. Но с красками почти не работает. Выступает как искусствовед, комментатор. Кандидат, и пишет докторскую.
– Бывал за границей?
– Конечно. Кто теперь не ездит?
– В какие пределы?
– Больше в Европу. Тебе что – анкета нужна?
– Не горячись. Контакты могут о многом говорить.
– То есть?
– Ну, нет ли за ним корпорации.
– Подкупа?
– Можно и так.
– В его руках нет материала, одни посылы. «Никто не забыт!» Банальность, ниже некуда. Кто и зачем бы на это ставил?
– Ставят же на тот, липовый подлинник.
– То – фактура; совсем другое… И легенду с ней могут раздувать до абсурда. Как раз этого нельзя допустить…
– А ты поразмыслил, что если объявить о находке нам с тобой, то что это может значить небанально?
– Хороший вопрос. Да, при условии подкупа непременно и в момент уничтожат. И не только саму вещь, но и нашедших её. В целях стирания следов.
– Значит, надо иметь в виду кровь?
– Исключать нельзя. Если трусишь, так и скажи!
– О твоих намерениях ты Игнатьеву говорил?
– Разумеется, нет. Вообще никому. Это должно быть нашей с тобой тайной.
– Хороша же тайна: ты приезжаешь со мной; подадимся на рудник…
– Докладывать никому не будем. Мы не в подчинении. Прямо к месту и побыстрее…
– М-да. Орёл! А, впрочем, дурного тут нет… Если на болотце сильно расквакиваются, чтобы остановить шум, достаточно бросить туда хотя бы прутик…
– Считаю, уговорил. На сборы три дня.
Впервые с той минуты, когда Игорь появился у меня на пороге, он неожиданно сменил тон и, хлопнув меня по плечу, расплылся в улыбке:
– Здорово, дружище!
– Здорово, брат!
Так мы возвращались в начало встречи, когда она свелась лишь к короткому рукопожатию, вслед за которым мы без промедления взялись за читку письма. Только теперь наступала пора уделить внимание друг другу. Ведь не виделись мы целую вечность.
Выпили коньяку. Однако говорили хотя и обо всём, но как-то всё же отодвигая постороннее, то, что к предстоящему не могло иметь отношения.
По Игорю сильно было заметно, что своё главное, то, что было в его предложении, он цепко удерживает в уме и неостановимо обмысливает.
– Тебе-то проще, – сказал он, словно услышав от меня вопрос об этом. – Ты картины видел. А я – нет. Без твоей поддержки и мне бы не стоило лезть…
– Ну, будет. Как-то да разберёмся. Ты хочешь полотно сам подреставрировать?
– Понадобится. Слегка.
В условленный день мы уже находились в пути и обсуждали, что и как нужно будет сделать, как действовать.
Нам было важно знать, что запись на официальной бумаге о похоронах Кондрата не включала в себя факта помещения в гроб необычного предмета в виде холста с художественным изображением. Игорь пояснил, что он уже ранее справлялся на этот счёт в некоторых местных инстанциях, но ничего, что могло бы теперь настораживать нас, он не обнаружил. Это на много упрощало формальности с допуском на кладбище. Всё предстояло решить на месте, а, значит, могло быть минимальным число приобщённых к нашему делу лиц.
Такой оборот нас вполне устраивал.
Массив захоронения, который я помнил, был теперь закрыт и, что называется, отписан, как уже недействующий. Под новое кладбище земля отводилась километров за пять отсюда. Обычная вещь, в которой постоянно путаются муниципальные власти, решаясь на очередную перепланировку территории. Старый массив уже оставался без внешнего ограждения из металлического прута, явно растащенного; могилы никем не облагораживались; то здесь то там над ними поднимались деревья, кусты.
Лишь кое-где торчали основательно поржавелые индивидуальные оградки и надгробья.
Каменные знаки перекошены, глубоко просели в земле.
Грустный вид.
Смотритель нового кладбища был переведенцем с этого пустыря, но в его распоряжении оставались журнал упокоений и посекционная карта. Нам с Игорем это придало уверенности, и вскоре мы, трое, были уже близко у цели, пройдя к могильным порядьям не со стороны знакомого мне бывшего входа с воротами, где не сохранилось уже, наверное, и подъездной дороги, а с противоположного,
