* * *
Когда холодно,
Вернее, когда замерзаешь,
Когда полюс холода одним мягким движением
Перемещается в глубь грудной клетки
И, как большое глупое животное,
Тяжело прыгает там между обоими легкими;
Когда руки и ноги слабо дрожат,
Все более и более слабо,
Перед тем как замереть на диване,
По-видимому, навсегда;
Когда, искрясь и мерцая,
годы возвращаются назад,
В атмосфере дыма и чада
Думать о благоуханной реке не надо,
О реке раннего детства, полной наивности,
Которую я по старой традиции
Называю рекой невинности.
Теперь, когда мы живем на территории света,
Теперь, когда мы живем в непосредственной близости света,
В неисчерпаемости зенита,
Теперь, когда свет, вокруг наших тел разлитый, стал осязаемым,
Мы можем сказать, что прошли предначертанный путь,
И звезды, придя в движение,
Собираются каждую ночь, чтобы прославить
Наши страдания и их преображение
В бесконечные образы тайны.
И та ночь, когда мы пришли сюда, в череде всех других ночей остается для нас драгоценной и необычайной.
So long [10]
Всегда есть город тот, где притяженья сила
Спешит свести пути поэтов, судьбы их.
Вода течет везде. И память накопила
Названья, имена и много ям глухих.
У этой повести есть к повторенью средства:
Разбитый горизонт, салон массажный тут,
Страх одиночества, приличное соседство…
Другие между тем танцуют и живут.
Быть может, люди мы совсем другой породы,
Мы любим танцевать, хоть танец и жесток.
Друзей у нас - два-три, но много небосвода:
Хранит пространство нас - и запад, и восток.
Но время, обветшав, нам отомстить готово.
С неясным шорохом куда-то жизнь идет,
Под вздохи ветра дождь накрапывает снова,
И в желтой комнате смерть, приближаясь, ждет.
Память о море
Смеркается уже. День темнотой распорот.
И сделать ставки нам пора.
Движение стихает наконец. Все замерло.
Спокоен город.
В тумане, сером, как свинец,
Поглубже страх упрятав до утра,
Мы входим в город,
Мы идем сквозь город.
Среди бронемашин орава нищих,
Как лужица застывшая. Но вот
Она уже извилисто течет,
В руинах роется, добычу ищет.
Твой брат, он тоже из когорты нищих,
Бродяжничает в холод и жару.
Мне не забыть о нем, другими позабытом,
Я помню про игру.
Мы покупаем рис в проходе крытом,
И ненависть вокруг сжимается в кольцо.
У ночи ненадежное лицо,
Она кроваво-красной станет вскоре.
Сквозь толщу лет со дна моей души
Всплывает память
О соленом море.
Лето в Дёй-ла-Баре
Поклоны веток там, где замерли цветы,
Скольженье облаков и привкус пустоты.
Шум времени растет. В ладу душа и тело
Воскресным днем у нас. И я в ветровке белой
Как рухнул на скамью в саду, где больше тени,-
Заснул и два часа проспал без сновидений.
Очнулся - колокол звонит давно,
Жар в воздухе и подают вино.
Шум времени уже всю жизнь заполнил,
И вечером успел смениться полдень.
* * *
Огни рассветные чуть зыбки,
Но стоит пламени дохнуть -
Вскипает молоко на плитке,
Как женская тугая грудь.
Кофейник фыркает негромко
В тиши дремотной городской.
Лишь с юга гул мотора ломкий.
Пять на часах. Все спят. Покой.
* * *
Мне всегда казалось, что мы с тобой близки, как два плода, выросшие на одной ветке. Сейчас, когда я пишу тебе, светает, мягко рокочет гром; день будет дождливым. Я представляю себе, как ты приподнимаешься на кровати. И твоя тревога передается мне, я тоже ее ощущаю.
Ночь уходит прочь от нас,
Свет границы ставить будет,
Снова будет много глаз -
Всюду маленькие люди.
Лежа на полу, я смиренно слежу за восходом солнца. Я вижу волосы на паласе. Эти волосы не твои. Одинокое насекомое карабкается по шерстяному стеблю. Моя голова падает, поднимается. Мне хочется по-настоящему закрыть глаза. Я не сплю уже трое суток; я не работаю три месяца. Я думаю о тебе.
* * *
Когда на маленький наш дом
Дождь с ветром налетали разом,
Прибежищем в борьбе со злом
Для нас мог быть один лишь разум.
И разум - добрый сильный пес -
Давал отпор любым ударам.
Теперь, что б день нам ни принес,
Смиренье стало нашим даром.
Пошли мне счастье и покой,
Избавь от лютой злобы века,
Страх отведи своей рукой,
Дай меру жизни человека.
* * *
Есть некий край, предел, верней, граница где-то -
Там свет от собственной твердеет густоты,
Там люди, подарив друг другу сколок света,
Утрачивают страх и чувство пустоты.
Парабола влеченья р'уки
Нам тишиной наполнила меж тем.
Дрожали мы с тобой в разлуке
И погибали без тебя совсем.
Все меловые мы пересекли границы.
Когда приблизилось назавтра солнце к нам
И что-то в облаках вдруг стало шевелиться,
Вибрация пошла по скалам и камням.
И свет потек, как ливень млечный,
На наши изможденные тела,
Как будто мать-богиня с лаской вечной -
Материя сама - нас приняла.
* * *
Оттенки безрассудства и фасоны,
Как идол, многие черты тая,
Определяют новые сезоны
И вносят в лето дух небытия.
