У нас на Урале водится так называемый соловей восточный. Прилетает он в наши края во второй декаде мая, когда уже начинают зеленеть приречные заросли черемухи и ивы. Гнезда вьют соловьи чаще всего на земле в густых зарослях кустарников.
Если вы хотите послушать наших соловьев, отправляйтесь майским или июньским теплым вечером на одну из рек. Спадет дневной зной. Солнце опустится к горизонту. Не бойтесь докучливых комаров. Ждать вам придется не долго. Иногда соловьи начинают петь еще засветло и даже среди дня. Но своего апогея соловьиная песня достигает, когда смолкнут другие пернатые солисты. К великому сожалению, за последние годы в ближайших окрестностях Челябинска соловьи почти исчезли. Это объясняется уничтожением кустарниковой растительности на берегах реки Миасс. Меньше стало и черемухи, которую особенно любят соловьи. А не будь такого варварского отношения к природе, и вы и ваши дети хранили бы в своей памяти тихий вечер, угасающую зорьку, речку, обрамленную ивой и черемухой и бесконечные соловьиные трели.
ПО ЗАПОВЕДНИКУ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ ХОЖУ…
По заповеднику целый день
Хожу,
Как в детстве, мечтая:
Вдруг выйдет из чащи
пятнистый олень,
Ланей промчится стая.
В царстве непуганых
птиц и зверей
Такое вполне возможно…
По тропам, где хаживал Берендей,
Ступаю я осторожно.
Над речкой, отлитой из серебра,
Сижу, грустней, чем Аленка…
Не довелось мне увидеть бобра,
Хоть раз взглянуть на лосенка,
Встретиться с туром,
С огневкой-лисой…
Меж тем из сумрака елей
Тысячи глаз с усмешкой незлой
В упор на меня глядели.
Для иных история — старуха.
А для нас она еще подросток.
Вот опять лесная копалуха
Залетела к нам на перекресток.
И косится любопытным оком
На летящий по шоссе автобус,
На дома, что в телескопы окон
По ночам разглядывают космос.
Копалуха расправляет перья —
Добрая непуганая птица.
Город наш внушает ей доверье —
Лучшее, чем можем мы гордиться!
Я мечтаю о таком доверье,
Чтоб от нас не ожидали лиха
Ни цветы, ни травы, ни деревья,
Ни олень,
Ни тихая лосиха.
И чтоб люди по ночам, спросонок,
Тишину не слушали сторожко.
Месяц будто белый медвежонок,
Лапу протянул в мое окошко.
Мы разучились
Ездить в поездах.
Теперь уж в нас
Не вызывают робость
Воздушных трасс
Космический размах
И звук опережающая
Скорость.
Мы разучились
По лесу бродить.
Забыли трав
Певучие названья.
И солнце перестало
Нас будить,
Входя бочком
В подоблачные зданья.
Оно кропит нас
Золотой пыльцой.
Река бормочет
В медном горле крана.
Родной природы
Милое лицо
Глядит нам в душу
Грустно и туманно.
Мы заняты.
И мы всегда в пути.
Нас подгоняет
Точность расписанья.
Но с каждым годом
У меня в груди
Растет неодолимое
Желанье:
Не с самолета,
Не с подводных крыл,
Когда движенье
Молнии подобно, —
Отчизну всю,
До тундры и Курил,
Хочу узнать
Масштабно и подробно.
Бродить в лугах.
Качаться на волне.
Встречаться с солнцем
На тропе рассветной…
Хочу познать я
Родину полней,
Чтоб полюбить
Сильней
И беззаветней.
Два года прошло, как Петр Капитоныч Батин ушел на пенсию. Да и пора. Шестьдесят семь лет стукнуло, сдавать начал.
Капитоныч был завзятым рыболовом. Всегда за удочкой отдыхал, сил набирался. Бывало, когда еще работал, уйдет перед выходным на речку Миасс с ночевкой. Другие, частенько, притащатся туда целой ватагой с водкой и шумными песнями. А уходя с берега обратно, оставят в примятой траве и поломанных кустах пустые бутылки, порожние консервные банки да обрывки газет. Полный разгром в природе учинят, загадят, замусорят берега красавицы речки.
А Капитоныч — не-ет. Он заберется с удочками в укромный уголок, да там и разговаривает со своими рыбками-друзьями…
— Опять, опять насадку сдернуть норовишь? Негодница. Ох уж эта проказница — серебристая плотвичка! Ага, вот так, так… Тяни смелее! Червячок отборный, специально в саду под малинкой выкопал. Стоп! Ого-о… — скажет рыболов, подсечет и вытащит на траву добренького линя либо тигристого окуня.
