Не давай устам ввести тебя в грех,
пусть звучат слова уместно и строго:
дело сам превратишь в пустой орех,
если речью пустой прогневишь ты Бога.
Много тщетных слов рождают мечты,
если мечтать о манне небесной;
лишь Бога должен бояться ты,
а судьба пусть останется неизвестной.
Еле дышит под гнётом иная страна,
деспот царь, и судьи несправедливы.
Но слабей поборы — скудней казна,
и, значит, царь в рабстве у нивы.
Но не знает блага любитель копить:
чем больше добра — тем охотней гости
приходят, чтоб даром есть и пить,
а владельцу — тщеты полные горсти.
Сладок сон работящего, поел или нет, —
богачу и в сон от забот не деться;
злейший недуг знает белый свет:
богатство, хранимое во зло владельцу!
А пропадёт оно, как видения в снах,
хоть будут полны закрома и посуда:
как он вышел из чрева матери наг —
так нагим уйдёт и отсюда.
Ни денег из подвала, ни мёду из сот,
ни вина из кувшинов чеканной меди
уходя, он с собою не унесёт,
и что пользы ему, что трудился на ветер?
И все-то дни он скорбью ведом,
и жадность из глаз выжимает влагу...
Есть, и пить, и вдохновляться трудом —
вот единственное в жизни благо.
И если это дал тебе Бог,
а не только одно людское имя,
Он сделает так, чтобы ты смог
воспользоваться трудами своими
и взять свою долю богатств и добра, —
а если Бог не пошлёт привета,
то, что радовало тебя вчера,
окажется завтра ловлей ветра...
Я вновь повторю про великое зло,
которое видел на свете:
копил человек, человеку везло,
но нет ему власти над этим.
Пусть множество лет проживёт он, спеша,
пусть будет семья многодетна,
но коль не насытилась благом душа,
пуста его участь и тщетна.
Скажу я, что выкидыш даже — и тот
счастливей уж тем, что он не был:
из тьмы он пришёл — безымянным уйдёт
в полночное чёрное небо.
А этот над жизнью, как ворон, кружил,
не ведая блага от Бога,
и если б две тысячи лет он прожил,
и это бы было немного.
Трудился весь век, но трудился для рта,
для хлева, мошны и подвала,
и разве всё это — не та же тщета,
как в жизни бесплодной и малой?
И чем же мудрец превосходит глупца,
а честный трудяга — злодея?
Вся жизнь, если блага не алчут сердца, —
тщета и пустая затея.
Живи и работай, а плох ли, хорош, —
зависит от Божьего взгляда.
Есть множество слов, умножающих ложь,
но в них ли людская отрада?
Простые вопросы приходят в наш дом,
но как же непросто с ответом:
что будет на свете, когда мы уйдём,
и кто нам расскажет об этом?!
Лучше доброе имя, чем добрый елей;
в доме пиршества лучше стоять у дверей,
в доме плача — молиться со всеми:
там ушёл человек, там рыдают, скорбя;
и такой же удел ожидает тебя,
потому что отмерено время.
Лучше горькая скорбь, чем бессмысленный смех;
сердце мудрого — в доме, где горе у всех,
а глупца — в обиталище смеха.
Лучше мудрый укор, чем глупца похвала:
как от веток в костре поутру лишь зола,
так от глупых речей — только эхо.
Не от мудрости эти вопросы твои,
если спросишь: как вышло, что в прежние дни
было лучше под солнцем, чем ныне? —
ибо ты о прошедшем не знал ничего;
лучше дела конец, чем начало его,
и терпение лучше гордыни.
Мудрость — благо, конечно, сама по себе:
у кого для неё было место в судьбе,
тот прожил под серебряной сенью.
Нет, никто не расправит, что Бог искривил,
но иное зависит от собственных сил:
часто в знании — жизни спасенье.
Сердцем радуйся дню, если выпал благой,
но не сетуй на день, если выпал плохой, —
оба дня равно посланы Богом,
чтоб создать равновесье скорбей и утех,
чтобы ты, человек, после этих и тех
ничего не нашёл за порогом.
Я узнал равновесия облик иной:
гибнет праведник, мало прожив под луной,
нечестивцу же срока не видно.
Будь же праведным, будь, но не всею душой:
для греха в ней оставь уголок небольшой, —
и любая судьба не обидна.
Сколько б ни было жить нам отсчитано лет,
а такого среди самых праведных нет,
чтобы не согрешил хоть немного.
Но и грешный, и праведный, — этот и тот, —
жизнь проводит в чреде бесконечных забот,
а блажен лишь боящийся Бога.
Слух к молве обращая, будь сердцем не слаб:
проклинает тебя твой же собственный раб —
но и ты проклинал властелина!
Ты хотел, чтобы чтили в тебе мудреца,
а придётся узнать на пороге конца:
мудрецу и глупцу всё едино.
То, что в этих словах заповедал тебе,
я постиг по своей многотрудной судьбе, —
далеко, глубоко всё, что было.
Был я глуп и безумен и в жизнь не вникал;
был я жаден до знанья и смыслы искал;
стал я мудрым, но сердце остыло.
Но пока не забылось кипенье страстей,
избегай, говорю тебе, женских сетей,
ибо женщина — горше кончины:
руки женщины — узы, ловушка она,
с ней об истинном благе на все времена
забываешь, не помня причины.
Я благого искал; труд велик и тяжёл;
одного лишь из тысячи мужа нашёл,
а из жён — ни одной: это омут.
Божье благо вовеки неведомо им,
ибо Бог сотворил человека прямым,
а они в ухищрениях тонут.
Есть ли кто на свете, столь рассудком велик,
чтоб ему в сих словах не случилась закавыка:
Мудрость человека озарит его лик,?
и переменится дерзость его лика
Приказ царя выполняя, помни про высь,
откуда Божьи приказы к тебе летели.
Не скажешь царю: — Что делаешь? Остановись! —
но можно не участвовать в неправом деле.
Соблюдающего заповедь минует позор,
даже если на него неправый укажет,
ибо всякой вещи свой срок и приговор,
ибо зло на злодея, умножившись, ляжет.
Никто не знает, что будет потом,
и нет никого, кто расскажет об этом;
в руках человека — поле и дом,
но нет человека — владыки над ветром,
и над смертным часом власти нет,
нет лишнего мига — успеть проститься, —
и оружие не спасёт на войне,
и злодеяние не выручит нечестивца.
Бывает, властвует над людьми человек,
к нечестивости их понуждая силой.
Он думает, владычество это — навек,
оно же кончается просто могилой:
в святое место его несут
им притеснённые, роптать не вправе;
но время свершит беспристрастный суд —
он будет забыт в стране, где правил.
Люди осмеливаются делать зло
оттого, что за зло воздаётся неспешно;
каждый раз ликуя: опять повезло! —
сотню зол совершить успевает грешник.
Но у нечестивца не жизнь, а тень,
потому что он не боялся Бога,
а тому, кто боялся, каждый день
дарована будет к благу дорога.
Да, знаю, есть люди праведных дел,
что живут, как должны нечестивцы: мучась,
а кому за грехи полагается горький удел,
тем достаётся праведных участь.
Но и это тщета, суета сует,
и не нужно сетовать, хмуря лица:
под солнцем иного блага нет
кроме как есть, пить и веселиться.
А смысл бытия в череде ежедневных забот
на дорогах прямых и на извивающихся, как змеи,
сколько б ни трудился искать человек — не найдёт,
и мудрец не найдёт, даже возомнивший, что сумеет.
Это всё я запомнил в сердце, дабы это всё объяснить, —
что у Бога в руке от праведных и от грешных деяний нить:
вот человек созерцает, трудится, спит в дому,
но никогда не знает, что предстоит ему —
ждёт любовь его или ненависть, ждёт мир его или война.
Всё, как всем; и праведному, и грешному участь одна;
чистому — и осквернённому, презревшему участь благих;
тому, кто приносит жертвы — и кто не приносит их;
тому, кто клянётся всуе легко всегда и везде —
и кто боится клятвы даже в крайней нужде.
Во всём, что было под солнцем, и во все времена
есть печаль из печалей — что участь у всех одна.
На свершение зла потому-то осмеливается злодей,
и покуда живы под солнцем, безумье в сердцах людей.
Ибо всегда есть надежда у того, кто ликует: — Живу! —
ибо живой собаке лучше, чем мёртвому льву,
ибо живые знают, что все умрут всё равно,
