— Я уже придумал, где ее лучше поселить, — продолжал Пореш-бабу.
— Боюсь только, что… ведь она… — залепетала Шучорита.
— Не сможет платить за квартиру, ты хочешь сказать? А зачем ей это? Надо полагать, что ты с нее денег не станешь требовать.
Шучорита смотрела на Пореша-бабу в немом удивлении. Он с улыбкой продолжал:
— Разреши ей жить в своем доме, вот ей и не придется платить.
Это показалось Шучорите еще более загадочным, но Пореш-бабу ласково объяснил ей:
— Разве ты не знаешь, что в Калькутте у вас есть два дома? Один твой, другой — Шотиша. После вашего отца остались кое-какие деньги. Они были у меня. Я стал пускать их в оборот, и они приносили прибыль. Когда накопилась достаточная сумма, я приобрел в Калькутте два дома и сдал их внаем, — накопились доходы и с них. Недавно жильцы из твоего дома съехали, и поскольку сейчас он стоит пустой, ничто не будет стеснять там твою тетю.
— Но разве сможет она жить там одна? — спросила Шучорита.
— Зачем же ей жить одной, пока у нее есть ты — ее родная племянница? — сказал Пореш-бабу.
— Вот об этом как раз я и хотела с тобой поговорить, — сказала Шучорита. — Тетя твердо решила уехать отсюда, и я просто не знаю, как же я отпущу ее одну? Я пришла спросить тебя: как ты скажешь, так я и сделаю.
— Знаешь переулок, который проходит за нашим домом, — сказал Пореш-бабу, — вот там и стоит твой дом — он третий от угла. Его даже видно с нашей веранды. Если ты там поселишься, то тебе и скучать не придется, ты сможешь с нами видеться не меньше, чем теперь.
У Шучориты словно гора с плеч свалилась. Мысль о том, что ей придется покинуть дом Пореша и расстаться с ним, казалась ей невыносимой, хотя было ясно, что чувство долга очень скоро вынудит ее сделать это.
Молча, потому что сердце ее было переполнено, сидела Шучорита около Пореша-бабу, который тоже углубился в свои мысли. Шучорита была его ученицей, его дочерью и его другом. Она стала неотъемлемой частицей его жизни. Без нее даже общение с богом не давало ему полного удовлетворения. В те дни, когда Шучорита приходила и молилась вместе с ним, ему казалось, что молитва больше утоляет душу. Окружая ее заботливой лаской, он старался направить ее мысли ввысь, к богу, и невольно его собственные мысли и поступки становились чище и возвышеннее. Никто никогда не смотрел на него с таким обожанием, с такой кротостью, как Шучорита. Как цветы тянутся к солнцу, так и вся ее душа тянулась к нему и расцветала. Такая преданность не может остаться без ответа, она обязательно заставит сердце открыться и пролить свои дары, как облако, чреватое дождем.
И что может быть лучше, чем возможность постоянно отдавать истинное и прекрасное тому, чье сердце готово принять ваш дар? Эту редкую возможность Шучорита и предоставила Порешу. Потому-то он так и привязался к ней. Теперь настало время порывать узы, связывавшие их внешне. Дерево взрастило плод, питая его своими соками. Плод созрел, и настал срок ему отпадать. Порешу-бабу было очень грустно, но он таил свою грусть глубоко в сердце.
С некоторых пор он стал замечать, что желание — пока еще неясное — самостоятельно распоряжаться своей жизнью начинает пробуждаться в Шучорите. Он не сомневался, что она накопила для предстоящего жизненного пути хороший багаж, и с этим багажом ей надлежит сейчас шагать по свету, чтобы познать его радости и горести, победы и поражения. «Ступай, дочь моя! — говорил он в душе. — Разве можешь ты вечно жить моими наставлениями? Даже своим неустанным попечением не должен я мешать твоему «я». Скоро ты по воле господа оторвешься от меня и познаешь жизнь, и он приведет тебя через всякие испытания к конечной цели. И обретешь ты в нем счастье свое». Так Пореш мысленно вручал богу, как священную жертву, свою любовно взлелеянную Шучориту.
Раздражаться на Бародашундори Пореш-бабу себе не разрешал, не допускал он в сердце своем и досады из-за раздоров, возникших вдруг в его семье. Он прекрасно сознавал, что старому узкому каналу не сдержать паводка и единственно, что можно сделать в таком случае, это дать воде выход на просторы полей. Он видел, как неожиданные события, центром которых оказалась Шучорита, нарушают привычную жизнь их семьи с ее сложившимися традициями и правилами, и понимал, что мир можно восстановить, только освободив девушку от всех пут и дав ей возможность самой найти свое место в жизни. Поэтому он уже давно начал исподволь приготовления к тому, чтобы она могла спокойно и безболезненно встать на самостоятельный путь.
