В обширном творческом наследии классика мировой литературы Джованни Боккаччо (1313–1375) поэзия всегда находилась в тени «Декамерона», бессмертного шедевра его прозы. Между тем на протяжении всей жизни он писал любовную лирику, посвященную его возлюбленной Марии (которую он называл Фьямметтой – «огоньком»), поэмы, исследования наследия Данте. Стихотворения, лучшие из которых по мастерству вполне сопоставимы с творениями Франческо Петрарки, стали своего рода фиксацией его чувств и размышлений: от воодушевления пылкой юности до философских и нередко горьких раздумий зрелых лет.
Впервые на русском языке издается полный свод лирики поэта, включая стихи из «Декамерона», в новых переводах Александра Триандафилиди и Владимира Ослона. Также в издание включена поэма «Охота Дианы». Книга проиллюстрирована гравюрами французского художника XIX века Тони Жоанно (1803–1852).
class="v">То я, как знать, за все терзанья кряду
Нашел бы способ обрести награду —
Суметь бы только робость сердца скрасть,
Ведь мне не раз его случалось клясть
За дрожь и немочь, с коими нет сладу.
Но сна, в который Аргуса, лукав,
Вогнал Гермес, Сирингу воспевая,
Мои стихи на стража не нашлют;
И я, себя во власть твою отдав,
Умру, всечасно слезы проливая,
О злой Амор, что так жесток и лют!
Амор вас видеть редко позволяет,
Но, если с глаз спадает пелена,
Душа, любовной жаждой пленена
И утопая в блеске, что являет
Ваш лик, себя надеждой охмеляет
Несбыточной, – как видите, она
Упиться вами хочет допьяна,
Пока ваш взор меня испепеляет.
Но безрассуден дум моих поток!
Там, где я жду лишь холода до дрожи,
Зрю языки палящего огня;
Вблизи от вас, признаться, я ожог
Не ощущаю, но в разлуке, позже,
Пылающие искры жгут меня.
Амор, коль не лукавит донна эта,
Не чаю исполнения мечты,
Ведь всякий раз, как позволяешь ты
Иль рок велит мне оказаться где-то
Вблизи нее, то бледностью одето
Ее лицо и знаки маеты
Мне мнятся в том, что милые черты
Не озаряет светлый луч привета;
И так она вздыхает тяжело,
Как будто вправду ждет, что я, горюя,
Уйду, сколь бы на сердце ни скребло.
Как быть, Амор? Желаний не смирю я,
В твоем пылая горне ей назло.
Остыть – а вдруг ей любо, что горю я?
Как ни страдай, какие бы причины
К отчаянью ни побуждали нас,
Нельзя, чтобы надежды луч погас,
Нельзя искать, безумствуя, кончины:
Пройдет лишь час, всего лишь час единый,
Все горести изгонит прочь тотчас,
И мы, утешившись, забудем враз
Тревоги, боль, заботы и кручины.
Вот случай мой: молил я неослабно
О милости и слезы лил, но гнев
Встречал в очах жестоких, несравненных.
Я потерял надежду, но внезапно
Амор мне вздохи превратил в напев,
И я почувствовал восторг блаженных.
Я не из тех, кому цветы в отраду,
Кто радуется почкам на ветвях
И ловит по дубравам трели птах,
Поющих, может быть, любви усладу;
Зефира лишь почувствую прохладу
И ощущу благой весны размах,
На сердце сразу и тоска и страх,
И с ними нет мне никакого сладу.
Тому виною Ба́йи, сущий рай,
Куда меня манят глаза и поступь
Той, в ком погибель моему покою,
И это в пору, как наступит май.
Спешу на зов, но мне запретен доступ
К той, что владеет безраздельно мною.
От Варварской горы до вод тирренских,
На озере Аверно, где ключи
Из-под земли струятся, горячи,
Меж поццуольских склонов и мизенских
Есть место – рай для всех компаний женских,
Где полной грудью дышишь и в ночи,
И днем, когда так ласковы лучи,
На празднествах веселых деревенских.
Красавицы меня который год
В сей благостный сезон лишают – горе! —
Единственной, к которой в сердце страсть.
Зовут ее к себе; я, в свой черед,
Без сердца остаюсь, с собой в раздоре,
Что дальше: жить иль все-таки пропасть?
Порой лица коснется легкий бриз,
Он, чудится, порывов тех сильнее,
Что вырвались на волю, подгоняя
Корабль, которым правил царь Улисс.
Душа ушла в себя, и раздались
Слова как будто: «Глянь же ввысь скорее,
Сейчас из Ба́йев благодатных вея,
Я в облачке принес тебе сюрприз».
Глаза я поднял: чудеса! Предстала
Мадонна в дуновеньях ветерка,
Она летела, дивна и легка.
И потянулась к ней моя рука —
Поймать ее во что бы то ни стало.
Промчался ветер – словно не бывало.
Кавказ, и Кинф, и Ида, и Сигей,
Менал, Кармил, Либаний и Афон,
Истм, Аракинф, Олимп и Киферон,
Фракийский Гем, и Эта, и Рифей;
Пахин, Пелор, Соракт и Лилибей,
Везувий, Этна, Пиренеев склон,
Бальб, Апеннины, Атлас, Борион,
Абила, Альпы с красотой их всей
Или другие горы, что прохладой
Любезны утомленным пастухам, —
Все воплотились для меня в Мизене:
Там наградил Амор меня усладой,
Придавши холодку моим страстям,
Смирив уздою боль моих мучений.
Тот славный муж, чье имя, мыс Мизено,
Ты носишь испокон веков и чьим
Последним стал пристанищем земным,
Нас одаряя памятью нетленной, —
Трубя, он вдохновлял на бой бессменно,
Гребцов и воинов, и, несдержим,
Корабль Энеев несся, и над ним
От носа до кормы взметалась пена.
Но ныне тишины, любви и нег
Ты благостное лоно, где вкушает
Душа покой, когда брожу один.
Мне ведомо, что исцелит твой брег
Все горести, и мне восторг внушает
Моих мечтаний царь и господин.
