Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

Хочу,

Чтобы в нас детство повторилось.

У Вечного огня,

Зажженного в честь павших

Не на войне минувшей —

Павших в наши дни,

Грущу, что никогда

Они не станут старше,

И думаю о том, как молоды они.

Им жизнь не написала

Длинных биографий.

Была лишь только юность,

Служба и друзья…

И смотрят на меня

С печальных фотографий

Безоблачные лица,

Весенние глаза.

И возле их имен —

Живых, а не убитых —

Мы все в минуты эти

Чище и добрей…

И падает снежок

На мраморные плиты —

Замерзшие в полете

Слезы матерей.

Овалы фотографий —

Вечные медали

Не на седом граните —

На груди страны…

На прошлую войну отцы их опоздали.

И гибнут сыновья,

Чтоб не было войны…

Их мужество и жизнь

Для нас навеки святы.

Ракета смотрит в небо, словно обелиск.

Легли в родную землю славные ребята

И подвигом своим над нею поднялись.

В твоих глазах такая грусть…

А я намеренно смеюсь,

Ищу веселые слова, —

Хочу тебя вернуть из прошлого.

Ты не забыта и не брошена.

Ты незамужняя вдова.

Я знаю: он разбился в Вишере —

Твой автогонщик, твой жених.

Теперь живешь ты за двоих.

А все, кто рядом, —

Третьи лишние.

Но двадцать лет – еще не возраст.

Еще не плата за беду.

Еще в каком-нибудь году

Тебя вернет нам чей-то возглас…

Ты обернешься.

И тогда

Вдруг вспомнишь —

Как ты молода…

Мы за мещанство принимаем часто

Смешную бесшабашность дурака.

Не верьте!

Настоящее мещанство

Зловеще,

Словно ненависть врага.

Лишенное романтики и таинств,

Как прежде, надуваясь и сопя,

Оно в душе весь мир

Нулем считает

И единицей чувствует себя.

Подсиживанье, трусость и так далее,

Слепое поклонение вещам…

А вот, скажите,

Вы хоть раз видали

На честность ополчившихся мещан?!

О, как они расчетливы, канальи!

И как коварны в помыслах своих!

И сколько душ великих доконали

За то, что те талантливее их.

Мещанство не прощает превосходства,

Завидует успеху и уму.

И если уж за что-нибудь берется,

Так, значит, это выгодно ему.

Не верьте напускному благодушью,

Когда оно о дружбе говорит.

От чьей руки пал Александр Пушкин?

И чьей рукою Лермонтов убит?!

Мещанство было к этому причастно.

Оно причастно к подлости любой.

Мы жизнь свою не отдадим мещанству!

И только так.

И только смертный бой.

Родила его солдатка.

С фронта письма шли в их дом.

Было страшно ей и сладко

В ожиданье горьком том.

Но пропал отец на фронте.

Не вернулся муж домой.

Только жалостью не троньте

Этой горести людской.

Рос мальчишка добрым, нежным,

Потому что до конца

Не теряла мать надежды

Увидать его отца.

Рос мальчишка смелым, сильным

И защитник ей, и друг.

Потому что был он сыном

Их надежды и разлук.

На отца он рос похожим.

И судьба его светла,

Как ей жаль, что мало прожил

Тот, кого она ждала.

Коварнее, чем гларус, птицы

Я не встречал пока.

Типичные убийцы

Исподтишка.

Они живут морским разбоем.

На берег выброшенный краб,

Считай, навек простился с морем,

Поскольку он на суше слаб.

Он на песке клешней напишет,

Что не был трусом в этот миг.

И лишь на дне морском услышат

Его предсмертный слабый крик.

А волны будут так же биться.

И, ожидая жертв со дна,

Стоят пернатые убийцы.

И чья-то участь решена.

О преднамеренная ярость!

Не так ли среди нас порой

Всегда найдется некий гларус —

Охотник до беды чужой.

Планета не может,

Не хочет жить в страхе,

Как прежде.

Чтоб рушились судьбы

И дети сходили с ума.

Как трудно порою пробиться

Добру и надежде

Сквозь чье-то отчаянье,

В чьи-то сердца и дома.

Но есть на земле

Среди нас круговая порука.

Порука сердец.

И надежды, живущей с людьми.

Мы все в этой жизни

В ответе за мир,

Друг за друга.

И землю берем

На святые поруки любви.

Если придется —

Мы встанем в ряды поименно.

И все языки и наречья

Сольются в строю.

И мир победит…

Мы спасем его шелест зеленый.

Улыбки детей.

И великую землю свою.

Я брожу по майскому Парижу.

(Жаль, что впереди всего три дня.)

Я брожу в надежде, что увижу

Женщин, изумивших бы меня.

Я искал их при любой погоде…

Наконец все объяснил мне гид,

Что пешком красавицы не ходят.

И сменил я поиск Афродит.

На такси по городу мотался,

На стоянках вновь смотрел в окно.

По бульварам, словно в модном танце,

Обгонял «Пежо» я и «Рено»…

Я искал их – черных или рыжих…

Но не повезло мне в этот раз…

И с тех пор не верю, что в Париже

Женщины красивей, чем у нас.

Лес, я снова пришел сюда.

Ты такой ж – густой, прямой,

Словно прожитые года

Обошли тебя стороной.

Словно не было ни войны,

Ни железных дождей, ни гроз.

Снова полон ты тишины,

Да цветами по грудь зарос.

Я пришел к тебе, мирный лес,

Поклониться друзьям своим,

Тем, кого потерял я здесь,

Кто тобою теперь храним,

На поляне у трех берез

Шепчет их имена листва,

И от слез, не твоих ли слез,

До сих пор здесь сыра трава?

У заросшей могилы их

Вспомню боль тех лихих годин.

И от имени всех живых

Помолчу, погрущу один.

Сколько минуло долгих лет,

А пришел вот – та же боль…

И торопятся ей вослед

Первый взрыв и последний бой.

Песни тихие у огня,

Смех у гибели на краю.

Память, слышишь? Веди меня

В партизанскую быль мою.

…Во тьме попыхивают костры

Все медленней и слабей.

По соснам мечутся топоры,

Падает снег с ветвей.

Это ребята мудрят шалаш

Для вьюжных седых ночей.

В нем небогатый запасец наш

Оружия и харчей.

А ночь партизанская коротка.

Зябка, как «нагана» гладь.

Только прильнула к руке щека, —

Смотришь, – пора вставать.

У теплых землянок не спит боец.

Встречает скупой рассвет.

Он охраняет здесь сто сердец,

Равных которым нет.

Сто сердец и две сотни рук,

Что Родине отданы.

Но тишина разломилась вдруг.

Криком ворвалась в сны.

Удар… И кончено… Но уже

Стрельба началась в лесу.

Граната грохнула в шалаше,

Как будто бы гром в грозу,

Все осветила на миг она.

И ночь, что скрывала лес,

Черных теней была полна

С автоматами наперевес.

Все стало ясно – враги кругом.

Кольцом окружают лес…

«Ребята, давай за мной,

Напролом…» —

Гремит командиров бас.

И кто-то крикнул:

«На Старый Чал!

Через кусты – вперед!»

На голос, что молодо прозвучал,

Накинулся пулемет.

А ночь – на счастье —

Темным-темна.

Не виден чужой приклад.

И Яшка сказал:

«Ну, теперь хана…» —

И бросил связку гранат

Туда, где лаялся пулемет…

И смолк его злобный стук.

И лес, пропустив партизан вперед,

Сомкнулся за нами вдруг.

Сомкнулся…

Иль так показалось мне.

Сомкнулся глухой стеной.

Немцы остались на той стороне

Незримой стены лесной.

И вдруг мы услышали на тропе

Того ж пулемета град.

Яшка ругнулся: «А чтоб тебе…

Очухался, видно, гад…»

Но чуть прислушавшись, закричал:

«Братцы, да это наш!»

А пулемет все стучал и стучал.

И Яшка сказал: «Шабаш…

Постой-ка…»

И вмиг исчез за сосной…

Он видеть уже не мог,

Как выстрел подмял

Сугроб подо мной

И кровью его обжег…

…Встал командир.

Через плечо

Смотрит ребятам вслед:

«Нету Зиматовой, Яши нет.

И нет пятерых еще…»

«Кто-то предал, – стучит в мозгу, —

Хотел весь отряд под нож.

Дорогу в ночи показал врагу.

Кто же он? Кто же? Кто ж?»

Рядом в шепоте бьется речь

О тех же, о семерых…

«Раз не сумели друзей сберечь,

Так будем же мстить за них…»

А пулемет все стучит во тьму,

Так вот он «стены» секрет.

Теперь мы поняли —

Почему

Враги не пошли нам вслед.

Вставал впереди в крови и дыму