Полюбуется на добычу, посадит ее в сетку, что у берега к колышку привязана, и… оглянется. Уж не подсмотрел ли кто его рыбацкого счастья! Нет, тихо в кустах. Только вдали горланит подгулявшая компания…
Наловит так, бывало, хорошей рыбки, принесет домой, скажет жене:
— Сготовь-ка, Анна Степановна, поджарку! Да чтобы на постном масле, с луком и перчиком…
Мечта, мечта… А вот теперь, когда вышел в отставку, время свободного не занимать. Хоть каждый день у речки сиди. Но прежнего удовольствия не получалось. Перевелась, измельчала рыба в Миассе. Народу стало много, а рыбку-то не каждый бережет и ценит. Сначала здесь ловили ее ряжевыми сетями во время икромета, а потом, когда крупной не стало, понаделали мелкоячейных бредней и начали выцеживать даже мелюзгу. Одним словом, не рыбаки, а хапуги!
Сейчас все чаще получалось, что просидит старый рыболов на любимых местах весь день, заглянет в ведерко, а там только с десяток мелких окуньков, ельцов, плотвичек или пескарей барахтаются.
— Эх-ма-а! — вздохнет Капитоныч, сматывая удочки и собираясь домой. — Ну, что теперь делать? На озера подаваться? Но здесь, на Миассе, я полсотни лет рыбачу. Знаю все места. Направиться вниз, за ЧГРЭС? Пустое дело. Там разные заводы спускают в речку сточные воды, и рыба совсем перевелась.
* * *
Как-то в первой половине июля жена сказала Капитонычу:
— Сходил бы ты, старичок, на речку да порыбачил. Давно пирога из свежей рыбы не ели.
— Какая сейчас там рыба? Одна мелкота для кошки, — хмуро ответил Капитоныч.
— А ты сходи, испытай… Сам же всегда говорил, что рыбацкое счастье изменчиво. Вдруг хорошая и клюнет! Много ли нам надо? Килограмм рыбешки-то поймаешь — и пирог. Только обязательно рыбы неси, тесто готовить буду, — сказала Анна Степановна.
Постоял рыболов, подумал. Защемило у него под ложечкой, потянуло на Миасс с прежней силой… Авось, добрая рыбка появилась!
— Ладно уж, схожу, — согласился он.
Пришел Петр Капитоныч на место, забросил удочки. Вроде все кругом, как и раньше. Тихо катится речка, играя на солнце серебром мониста. Хрипло надрывается коростель на мокрых лугах. Шуршат крыльями синие стрекозы, гоняясь друг за другом у куртинки осок… А рыбы как не было! Тормошит и объедает насадку какая-то мелочь. Ловились только пескари сантиметров по десять-двадцать длиной. Вытащит Капитоныч такую добычу и разглядывает, словно в первый раз повстречался… Тело брусковатое, песочного оттенка. Глаза с желтинкой, а по верхней части туловища и плавничкам рассыпаны черноватые пятна. В углах рта по усику, а нос толстый, как… у знакомого кладовщика Семена Васильевича.
— Кому ты нужен и зачем на крючок вешаешься? — спросит сердито старик пескаря, бросая в ведерко.
…Уж солнышко высоко поднялось. Забеспокоился Капитоныч. «Перестоится тесто у старухи, уж лучше сходить в магазин да купить камбалы либо морского окуня», — лезли в голову мысли.
Вдруг поплавок у правой удочки медленно пошел к прибрежной траве и скрылся в воде… Капитоныч сделал подсечку и почувствовал, что на крючке крупная рыба… Вмиг преобразился. В глазах вспыхнул огонек, рука окрепла. Он начал уверенно вываживать сильно сопротивлявшуюся добычу. То при натянутой снасти отпустит ее подальше, то плавно сдержит и поведет к себе. Капроновая леска булатной сталью резала воду и пела. Вот, именно пела! Такую песню не каждый слышит и понимает. Но вот сдалась-таки рыбина, подошла к берегу, где опьяневший от счастья рыболов принял ее подсачком…
— Линь! Ох ты, радость моя! Да как ты меня уважил! А хорош, килограмма на два… Вот и пирог-пирожище! Ну, не бейся, не бейся, дружок, дай я на тебя погляжу, — суетился Капитоныч.
