Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии. Канцона из шести разновеликих строф, содержащих семи- и одиннадцатисложные строки; кроме смежных и перекрестных рифм, насквозь рифмуются последние строки каждой строфы.
Написана в Реканати между октябрем 1829 и апрелем 1830 года под впечатлением книги русского аристократа М. Мейндорфа "Путешествие из Оренбурга в Бухару в 1820 году". Основная тема канцоны связана с заключительным вопросом в "Диалоге Природы с Исландцем" из "Нравственных очерков": "Так скажи мне, что не смог сказать ни один философ: кому по душе и кому выгодна эта разнесчастная жизнь в мире с сохранением бед и смерти для всех тех, кто его составляет?"
Покой после бури. Большая идиллия из трех разновеликих строф, в которых последняя строка рифмуется с одной из внутренних строк.
Написана в Реканати 17-20 сентября 1829 года. Вместе с сочиненной почти одновременно идиллией "Суббота в деревне" рассматривалась последователями Б. Кроче и глашатаями теории "чистой поэзии" как абсолютный шедевр, как кульминация всей идиллической поэзии Леопарди, после которой она пошла на спад.
В России это стихотворение было также высоко оценено. Появилось несколько его переводов, среди которых наибольшей известностью пользовался перевод, выполненный А. Плещеевым (1875 г.):
Гроза прошла... По улице опять,
Кудахтая, расхаживают куры,
И в воздухе щебечет птичек хор.
Смотрите! там, на западе, в горах
Как просветлело все... Озарены
Луга сияньем солнца, и сверкая
Бежит ручей извилистый в долине.
Движенье, шум повсюду. Всем легко,
И все за труд поденный свой спешат
Приняться вновь с душой повеселевшей.
Ремесленник в дверях своей лачужки
С работою уселся и поет.
Несет ведро бабенка молодая,
Его водой наполнив дождевой.
Опять снует с своим обычным криком
По улице разносчик-зеленщик.
Вернулось солнце!.. весело играет
На высотах и крыше луч его.
Все отворять спешат балконы, окна,
А с улиц шум несется... В отдаленье
На стаде колокольчики звенят...
Вот стук колес: то продолжают путь
Проезжие, задержанные бурей...
Да! все сердца ликуют. И скажите,
Была ль когда нам наша жизнь милей
И было ль нам дороже наше дело?
Кончали ль мы когда свой старый труд,
Брались ли мы за новый - так охотно?
И о нуждах, о горестях своих
Нам помышлять случалось ли так мало,
Как в этот миг? Увы. Веселье наше
Всегда - дитя страданья. И теперь
Проснулась в нас обманчивая радость,
Едва успел исчезнуть страх за жизнь,
Томящий нас тоской невыразимой,
Хотя бы жизнь была противна нам;
Страх, что бледнеть и трепетать во мраке
Нас заставлял, покамест бури рев
И молний блеск нам гибелью грозили!
Как ты добра, как милостива ты,
Природа, к нам! Вот блага, вот дары,
Которыми людей ты наделяешь!
Освободись от горести и бед,
Уж рады мы! Ты полной горстью сеешь
Страдания по нашему пути!
Нежданное, непрошеное горе
Приходит к нам, и если из него
Порой каким-то чудом вырастает
Ничтожнейшая радости былинка,
Нам кажется завидным наш удел.
Как Божеству ты дорог, человек,
Довольный тем, что отдохнуть or горя
На миг один дано тебе порой,
И счастливый вполне, когда всем мукам
Положит смерть желаемый конец.
Суббота в деревне. Стихотворение из четырех разновеликих строф с чередованием одиннадцати- и семисложных строк и наличием смежных и перекрестных рифм.
Для понимания мировосприятия Леопарди очень характерно такое высказывание: "Человеку чувственному, наделенному фантазией и постоянно живущему, как прожил я большую часть времени, во власти воображения, окружающий мир и предметы предстают в двойственном свете. Глазами он видит деревенскую колокольню, а ушами слышит колокольный звон. Но в то же время, благодаря своему воображению, он видит другую колокольню и слышит другой перезвон колоколов. И в этой второй ипостаси заключена прелесть и красота вещей. Уныла жизнь (а таковой она обычно является), если не видит, не слышит и не чувствует ничего, кроме привычных вещей" (Zibaldone, 4418).
Неотвязная мысль. Канцона из четырнадцати разновеликих строф со сложной системой смежных и перекрестных рифм.
По-видимому, сочинена во Флоренции летом 1832 года. Как три следующих стихотворения и канцона "Консальво", входит в так называемый цикл "Аспазия", на создание которого поэта вдохновила любовь к красавице Фанни Тарджони Тодзетти, жене известного флорентийского врача. В дневнике автор признает: "Я никогда не чувствовал, что живу, пока не влюбился... Любовь - это жизнь и жизнетворное начало природы, а вот ненависть - это начало разрушительное и смертоносное. Все созданы для взаимной любви, порождающей жизнь. Ненависть, хотя и может быть естественным чувством, дает обратный эффект, т. е. приводит к взаимоуничтожению, ибо ненавидящий сам себя подтачивает изнутри и разрушает" (Zibaldone, 59).