Там солнце Будды - как невозмутимо
Оно в прогале облаков скользит!
Из города сбежав, мы едем мимо,
Нам непогода больше не грозит.
Путь на зарю машина держит смело,
И дворники дрожат, как провода.
Еще хоть раз твое нагое тело
Увидеть - и уехать навсегда.
* * *
Снаружи ночь. И за окном
Резня и рвутся мины.
Стань рядом, загляни в проем:
Там зыбкие картины
Сменяются.
Их контуры темны совсем
В дрожащем свете жутком.
Но взгляд мой зорче стал меж тем,
И в ожиданье чутком
Спокоен я.
Смотри, что пережили мы:
Гнет ненависти вечной,
Века раздоров, тьмы,
Тьмы античеловечной.
И появился он,
Свои он принял формы,
Мир, слаб и обнажен,
Мир.
Долгая дорога в Клифден
Мыс к западу от Клифдена [11], гряда,
Где небо целиком уходит в воду,
Где памятью становится вода,-
Граница мира с выходом в свободу.
У клифденских холмов протяжна даль,
Холмов зеленых клифденская даль,
Где я оставлю боль и всю печаль…
Что нужно, чтоб со смертью примириться?
Чтоб светом становилась смерть всегда,
Чтоб этот свет мог в воду перелиться
И чтобы стала памятью вода.
На западном краю земного шара
Из Клифдена идет дорога вдаль,
Такая долгая дорога вдаль,
Где люди оставляют боль, печаль,
Где волны света и волны удары.
* * *
Покажись, мой друг, двойник мой вечный,
У тебя в руках судьба моя.
Что-то есть во мне нечеловечье:
Только зыбкой жизни жажду я,
Зыбкой, словно море под ветрами,
Где есть водоросли и коралл,
Где несет над горькими мирами
Все надежды налетевший шквал.
Пусть, как позабытую комету,
Вынесет волна мой труп потом…
Наконец найду я гавань где-то,
Сумрачный и защищенный дом.
Видишь: ложных доводов потоки
Во вселенной моего ума.
Вечера тревожны и жестоки,
И на всем - упадок или тьма.
Я, как выпотрошенная рыба,
Отдал все нутро на корм скоту.
Вздернуты мои кишки на дыбу,
Но не ощущаю пустоту,
Потому что плоть кишит мечтами,
Как бифштекс - червями, сгнивший тут.
Наступают времена метаний -
Навязать не могут мне маршрут.
Я свободен так, как без шофера
Грузовик свободен - к черту в пасть
Мчит он территорией террора.
Я свободен, как свободна страсть.
Стихи для Мари-Пьер
Очевидность порой опасна.
Женщины редко беспокоятся
По поводу совершенства
собственных гениталий,
Что и понятно.
Есть свое преимущество в том,
что половой орган не торчит наружу,-
Я четко читаю это в твоем взгляде,
Впрочем, почти невинном.
Ты ждешь или провоцируешь,
Но в глубине души всегда ждешь
Как бы знака внимания,
Либо оно будет тебе оказано,
либо в нем тебе будет отказано.
Твоя первая и последняя возможность,
в сущности, ожидание.
И это восхищает меня невероятно.
И в то же время ты такая слабая, такая зависимая,
Ты знаешь, что избыток пота уменьшает желание,
Которое я один могу подарить тебе,
Потому что ты не хочешь другого
И нуждаешься именно в моем желании.
И это тоже восхищает меня невероятно.
Но есть в тебе в то же время эта страшная сила
Тех, кто наделен властью говорить «да» или «нет»,
Эта сила дана тебе изначально;
Многие могут искать тебя, немногие могут найти.
Твой взгляд - ключ к разным вариантам существования,
К разному структурированию мира.
Ты сама - ключик, подаренный жизнью нескольким людям,
И рядом с тобой я постепенно становлюсь лучше.
И я восхищаюсь еще и твоей силой.
Вот он я перед тобой,
Перед входом в новый мир.
Вглубь иду почти слепой,
Слыша лишь секунд пунктир.
Есть другой, есть новый мир.
Акватическое рождение человека
Все начинается с этого акта, к которому наименование «плотский» пристало,
Поскольку лучший термин подобрать сложно.
Акта, в котором мы используем, однако, немалую часть нашего духовного потенциала
И нашей веры,
Ибо создаем условия не только для одного существа, но для целого мира, для нового рождения, новой меры.
Мы фиксируем его начало, а также конец, возможно.
Нечто животное присутствует в нем подспудно,
Что с женщиной соотнести весьма трудно,
Я имею в виду - с женщиной наших дней,
Такой, какой мы ее знаем,
Входящей в метро,
Потерявшей способность к любви, забывшей о ней.
Есть также это движение - поцелуй, который так естественно устремлен к рукам, губам или векам
При виде появившегося сморщенного предмета,
Который был хорошо защищен, пока не случилось это,
Но теперь грубо выброшен в мир и становится человеком.
Его паденье необратимо,
И мы оплакиваем это паденье.
Но есть еще эта вера - в мир, свободный от зла,
От стонов, страданий, мир, прозрачней стекла,
Где ужас рождения, сам его факт
Воспринимается как дружественный акт.
Я имею в виду такой мир, где можно было бы жить
От самого первого мига
И до конца, до кончины, естественной и нормальной,
Мир, о котором не говорит ни одна наша книга.
Но он существует - потенциально.
* * *
