Утренняя гимнастика
Вдох глубокий. Руки шире. Не спешите, три-четыре.
Бодрость духа, грация и пластика.
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая, если жив пока еще, гимнастика.
Если вы в своей квартире, лягте на пол, три-четыре
Выполняйте правильно движения.
Прочь влияния извне.
Привыкайте к новизне.
Вдох глубокий до изнеможения.
Очень вырос в целом мире гриппа вирус, три-четыре.
Ширятся, растут заболевания.
Если хилый — сразу в гроб.
Сохранить здоровье чтоб, применяйте, люди, обтирания.
Разговаривать не надо. Приседайте до упада.
Да не будьте мрачными и хмурыми.
Если вам совсем неймется,
Обтирайтась чем придется,
Водными займитесь процедурами.
Если вы уже устали, сели-встали, сели-встали.
Не страшны нам Арктика с Антарктикой.
Главный академик Иоффе
Доказал: коньяк и кофе
Вам заменят спорт и профилактика.
Не страшны дурные вести —
Мы в ответ бежим на месте.
В выигрыше даже начинающий.
Красота: среди бегущих
Первых нет и отстающих.
Бег на месте общепримиряющий.
Песня про метателя молота
Я раззудил плечо — трибуны замерли,
Молчанье в ожидании храня.
Эх, что мне мой соперник — Джон ли, Крамер ли:
Рекорд уже в кармане у меня.
Заметано, заказано, заколото,
Мне кажется, я следом полечу…
Но мне нельзя, ведь я — метатель молота:
Приказано метать — и я мечу.
Эх, жаль, что я мечу его в Италии,
Я б дома кинул молот без труда.
Ужасно далеко, куда подалее,
И, лучше б, если раз и навсегда.
Я против восхищения повального,
Но я надеюсь, года не пройдет,
Я все же зашвырну в такую даль его,
Что и судья с ищейкой не найдет.
Вокруг меня корреспонденты бесятся,
Мне помогли, — им отвечаю я,
Взобраться по крутой спортивной лестнице
Мой коллектив, мой тренер и моя семья.
Будут и стихи, и математика,
Почести, долги, неравный бой.
Нынче ж оловянные солдатики
Здесь, на старой карте, стали в строй.
Лучше бы уж он держал в казарме их.
Но, ведь на войне, как на войне,
Падают бойцы в обеих армиях,
Поровну на каждой стороне.
Может быть, пробелы в воспитании
Иль в образованьи слабина,
Но не может выиграть кампании
Та или другая сторона.
Совести проблеммы окаянные
Как перед собой не согрешить:
Тут и там солдаты оловянные,
Как решить, кто должен победить?
И какая, к дьяволу, стратегия,
И какая тактика, к чертям.
Вот сдалась нейтральная Норвегия.
Ордам оловянных египтян.
Левою рукою скандинавия,
Лишена престижа своего:
Но рука решительная правая
Вмиг восстановила статус-кво.
Сколько б ни предпринимали армии
Контратак, прорывов и бросков,
Все равно, на каждом полушарии
Поровну игрушечных бойцов.
Где вы, легкомысленные гении?
Или вам явиться недосуг?
Где вы, проигравшие сражение
Просто, не испытывая мук?
Или вы, несущие в венце зарю
Битв, побед, триумфов и могил,
Где вы, уподобленные Цезарю,
Что пришел, увидел, победил?
Мучается полководец маленький,
Ношей непосильной отягчен,
Вышедший в громадные начальники,
Шестилетний мой Наполеон.
Чтобы прекратить его мучения,
Ровно половину тех солдат,
Я покрасил синим, — шутка гения,
Утром вижу — синие лежат.
Я горжусь успехами такими, но
Мысль одна с тех пор меня гнетет:
Как решил он, чтоб погибли именно
Синие, а не наоборот?
Дамы, господа, других не вижу здесь.
Блеск, изыск и общество прелестно…
Сотвори, господь, хоть пятьдесят Одесс,
Все равно в Одессе будет тесно.
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга.
Вот приехал в город меценат и крез,
Весь в деньгах — с задатками повесы.
Если был он с гонором, так будет без,
Шаг ступив по улицам Одессы.
Из подробностей пикантных
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;
Ну, а женщины Одессы
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае, красивы.
Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт,
Вас поймут в Одессе с полуслова.
Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и в Штатах
Недостаток в меценатах,
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.
Пушкин, величайший на земле поэт,
Бросил все и начал жить в Одессе.
Проживи он здесь еще хоть пару лет,
Кто б тогда услышал о Дантесе?
Дамы, господа, я восхищен и смят.
Мадам, месье, я счастлив, что таиться.
Леди, джентельмены, я готов сто крат
Умереть и снова здесь родиться.
Все в Одессе: море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации Мезон Шанте.
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости — театра варьете.
В который раз лечу Москва — Одесса,
Опять не выпускают самолет.
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надежная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском ни туч, ни облаков,
И, хоть сейчас, лети до Ашхабада.
Открыты Киев, Харьков, Кишинев
И Львов открыт, но мне туда не надо.
Сказали мне: — сегодня не надейся,
Не стоит уповать на небеса.
И вот опять дают задержку рейса на Одессу
Теперь обледенела полоса.
А в Ленинграде с крыши потекло,
И что мне не лететь до Ленинграда?
В Тбилиси — там все ясно, там тепло,
Там чай растет, но мне туда не надо.
Я слышу, ростовчане вылетают,
А мне в Одессу надо позарез.
И надо мне туда, куда три дня не принимают
И потому откладывают рейс.
Мне надо, где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегопада.
Пусть где-нибудь все ясно и тепло,
Там хорошо, но мне туда не надо
Отсюда не пускают, а туда не принимают,
Несправедливо, муторно, но вот
Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,
Доступная, как весь гражданский флот.
Открыли самый дальний закуток,
В который не заманят и награды.
Открыт закрытый порт Владивосток,
Париж открыт, но мне туда не надо.
Взлетим мы, распогодится, теперь запреты снимут,
Напрягся лайнер, слышен визг турбин.
Сижу, как на иголках, а вдруг опять не примут,
Опять найдется множество причин.
Мне надо, где метели и туман,
Где завтра ожидают снегопада.
Открыты Лондон, Дели, Магадан,
Открыли все, но мне туда не надо.
Я прав, хоть плачь, хоть смейся,
Но опять задержка рейса,
И нас обратно к прошлому ведет,
Вся стройная, как «Ту»,
Та стюардесса мисс Одесса,
Похожая на весь гражданский флот.
Опять дают задержку до восьми,
И граждане покорно засыпают…
Мне это надоело, черт возьми,
И я лечу туда, где принимают.
Я спросил тебя: — зачем идете в горы вы?
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой,
Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово.
Рассмеялась ты — и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя.
Первый раз меня из пропасти вытаскивая
Улыбалась ты, скалолазка моя.
А потом за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины,
Но не обиделся, я приговаривал:
Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя,
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя.
А потом на каждом нашем восхождении,
Но почему ты ко мне недоверчивая?
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя, гутаперчивая.
Ох, какая ты неблизкая, неласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя.
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты учила меня, скалолазка моя.
За тобой тянулся из последней силы я,
До тебя уже мне рукой подать.
Вот долезу и скажу: — довольно, милая…
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
Ох, какая ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя.
Мы теперь одной веревкой связаны:
Стали оба мы скалолазами.
