Под откосом — обломки дрезин…
По заржавленным рельсам в грязи
На слепых поездах колеси.
Никого. Ни о чём. Не спросив.
Архангельск 1990
113.
Когда всплывает Атлантида —
Всплывают вздутые колонны,
Потрескавшихся стен провалы,
Зияют двери пустотой,
И окна мёртвые, чернея,
Жрут водоросли и лилеи,
И плиты набережных склизки,
И выщерблены обелиски
Над застоявшейся водой.
Когда всплывает Атлантида —
Всплывает дымных ростров пламя,
Как мутно-рыжая хламида
Над разметёнными домами,
И пристань в ракушках пустых,
Не видя ни одной галеры
Любви, Надежды или Веры,
Глядит под чёрные мосты.
Над колченогими столами
Пиров, справлявших век чумы,
Всплывают призраки зимы,
Бренча двуглавыми орлами,
И свет не отделён от тьмы.
А в бахроме из чёрной тины —
Забытых войн чужие мины,
Как прежде, прячутся на дне,
Чтоб не ушёл из Атлантиды
Кораблик по зловонью тины,
Чтоб задохнулся в том огне,
Где корчится, шипит, дымится
Судьбы имперская страница
На подсыхающей стене.
Когда всплывает Атлантида —
Волна срывает все плотины,
А их творцов уносит в ад…
Среди всемирного базара
Над головой у Валтазара
Последние Слова горят.
В карнизы врезано их пламя
Там, где свистевший ветер стих, -
Под золотыми куполами
Над грязью бывших мостовых.
114.
Позарастали стёжки-дорожки
В тридцатилетних бетонных кварталах.
Конский каштан заслоняет окошки,
Всё, что кустилось, — поразрасталось:
Лес возвращается, лес наступает
Тонким каштаном, бледной сиренью,
Ломится в форточку гроздь тугая,
Мстит за порубленное смиренье!
Тут, где сгубили чужие сады,
Тут, где бульдозер царил на песках,
Буйство берёз осаждает пруды,
И не прошедшие мимо дожди
Осколками стёкол дрожат на листах.
Конский каштан над площадкой песчаной,
Над жестью ржавого гаража,
И потянулась сирень беспощадная
К стёклам четвёртого этажа.
Отвоевали у леса улицы?
Хватит, поездили тридцать лет!
И у подъездов репейники колются,
И по строителям тризну лес
Справит,
когда разнесёт по панели
Пятиэтажие карточных стен,
Чтоб лопухи с беленой забелели
Этим кровавым гераням взамен!
А на проспекте, лиловом от гроз,
Хлещут шпицрутены тонкой осины,
Хлещут, сквозь строй прогоняя машины,
Чёрные розги свистящих берёз,
И заплетает гигантская ива
Ветви в трамвайные провода,
И по глазам пешеходов — крапива,
Им открывая проход в никуда.
Брякают ставни, как брошеный щит
И в удушающем мщенье сирени
Люди катаются от мигрени
Там, где татарник в асфальте торчит.
В доме, где солнца годами не видели,
А штукатурка — мокрей и мокрей,
Кем-то забытые чьи-то родители
У заплетённых плющом дверей…
Там, где сгоняют потоки побелок
Лес одичалый, да ливневый душ,
Всё, что настроено, всё, что наделано,
Всё одолеет зелёная глушь!
Есть ли что в мире страшнее сирени
В час, когда перешагнув Рубикон,
Пан —
разгневанной в ветре свирелью —
Свистом трясёт шпингалеты окон?!
В сизой дымящейся утром сирени
Будет утоплен последний балкон.
Петербург, Сосновка, 1992 г.
115.
А ты представь себе, что вот вчера,
Не задохнувшись ни на миг от бега,
В незапертые двери со двора
Ввалюсь я, не очистив лыж от снега,
Что время обратимое — не бред,
И неизвестно, будут или были
Те годы, что, засыпав белый след,
Мне целый мир однажды подарили —
И горизонта тесная петля
Не расползлась, а лопнула мгновенно:
Снежком и Штраусом мелькнула Вена,
И вдоль дорог помчались тополя…
. . . . . . . . . . .
