Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

Я в тумане сижу среди белого дня,
Даже ясные очи заволгли...
Ободрали однажды, как липку, меня
Где-то в Токио или в Гонконге.

Ни червонцев, ни паспорта, в гроб вашу стать!
Хоть рыдай старорусским рыданьем!
Я в полицию. "Будем, - сказали, - искать.
Пропади!" Я пропал с ожиданьем.

Вижу бар а ля рюс. За стеклом мой земляк:
Ванька-встанька, и девки-матрешки.
Сел за столик и сжал свое горе в кулак,
Может, тут повезет понарошке.

Подлетает болванчик, накрашен и сыт,
На руке расписная салфетка.
- А ля рюс? - сепелявит и мимо косит.
- Рус! - бью в грудь кулаком. - Контрразведка!

Он исчез. Выплывает хозяйка на свет,
Как горшочек, и глазыньки узки.
- Здравствуй, русский Иван! Деньги есть или нет?..
Маракует немножко по-русски.

- Как не так, - говорю, - ободрали меня,
Улетел мой воздушный кораблик...
Я пою ей про жизнь среди белого дня,
И она подпевает, как зяблик.

Наливает чуток. Я молчу: не таков!
Кап еще, каждый кап с тормозами.
- Не кичись, - говорю, - иль не видишь краев?
Наливай до краев, как в Рязани.

Налила дополна. Осушил я стакан.
Оживились все зрящие в зале.
Подбегают, гласят: - Рус Иван! Рус Иван! -
И ещё два сполна заказали.

Слух в народе пошел, как Иван водку пьет
И при этом не знает предела.
Оценила хозяйка меня и народ,
И смекнула, что прибыльно дело.

Заявила мне так: - Оставайся, Иван,
Хоть и нет у тебя ни червонца.
Каждый день будет ждать тебя полный стакан
На помин восходящего солнца.

Каждый день выпивал я за красным столом
На помин восходящего солнца.
А раскосая сила валила валом,
А хозяйка считала червонцы.

Очень долго сидел я за красным столом,
И вся Азия в рот мне глядела.
А когда отыскался мой паспорт с гербом,
Понял я, что дошел до предела.

Я в посольство пошел среди белого дня
И ударил в глухие ворота.
- Ой, родные мои! Ой, сажайте меня
На кораблик воздушного флота!

Пусть уносит скорей на сторонку мою,
Где свирепствует морок и голод,
Где я слышал, как ангелы пели в раю,
Когда был я и весел, и молод...

Опустился в родном неизвестном краю
Легче пуха воздушный кораблик.
Я сижу и последние песни пою,
И душа подпевает, как зяблик.

На лицо оседает похмельный туман,
Даже ясные очи заволгли…
Ободрали однажды, как липку меня,
Где-то в Токио или в Гонконге.

Эх, Рассеюшка, ухнем!
Эх, родимая, я сам не свой, я сам не свой...
Ухнем!.. 

Я иду на ту сторону
Вдоль заветных крестов.
Иногда даже ворону
Я поверить готов.

Даже старому ворону —
Он кричит неспроста:
— Не гляди по ту сторону
Мирового креста.

Ты идёшь через пропасти,
Обезумев почти.
Сохрани тебя Господи,
Боль веков отпусти!..

А на той на сторонушке
Что-то брезжит вдали...
Хоть на каменной горушке,
Крестный путь, не пыли!

Дальней каменной горушке
Снится сон во Христе,
Что с обратной сторонушки
Я распят на кресте.

В обаянии женского имени
Что-то есть от звезды за рекой —
Золотое, красивое, синее,
Что душе навевает покой.

Но упала звезда во полуночи,
И до моря река не дошла.
И забилась душа в переулочек
И дороги к тебе не нашла.

Закатилась звезда в твоём имени,
И река пересохла совсем.
Но в душе золотое и синее
Всё живет неизвестно зачем.

Было всё-таки что-то красивое,
Но прошло и исчезло, как дым,
И его золотое и синее
Никогда не бывало твоим. 

Придите на цветы взглянуть,
Всего одна минута!
Приколет розу вам на грудь
Цветочница Анюта.
(Забытая песенка)

Эта жизнь – всего одна минута,
Да и та проходит без следа.
Где она, весёлая Анюта?
Я её не видел никогда.

Жизнь моя давно идёт к развязке,
Подавая знак средь бела дня.
Это не Анютины ли глазки
В чистом поле смотрят на меня?

Это не она ли Бога просит
Отпустить её на малый срок?
Слышу ясно – как рукой подносит
С того света чистый голосок.

Я лежу, усыпанный цветами,
Запах розы издали ловлю:
Он сулит мне скорое свиданье
С той, кого, не ведая, люблю.

Придите на цветы взглянуть,
Всего одна минута!
Положит розу вам на грудь
Та самая Анюта.

России нет. Тот спился, тот убит,
Тот молится и дьяволу, и Богу.
Юродивый на паперти вопит:
— Тамбовский волк выходит на дорогу!

Нет! Я не спился, дух мой не убит,
И молится он истинному Богу.
А между тем свеча в руке вопит:
— Тамбовский волк выходит на дорогу!

Молитесь все, особенно враги,
Молитесь все, но истинному Богу!
Померкло солнце, не видать ни зги...
Тамбовский волк выходит на дорогу.

Царевна спящая проснулась
От поцелуя дурака.
И мира страшного коснулась
Её невинная рука.

Душа для подвига созрела,
И жизнь опять в своем уме.
Ага, слепая! Ты прозрела,
Но ты прозрела, как во тьме.

А в этой тьме и солнце низко,
И до небес рукой подать,
И не дурак —
Антихрист близко,
Хотя его и не видать.

В тридевятом царстве-государстве
Красный сад растет на радость людям.
Он гуляет буйною весною,
Красным летом песни распевает,
Вспоминает под осенним ветром,
А под зимним снегом засыпает.
Круглый год меняется - и тот же.
Наяву стоит, как сновиденье,
И творит певучие молитвы
Тихий хор его благоуханий.

Зазвенит подснежный колокольчик,
Выглянет на солнце и смеется.
Белый ландыш вздрогнет под кустами
Тонкими бубенчиками звона.
Мягкие раскаты аромата
Разойдутся и в кустах заглохнут.
Ландыш так изящен и приятен,
Только жаль, что никого не любит,
Губит всех, кто с ним стоит в стакане,
Кроме милосердной незабудки.
Незабудка нежно-голубая,
А в сердечке блещет золотинка
¬Это отблеск веры и надежды,
Эти чувства так благоуханны,
Что смиряют даже гордый ландыш.

Чу! Тончайший звон стоит в тумане.
То фиалка пахнет, как святая.
То звенит ее благоуханье.
В воздухе лиловый куст сирени
Поднимает купол аромата.
Гроздья-пятизвездки сохранили
Многолюдный нечет старой сказки
¬Все и ничего земного счастья,
А меж ними певчая сирена,
А меж ними сизая пучина.
Гроздь сирени обещает счастье,
А сирена - темную пучину,
А пучина - полное забвенье.
Куст жасмина мреет белой страстью,
Пряный запах веет на прохожих
И играет женскою судьбою.
Ноздри юной женщины трепещут,
Пали ниц тенистые ресницы,
Свежие уста полураскрыты,
Глубоко и страстно дышат груди,
Женщина в любви, как смерть, прекрасна!
А привада - белый куст жасмина
Или гроздь сирени в изголовье.

Что за воздух! Знойный и прохладный,
Сладко-горький, вяжущий и терпкий,
Как соски грудей влюбленной девы
Или поцелуй ночной русалки.
Радужно играют переливы
На деревьях, на кустах и травах.
Даже самый незаметный цветик
Не меняет запаха и нрава
И поет одну и ту же песню.
Воздух полон птиц и насекомых
В нем кишит несметное порханье,
В нем дрожит всесветное гуденье,
А на всем лежит печать покоя.
Воздух полон ангелов незримых,
Явных через запах и дыханье.
Это чуют мудрецы и дети,
Остальным до этого нет дела.

В разнотравье тонко пахнет мятой
Чебрецом и дымчатой полынью.
Если их сорвать, то сильно пахнет
Пахнет воздух, а не только руки.
Но цветы другие рвать не надо.
Ими можно только любоваться
Трогать осторожными руками'
И дышать их чистым ароматом.
Но нельзя их рвать - засохнут сразу ...
Только и засохшие нам милы
В памяти они благоухают.

Есть в саду незваные пришельцы -
То цветы сорокового царства,
Их зовут - растущие из бездны.
Дурно пахнут, но меняют запах
И при этом кровь сосут из мошек,
А случится, то из человека.
Если он заснул в их тайном месте,
То уже вовеки не проснется.
Обескровят до последней капли,
А потом отвалятся и лопнут.
Но такое вспоминать не надо
На дорожку и на сон грядущий.