Любовь и Смерть. Стихотворение из четырех разновеликих строф со смежными и перекрестными рифмами.
Видимо, написано во Флоренции в середине 1833 года. Стержневая мысль идиллии выражена поэтом в письме к возлюбленной Фанни Тарджони Тодзетти (см. прим. к с. 106) 16 августа 1833 года: "Любовь и смерть - это две прекрасные вещи, существующие в мире, и только они достойны быть желанными". Посетив летом 1832 года под Пистойей имение одного флорентийского знакомого, Леопарди продиктовал хозяину эпитафию к бюсту Рафаэля Санти, установленному в саду:
Рафаэль Урбанский
Князь среди живописцев,
Гений чудодейства
И красот творец,
Счастлив был во славе,
Но в любви счастливей.
И сгорел м страсти
Он в расцвете лет
Счастлив был и в смерти.
Эту же мысль Леопарди отразил в эпиграфе к стихотворению, взятому из Менандра, греческого комедиографа IV века до н. э.
К себе самому. Элегия из семисложных и одиннадцатисложных строк с четырьмя перекрестными рифмами внутри.
Стихотворение написано в июне 1833 года одновременно с отрывком "К Ариману" (божество зла в доисламском Иране), с которым оно перекликается по духу. Сильны реминисценции и с отчаянным возгласом Екклезиаста: "Суета сует,- все суета!" Входит в цикл стихов, навеянных безответной любовью к красавице Фанни.
В России эта алегия пользовалась особой известностью и неоднократно переводилась. Приводим некоторые из этих переводов, хотя они неравнострочны оригиналу:
Теперь ты успокоишься навеки,
Измученное сердце.
Исчез обман последний,
Который вечным мне казался,- он исчез,
И чувствую глубоко, что во мне,
Не только все надежды
Обманов дорогих,
Но и желанья самые потухли.
Навеки успокойся: слишком сильно
Ты трепетало. Здесь никто не стоит
Биенья твоего. Земля
Страданий наших недостойна.
Жизнь - горечь или скука. Ничего
В ней больше нет. Мир - грязь.
В отчаянье навеки успокойся.
Нам ничего судьбою, кроме смерти,
Не суждено.
Отныне презираю
Я сокровенное могущество Природы,
Бессмысленное, правящее веком,
Чтоб уничтожить все,
И беспредельную тщету Вселенной.
Д. Мережковский (1893)
Итак, теперь ты навсегда утихнешь,
О сердце утомленное мое.
Погиб обман последний, крайний, тот,
Который я считал в себе бессмертным.
Я чувствую, что умерла не только
Надежда на обманы дорогие,
Погасло их желанье. Успокойся
Навеки. Ты довольно трепетало.
Нет ничего, чтоб стоило твоих
Движений, и земля не стоит вздохов.
Тоска и горечь - наша жизнь, не больше;
Мир - грязь. Теперь притихни и замри.
В последний раз отчайся. Рок нам не дал
Иного дара, кроме умиранья.
Отныне презри самого себя,
Природу, оскорбительную силу,
Которая, скрываясь, заправляет
Ущербом общим, презри бесконечность
Тщеты всего.
К. Бальмонт (1920)
Аспазия. Стихотворение, почти эпистола из одиннадцатисложных свободных стихов, завершающее цикл, связанный с именем Фанни Тарджони Тодзетти. Написано в Неаполе весной 1834 или 1835 года. На сей раз для возлюбленной поэт избрал имя Аспазия (так звалась афинская гетера, которую любил Перикл).
Любил я не тебя, а Божество.- Эту же мысль автор выразил в "Диалоге между Торквато Тассо и его домашним Гением":
Гений. Что из двух ты ценишь и больше любишь: видеть любимую или мечтать о ней?
Тассо. Не знаю, но в одном уверен: когда она рядом, я вижу женщину, а вдали - богиню.
К древнему надгробью, на котором усопшая девушка изображена уходящей в окружении близких. Канцона из семи строф свободных стихов с множеством консонансов и рифм внутри. Написана в Неаполе между 1831 и 1835 годами. Возможно, Леопарди вдохновил на написание канцоны барельеф работы скульптора Пьетро Тенерани для надгробия красавицы Клелии Северины, который поэт мог видеть в Риме в октябре 1831 года. Сама же тема подсказана некоторыми положениями из "Диалога между Плотином и Порфирием", написанного в 1827 году, и следующей заметкой в дневнике: "Всем свойственно горевать по умершим близким. Оплакивая их, мы думаем не о себе, а о покойном, и в таких рыданиях меньше всего эгоизма" (Zibaldone, 4277)