А клёны превращаются в платаны,
Порастеряв кору коротких лет —
В белоколонный лондонский рассвет
Врываются парижские каштаны,
В лиловой дымке флорентийских гор
Кирпичный Амстердам возникнет разом,
А блики на аркадах Амбуаза
Развеселят пустынный Эльсинор…
Всё потому, что время — это дом,
Где "завтра" и "вчера" живут не ссорясь,
Где даже ненаписанную повесть
Прочтёшь уже с началом и с концом,
Что снежный вечер был в начале дня,
Что стоит только оттолкнуться резче,
Как тут же самому себе навстречу
Направит та же самая лыжня.
116.
ОСЕНЬ В НОВОЙ АНГЛИИ
Эдуарду Штейну
Ты добра не ищи в тишине
За излучиной чёрной реки,
В неосвоенной, странной стране,
Где дрожат города-островки.
Пусть прибой громче боя часов,
Тише смертного мстящий туман
За индейскую душу лесов,
Как за бредберевских марсиан.
Говорил ясновидец Эдгар,
Генри Торо — забытый пророк —
Как всесилен зелёный пожар,
Как непрочен дощатый мирок,
Как бесспорна невнятная власть
Мрачным эхом играющих сов,
Как душа не боится лесов
Только если в лесах родилась…
И поныне туманом грозят
За погибель индейской души
Делавара болотистый ад
И Коннектикут серых вершин,
А в рассвет, до предела сгущён,
Тот туман обернется дождём,
Превратив облетающий клён
В медный призрак с орлиным пером…
117.
Рейн в зелёном ущелье
Плещет о чёрный камень,
Дымится закат в расщелинах
Над белыми городками.
Прямо перед глазами
На виноградные склоны
Лезут зубчатые замки,
Рыжие, как драконы.
И солнечная корона
Приносит закатный праздник
В тот, на крови дракона
Выросший виноградник.
Пока в погребке на острове
"Драконью кровь" подают,
Над башенкой низкорослой
Куранты минутки куют…
Горы черней в соснах,
Воздух лиловый низко,
Русалки вечером поздно
Катаются на василисках,
А выше, молотом лунным
Карлик монетки чеканит,
И песни о Нибелунгах
Все у него за щеками.
118.
Натания, Израиль
В бесконечной семисвечной тоске
Бородатые пророки кричат,
Те же пять этажей, но на песке
Окна пялят на безлюдный причал.
Монотонные бетонные дома,
Стены серые, сводящие с ума.
А закат из разрезанной дыни
Истекает, и навстречу ему
Угасающее пламя пустыни
Переходит в лиловую тьму.
119.
Дощатый разлапистый катер,
Урча над вечерним заливом,
Недвижное время тратит
Болтливо и неторопливо.
И только если случайно
Заглохнет его мотор —
Царственное молчанье
Отяжелит простор.
И как мираж качаясь,
Воздух сгустив едва,
Там за косой песчаной
Забытые кем-то слова
Опять прорастут из молчанья,
Как из песка трава.
Повторяясь, их шорох невнятен
За давностью голосов —
Словно шуршит на закате
Стекло песочных часов…
А катер? Ну, хоть бы и катер,
Если готов…
120.
ПЕСЕНКА
Лене
Довези до Парижа
Этих рЮкушек пустяк:
Приглушённые прежде —
Возле уха шелестят,
И виденьем прозрачным
Вдруг проступят на стене
Две соломинки-мачты,
Заточённые в окне.
Довези до Парижа
Привкус моря на локтях —
Волны снова оближут,
В камни пеной колотя,
И в бутылке зелёной
Повернутся на столе
Виноградные склоны,
Заточённые в стекле.
Лигурийские скалы —
Привкус неба на душе.
Притворись, что искала
То, что найдено уже…
Вернацца — Париж
121.
Лене
Ты сегодня не увидишь ничего,
Кроме скучного и серого тумана,
Чуть солёного и сонного тумана —
И какое тебе дело до него?
Да пускай себе туманом душит лето
Всех витрин и всех проспектов дребедень,
Эти кружки с пивом солнечного цвета
Затуманены морозцем в душный день.
И пускай себе подмокшая листва
Жаркой сыростью шуршит над головами —
Говорю одними главными словами
