первые любви! Дни сладостных мечтаний <…>
Куда, куда вы удалились?
(«Цветник», 1809, № 8, с. 180;
ср.: Гиппиус В. В. К вопросу о пушкинских «плагиатах». — Пушкин и его современники, вып. XXXVIII–XXXIX. Л., 1930, с. 44). У Милонова в элегии «Падение листьев»:
Как призрак легкий, улетели
Златые дни весны моей!
(Поэты 1790-1810-х годов, с. 539).
У Жуковского в стихотворении «Мечты, песня [из Шиллера]»:
О дней моих весна златая
(I, с. 146).
В оригинале Шиллера («Die Ideale») O! meines Lebens goldne Zeit…»
«Падение листьев» Милонова подсказывает не только фразеологические, но и сюжетно-ситуационные параллели к судьбе Ленского — умирающий юноша-поэт мечтает о том, как его возлюбленная будет проливать слезы на его могиле, но после его смерти невеста не появляется. «Близ дуба юноши могила» покинута, около нее сидит лишь деревенский пастух — судьба романтика развертывается в соответствии с романтическими штампами.
5 — Что день грядущий мне готовит? — Ср. в стихотворении Кюхельбекера «Пробуждение»:
Что несешь мне, день грядущий?
(Кюхельбекер, т. I, с. 125).
Включение в элегию Ленского стиха из ранней элегии Кюхельбекера представляло тонкий полемический ход. Оно было ответом П на войну, объявленную Кюхельбекером элегиям. Ср. в том же стихотворении «Пробуждение»:
Так лети ж, мечта златая,
Увядай, моя весна!
Ср.:
…счастья дни златые,
Как быстрый вихрь, промчались вы!
(Пушкин В. Л.
К жителям Нижнего Новгорода. — В кн.:
Поэты 1790-1810-х годов, с. 673).
9 — Паду ли я, стрелой пронзенный… — Стрела зд. не поэтизм, означающий «пуля», а утвержденный Карамзиным эвфемизм — замена слова «смерть». Ср.: «Счастливые швейцары! <…> Вся жизнь ваша есть, конечно, приятное сновидение, и самая роковая стрела должна кротко влетать в грудь вашу, не возмущаемую тиранскими страстями!» К этому месту Карамзин дал примечание: «Читатель, может быть, вспомнит о стрелах Аполлоновых, которые кротко умерщвляли смертных».
XXII, 1 — Блеснет заутра луч денницы… — Ср. аналогичный элегический мотив: приходит новый день, но влюбленного поэта уже нет в живых — в «Письме Вертера к Шарлоте» (Мерзлякова?) (не путать с одноименным посланием Туманского!):
Когда проснешься ты, увидишь солнца свет,
Узнаешь, что его в сем мире больше нет.
(Мерзляков А. Ф. Стихотворения. Л., 1958, с. 226).
7 — Забудет мир меня; но ты… — Ср.:
Забудет мир меня, и я его забуду
(там же).
8 — Придешь ли, дева красоты… — Ср. в «Эде» Баратынского:
Недолго дева красоты,
Предателя чуждалась ты.
(Баратынский, II, 157),
в послании «Вертер к Шарлотте» (1819) В. Туманского:
Когда луна дрожащими лучами
Мой памятник простой озолотит,
Приди мечтать о мне и горести слезами
Ту урну окропи, где друга прах сокрыт
(Туманский В. И.
Стихотворения и письма. СПб., 1912, с. 63).
12 — Рассвет печальный жизни бурной!.. — Ср. «Бедный поэт, вольный перевод из Жильберта» Милонова:
Восход моей зари ты скорбью омрачила,
И скрылась от меня,
Как кроется от глаз, предвестник бурна дня,
В туманных облаках померкшее светило!
(Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения
Михаила Милонова. СПб., 1819, с. 105).
Ср.:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся день
(IV, XXIII, 13–14).
В том же стихотворении Милонова ср другие совпадения с элегией Ленского.
О дней моих весна! куда сокрылась ты? <…>
Кто знает, что судьба в грядущем нам готовит?
(там же).
Ср.:
«…бурных дней моих на пасмурном закате»
(Пушкин В. Л. К***.
Поэты 1790-1810-х годов, с. 682).
13-14 — Сердечный друг, желанный друг… — Рифма — «друг — супруг» встречается в «Письме Вертера к Шарлотте» (Мерзлякова?). Об отношении элегии Ленского к западноевропейской поэтической традиции; см.: Савченко С. Элегия Ленского и французская элегия. — В кн.: Пушкин в мировой литературе. <Л.>, 1926, с. 64–98; Томашевский Б. Пушкин — читатель французских поэтов. — Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова. М.-Пг., 1923, с. 210–228.
XXIII, 1 — Так он писал т е м н о и в я л о… — Намек на оценку элегической поэзии Кюхельбекером: «Сила? — Где найдем ее в большей части своих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведений?» Ко времени работы над шестой главой П уже, видимо, знал и вторую статью Кюхельбекера: «Разбор фон-дер-Борговых переводов русских стихотворений», где элегическая школа называлась «вялой <курс. оригинала. — Ю. Л.> описательной лже-поэзией» (Кюхельбекер, с. 493). Выделив слова «темно» и «вяло», П отделил их как чужую речь от остального текста. Это позволило ему создать двусторонний иронический эффект: и в адрес поэзии Ленского, и в адрес строгой оценки элегий Кюхельбекером.
2-4 — Что романтизмом мы зовем… — Ср. в статье Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии…»: «Жуковский и Батюшков на время стали корифеями наших стихотворцев и особенно той школы, которую ныне выдают нам за романтическую. Но что такое поэзия романтическая?» (Кюхельбекер, с. 455). Однако в этом случае голоса П и Кюхельбекера сливаются (этому, в частности, способствует отсутствие курсива), и оценка воспринимается как авторская. Диспут по вопросам романтизма, развернувшийся в русской критике в 1824 г., весьма занимал П, который в связи с ним начал работу над теоретической статьей о народности. См.: Томашевский, II, с. 106–153; Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX века. М.-Л., 1959 (с. 196–236, 376–420).
7 — На модном слове и д е а л… — Слова «идеал», «идеальный» в эпоху романтизма приобрели специфический оттенок, связанный с романтическим противопоставлением низменно земного и возвышенно прекрасного, мечтательного. Нападая на романтизм Жуковского, Грибоедов писал о героине баллады Катенина «Ольга»: «Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? — Бог с ними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос» (Грибоедов А. С. Сочинения. М., 1956, с. 392–393). Слово «идеал» быстро проникло в бытовую любовную лексику. В поэзии еще в 1810-х гг. оно было малоупотребительно. Так, из пяти русских переводов стихотворения
