КАРИБСКАЯ ПЕСНЯ
А начиналось дело вот как:
Погасла желтая заря,
И наша серая подлодка
В себя вобрала якоря.
И белокурые морячки
Нам машут с бережка платком:
Ни происшествий вам, ни качки,
И девять футов под килем.
А потопить нас, братцы, — хрен-то
И в ураган, и в полный штиль
Мы из любого дифферента
Торпеду вмажем вам под киль.
Мы вышли в море по приказу
И по приказу — по домам.
Мы возвращаемся на базу,
А на дворе уже зима.
Мы так обрадовались стуже,
Мы так соскучились по ней —
И пьют подводники на ужин
Плодово-выгодный портвейн.
ДЕСАНТНИКИ СЛУШАЮТ МУЗЫКУ
Извиняюсь, но здесь не табор
И не кони на водопой —
Самоходки сошлись у штаба
Посреди метели слепой.
А десантники слушают музыку,
А у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.
Старшине бы сказать: «Курсанты,
Скоро утро, и нам спешить.
Парашюты после десанта
Надо тщательно просушить».
А десантники слушают музыку,
А у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.
Не из сказки и не из легенды —
С неба прыгнул курсантский взвод.
Разрывает «Спидолу» Гендель,
С автоматов капает лед.
Так десантники слушают музыку,
И у них за плечами у всех
Сорок пять километров мужества,
Перемноженного на снег.
Мы снова курим рыжую махорку,
Идем походным строем, где-то спим
И у костров глотаем дым прогорклый —
Путей далеких вековечный дым.
Двадцатый век. Осенняя суббота.
Пехота. Марш. Бессонные глаза…
Бредем мы по заржавленным болотам,
Как будто семь веков ушло назад.
И время повернулось. И упрямо,
Пожаров шапку сдвинув набекрень,
Пылают исторические драмы
На черных пепелищах деревень.
И на закатах вороны хлопочут,
И конь везет боярские дары,
И в пустоте большой осенней ночи
Мигают половецкие костры.
Но все не так — взамен кольчуги строгой
Имеются в наличии у нас
До бездорожья павшая дорога,
Две лычки, плащ-палатка и припас.
Тридцатый век, тебя б сюда — в двадцатый,
В махоркой закопченное житье,
В окопы, в Кандалакшу бы, в солдаты —
Измерил бы ты мужество свое.
Здесь круг Полярный днем закаты тушит,
Здесь служба караульная идет
И здесь веселый старшина Сивушин
Наряды знаменитые дает.
Разрешите войти, господин генерал.
Ваших верных солдат я всю ночь проверял:
По уставу ли сложены их рюкзаки,
Как побриты усы, как примкнуты штыки.
Они очень годны для атаки ночной,
Для удара в пустыне и в дождь проливной,
На горящую крышу и в полуподвал
Они очень годны, господин генерал.
Они могут из космоса бить по земле,
Они могут из города сделать скелет,
Но секретная служба доносит в досье:
Господин генерал, они думают все.
Они думают все о девчонках в цветах,
Они думают все о весенних садах
И о том, как бы вас уложить наповал…
Разрешите идти, господин генерал!
На Востоке, на Востоке
Сосны низкие растут.
Был там порт один далекий,
И бывало в том порту
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно…
И бывало, и бывало —
Океанская заря
На рассвете поднимала
Золотые якоря,
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно…
Капитаны, капитаны
Приходили в ресторан
И ругали рестораны,
Проклинали океан,
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно…
Промелькнули, промелькнули
Целый век и целый год.
Капитаны утонули,
Только в памяти живет
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно…
Мой дружище, мой дружище,
Мой товарищ дорогой,
Пусть тебя везде разыщет,
Будет пусть всегда с тобой
Флагов пестрое ветрило,
Золотое полотно.
Как давно все это было,
Давным-давно…
В полуночном луче
С базукой на плече
Иду я посреди болот,
А в городе Перми,
За сорок восемь миль,
Меня моя красотка ждет.
Ах, как у ней тепло,
И тихо, и светло,
И харча всякого полно,
А нам до рубежа,
Как говорит сержант,
Еще метелиться всю ночь!
В лунищах вся земля,
И в синих журавлях,
И в черных зеркалах озер,
И в атомных судах,
И в танковых следах,
И в дырочках от лисьих нор.
Я на святую Русь
Базукой обопрусь,
По планке выверю прицел…
Вот это красота —
Поджег один я танк,
Ничуть не изменясь в лице.
Но где-то, черт возьми,
За десять тысяч миль,
Другой солдат, в других местах
В полуночном луче
С базукой на плече
Шагает поджигать свой танк.
«Взметнулась вверх рука…»
Взметнулась вверх рука:
«Прощай! Пока!»
Покачивают ночь
На спинах облака.
Мужчина, не дури —
Кури, кури
До синих петухов,
До утренней зари.
А утром был таков —
Шагай легко
И мимо петухов,
И мимо облаков.
Задышит горячо
В твое плечо
Распахнутый рассвет,
Разрезанный лучом.
«„Якоря не бросать“ — мы давно знаем старую заповедь…»
«Якоря не бросать» — мы давно знаем старую заповедь:
Не бросать их у стенок, где эти сигналы горят.
Якоря не бросать… Не читайте нам длинную проповедь —
Мы немножечко в курсе, где ставить теперь якоря.
Мы бросаем их в море, в холодную льдистую воду,
Мы выходим в эфир, и среди этой всей кутерьмы
Нам пропишут синоптики, словно лекарство, погоду,
А погоду на море, пожалуй что, делаем мы.
Мы бросаем потом якоря в полутемных квартирах,
Где за дверью растресканной тени соседей снуют.
Не галантной походкой — привыкли ходить по настилам —
Прогибаем паркет никуда не плывущих кают.
Словно малые дети, кричат по ночам пароходы,
Им по теплым заливам придется немало скучать.
И волнуются чайки от неудачной охоты,
И всю ночь якоря на шинели сурово молчат.
Но потом им блистать под тропическим солнцем и зноем,
На военных парадах, на шумных морских вечерах.
Якоря не бросать — это дело довольно простое,
Ну, а что оставлять нам — об этом подумать пора.
Мы не бросим и осень, не бросим и топких, и снежных,
Голубых, нескончаемых, вечно любимых дорог.
На чугунных цепях опустили мы наши надежды
У глухих континентов еще не открытых тревог.
«Удел один — иди вперед…»
Удел один — иди вперед,
Дождят дожди, хрустит ли лед.
По параллелям по седым —
Твои костры, твои следы.
Устанет осень моросить,
Дождей у просек не спросить.
Но, как цветы, идут сквозь льды
Твои костры, твои следы.
Шагай, дружище, по горам,
Не приезжай ты в город к нам:
В толпе ни цели, ни цветов,
Ни параллелей, ни следов.