Долго сидели они молча. Наконец пробило одиннадцать. Тогда Пореш-бабу поднялся, взял Шучориту за руку и повел ее на веранду. На прояснившемся ночном небе сияли звезды. Было очень тихо. Стоя рядом с Шучоритой, он молился: «Избавь нас, всевышний, от всякой неправды и да озарит нашу жизнь свет истины!»
Когда на следующее утро Хоримохини при прощании с Порешем-бабу припала к его стопам в знак почтения к старшему, он поспешно подобрал ноги.
— Пожалуйста, не надо! — воскликнул он в сильном смущении.
— Я перед вами в неоплатном долгу, — со слезами на глазах сказала Хоримохини. — И мне ни в этой жизни, ни в будущей не отблагодарить вас. Вы поддержали меня, несчастную, и теперь я снова могу жить дальше. Никто другой — сколько бы ни старался — не смог бы сделать этого. Видно, любит вас бог, если даже мне вы сумели помочь.
Пореш-бабу совсем растерялся.
— Да что я особенного сделал, — пробормотал он. — Это все Радхарани…
Но Хоримохини не дала ему кончить.
— Знаю, знаю. А Радхарани-то кто воспитал, — сказала она. — Во всем, что она ни делает, есть и ваша рука. Когда у нее умерла мать, а потом вскоре и отец, я подумала: не миновать ей горькой доли. Но откуда ж мне было знать, что бог не оставит ее в горестях? А когда после стольких скитаний я пришла наконец сюда и повстречалась с вами, я поняла, что бог даже и надо мной может сжалиться.
В эту минуту вошел Биной и объявил,
— Тетя, мать приехала за вами.
— Где она? — воскликнула Шучорита, возбужденно вскочив с места.
— Сидит внизу с Бародашундори, — ответил Биной, и Шучорита поспешно убежала вниз.
— Разрешите, я сейчас пойду и присмотрю, чтобы все в вашем доме было в порядке, — сказал Пореш, обращаясь к Хоримохини.
Биной проводил его изумленным взглядом.
— А я и не знал, тетя, что у вас есть дом, — сказал он.
— Я и сама до сегодняшнего дня не знала, сынок, — ответила Хоримохини. — Один только Пореш-бабу знал. Кажется, это дом нашей Радхарани.
И Хоримохини рассказала обо всем Биною.
— А я-то думал, наконец и Биной кому-то пригодится, — сказал он. — Но, видно, рассчитывать на это не приходится. До сих пор я даже для ма ничего не сумел сделать, вместо этого она все время что-то делает для меня. Хотел тете помочь, отплатить за ее доброту, и тоже не удалось. Видно, так уж у меня на роду написано — принимать, но не давать.
Вскоре в комнату в сопровождении Лолиты и Шучориты вошла Анондомойи.
Хоримохини поднялась ей навстречу.
— Уж если господь посылает милости, то не скупится — наконец-то мне удается и с тобой всласть поговорить, диди. — С этими словами она взяла Анондомойи за руку и усадила рядом с собой. — Знаешь, диди, — продолжала она, — Биной только и говорит о тебе.
— Это за ним с детства водится, — улыбнулась Анондомойи. — Стоит только ему увлечься чем-нибудь, и он будет болтать об этом без умолку. Скоро дойдет очередь и до тети, можешь быть уверена.
— Совершенно верно! — воскликнул Биной. — Так что предупреждаю заранее. Слишком долго пришлось мне обходиться без тети, должен же я наверстать упущенное.
— Наш Биной, — сказала Анондомойи, с многозначительной улыбкой взглянув на Лолиту, — умеет не только добиваться своего, но и беречь то, чего добился. Уж я-то знаю, как он всех вас ценит. Как будто в вашей семье он нашел то, к чему стремился всю жизнь. И я несказанно рада, что он с вами познакомился. С тех пор как он начал у вас бывать, он прямо-таки другим человеком стал — да он и сам это прекрасно сознает.
Лолита хотела было что-то ответить, но никак не могла подобрать нужных слов и так смутилась, что Шучорите пришлось прийти к ней на помощь.
— Биной умеет в каждом человеке увидеть хорошее, — сказала она, — поэтому и друзья охотно открывают ему свои лучшие стороны. Это скорее всего его собственная заслуга.
— Ма, — вмешался в разговор Биной, — твой Биной не настолько интересен всему миру, чтобы заслужить такое широкое обсуждение. Сколько раз собирался я открыть тебе глаза на это, да все тщеславие не позволяло. Но теперь я чувствую, что дольше тянуть с разоблачением нельзя. Давай-ка, ма, переменим тему разговора.
В это время, прижимая к груди щенка, свое новейшее приобретение, прибежал Шотиш. Увидев, что он притащил, Хоримохини в ужасе отпрянула назад и принялась умолять его:
