не можешь.
Уже на части рвётся голова,
И ты скрипишь зубами, рвёшь одёжу:
Ну сколько это будет — семью два?
А шестью пять? А тридцать восемь в кубе?
Тут мне ребята скажут: «Парень, стоп!
Однажды ты на танцах в сельском клубе
За эти речи странные огрёб!»
Да, так и есть, друзья мои, подружки,
Фреза главней в сто раз, чем семью шесть.
И если ты наладил вывод стружки,
То что там быть, не быть, уже ты есть! –
Не ищущий поблажек и уловок,
Прошедший весь дремучий этот лес –
От поворотных фрезерных головок
До шпинделя — хоть с гильзой, а хоть без!
-37-
Что-то я разошёлся, ребята,
Будто ломом шурую, лопатой, –
Понимаю: пора тормознуть.
Про лихое и славное время
Мой рассказ не для всех. Эй, кто в теме!
Пей до дна и про нас не забудь!
Ну, а те, кто не в ней, что ж, бывает,
Жизнь с пути нас порою сбивает –
Вроде яркие светят огни –
Там, вдали, поманили, и нету…
Мой читатель, ты как? С кем ты, где ты?
От меня, от стихов отдохни!
Намудрил тут по тексту слегка я, –
Круговерть небольшая такая –
Лом, запчасти, колёса в грязи,
Путч, заводы, какие-то бабы.
На короткое время хотя бы
Минимально мозги разгрузи.
В парк культуры какой-нибудь, что ли,
Загляни, там найдёшь поневоле
С флорой-фауной тесный контакт, –
Погляди на ползучего гада:
Что, ползёшь? Ну, ползи, тоже надо!.
…Всё. Конец первой части. Антракт.
-1-
Ну что, мои друзья, антракт окончен,
И я продолжу, гусли бы сюда!
Эх, песнь моя, звучи сильней и звонче,
Рассказ про те далёкие года!
Наш холдинг процветал. Мы рвали жилы.
Да, вот оно, начало всех начал!
Одно меня тревожило и злило –
Что Лёнька никогда не отдыхал.
Он был огнём охвачен, адской страстью,
Не ел, не спал нормально, по-людски,
И, даже говоря кому-то «Здрасьте»,
Всегда черкал какие-то листки.
Вот здесь, мол, миллион по предоплате
Получим, а вот здесь возьмём кредит, –
И повторять любил, что, кто не тратит,
Вот так в углу всю жизнь и просидит.
Он в полночь, днём, с утра, в любую пору,
Включая калькулятор в голове,
С переговоров на переговоры
Как маятник, мотался по Москве.
«Питание, режим, скажи на милость! –
Глумился он, — да вроде я не псих!»
Но что-то в нём однажды надломилось,
Он просто сполз со стула и затих.
Потом привстал, но бледен был и страшен,
И мы его скорей, пока он жив,
На частном самолёте к бывшим нашим
Отправили в больницу в Тель-Авив.
Он прилетел туда, почти что синий,
Под скальпель с ходу, с лёту угодил,
Его там искромсали, словно дыню,
Он от наркоза сутки отходил.
Диагнозов там было выше крыши,
Хоть сразу в изголовье ставь свечу.
Я эти все названья хоть и слышал,
Озвучивать их даже не хочу.
-2-
Да, когда организм на измене,
Как букашка, микроб в мыльной пене,
Срочно надо тревогу трубить.
А пока за хорошую плату
Лёнька в тихую прибыл палату –
Понемногу в себя приходить.
Вроде был в нём слегка скособочен
(Я вообще в этом шарю не очень)
Кровеносный какой-то сосуд,
Сердце билось тихонечко, робко,
Лёньке дали брелок с красной кнопкой:
Плохо будет — нажми. Прибегут.
Плохо стало под утро, к рассвету.
Жми, не жми, никого. Толку нету.
Никаких медсестёр. Тишина –
То ли спят они все, ротозейки,
То ли нету в брелке батарейки.
Лёнька понял: приплыли, хана.
«Нет, плывём ещё! — зубы скрипели,
И сверчком стрекотал, еле-еле,
Слабый пульс. Но явилась уже
Та, с косою мадам, в капюшоне:
«Что, заждался? Прости меня, Лёня,
Я была на другом этаже!»
Она стояла возле изголовья.
«Что надо? — Лёнька был немного зол, –
Откуда ты?» «Оттудова — с любовью!
А ты уже, считай, наш новосёл!
Я та, с кем смысла спорить — никакого,
Кто в свой черёд приходит к вам ко всем!»
И Лёнька, запинаясь, молвил слово:
«Не рано ли? мне только тридцать семь.
И то лишь будет. Может, для начала
Послушаем консилиум врачих,
Что шансов у меня не так уж мало?»
Она лишь усмехнулась: «Никаких!»
К нему в палату дверь из коридора,
Стеклянная, прозрачная, вела,
Чтоб Лёнька был доступен для обзора,
Мол, как, чего, какие там дела?
В палате свет горел, и для чего-то
На тумбочке стоял пустой графин,
И Лёнька, уплывая, понял: вот он,
Последний в жизни шанс. Всего один.
Теперь в кулак с отчаяньем звериным
Собрать на миг всю силу, волю, страсть,
И к чёрту эту дверь разбить графином!
Авось услышат. Только бы попасть!
Замах! Бросок! И лязг, и звон! Всё просто!
И, прибежав на шум и кавардак,
Как курицы, кудахтали медсёстры:
Да что ж оно! Да как же это так!
Душа у Лёньки в радости купалась,
Звенела, как летящая стрела,
И та, что в капюшоне, испугалась
И под шумок куда-то удрала.
Потом уже, в Москве, под вой метели,
Он зубоскалил: классный был бросок.
Графин вполне достиг заветной цели,
Хоть и летел слегка наискосок.
-3-
Да, Заманский урок преподал нам:
«Если впал ты в глубокий нокдаун,
Бой не кончен. Вперёд, мужики!
Там, где чёткого нету прицела,
Ласты склеить — нехитрое дело,
В смысле сразу откинуть коньки!»
Он вернулся в Москву только летом.
Он полгода в Израиле этом
Пил в палате кисель перед сном.
Слава Богу, что всё это время
Он на связи был с нами со всеми,
И жена оставалась при нём.
Там его сколько раз потрошили,
Столько раз и обратно зашили,
А у нас не всегда было так:
Кораблей и ракет был избыток,
Но при этом с поставками ниток
Иногда наблюдался напряг.
Лёньку нашего — парня из стали –
С того света реально достали,
Главный врач напоследок ему
Руку крепко пожал: «Редкий случай!
Ишь, зараза! — настырный, живучий!
Что ж, давай там, воюй по уму!»
…У нас клубок такой без Лёньки сплёлся,
Что ты его попробуй разрули.
Пока он там за жизнь свою боролся,
У нас дела летели, а не шли.
Наш холдинг рос и двигался, не мешкал –
Не то, чтобы он к звёздам воспарил,
Но он катил
