Бросался с криком, леденящим кровь,
На путников усталых. Среди улиц
Ночного города встречала ты
Повесу, что преследуя упорно
Тень вожделенную, вдоль темных стен
Всё крался, словно тать, пугаясь окон
Светящихся, балконов и террас
Открытых. Сколько раз твой белый свет
Помехой был ему! Твои лучи
Враждебны злу, а мне всегда подругой
Была ты и склонялась благодушно
Над берегами этими, холмами
Счастливыми, просторами лугов.
И я, хоть и невинен был, но тоже
Порой корил тебя, когда прохожим
Меня ты выдавала невзначай.
Теперь хвалю всегда: средь облаков ли
Плывешь ладьей, иль светлая с полей
Надмирных смотришь на людское горе.
Не раз еще меня увидишь здесь:
В лесах брожу ли, на лугу ль уснувшем
Сижу средь тихих трав; дыханье слышу
Свое и сердце – и уже доволен.
Бессмертья вкус и славы зычный голос,
О юноша, изведай!
И сколь почетней праздности цветущей
Трудная доблесть. Не остынь. С победой
Не расставайся – чтоб всегда боролась
С рекою времени, тебя влекущей,
Твоя отвага. Не забудь: предела
Высокого пусть жаждет дух. Взывают
К тебе арена гулкая, трибуны –
То славы глас: яви бессмертье тела!
Тебя, чьи силы и порывы юны,
Зовет земля родная
Дерзать, триумфы древних возрождая.
Варварской кровью в славном Марафоне
Не обагрил десницы
Тот, кто атлетов обнаженных, поле
Олимпии, лихие колесницы
Зрел без волненья; пальмам и короне
Кто не завидовал. А кто дотоле
Омыл в Алфее взмыленные крупы
И гривы пыльные коней победных,
Тот греческие копья и знамена
Вел твердо на мидян, что бросив трупы,
Бежали, сгрудясь. Тот запомнил стоны,
Потрясшие когда-то
Край рабский, лоно пышное Евфрата.
Пустым назвать ли то, что разжигает
В нас доблести природной
Спящие искры, превратив дыханье
Чахнущей жизни в пламень благородный,
Пусть бренный? С той поры, как погоняет
Феб скорбные колеса, что деянья
Людей, как не игра? Не столь же тщетной
Реальность создана? Самой природой
Даны нам милые обманы – теней
Счастливых мир. А там, где беспросветной
Тьмой изгнан дух высоких заблуждений,
Там в бледном прозябанье
Нашли замену славе и дерзанью.
Быть может, день настанет – на руины
Громад, глядевших строго,
Придут стада, и плугу подчинится
Земля семи холмов. Может, немного
Солнц минет – павших городов равнины
Освоит осторожная лисица,
И мрачный лес поднимется стенами
Среди развалин, если рок позволит –
И скорбное родной земли забвенье
Начнет, как сон, овладевать умами,
И близкого не отведет крушенья
Милость небес, щадящих
Нас, ради прежних подвигов блестящих.
Жить после смерти Родины – о бремя
Печальное! С призваньем
Твоим ты б славен был, когда сияла
Она своим венцом. Теперь стараньем
Нашим и рока он утрачен. Время
Уже прошло. Величия не стало.
Но, мальчик, для себя – возвысься духом.
Что наша жизнь? Достойна лишь презренья.
Блаженна лишь, когда, забыв о роке,
Себя забудет и не мерит слухом
Ущерб часов и дней в гнилом потоке;
Когда, достигнув края
Леты, вернется, землю узнавая.
Ночь мирная, и плавно заходящей
Луны безвинный луч, и ты, что всходишь
Над лесом молчаливым горных склонов,
Звезда рассвета – милые виденья,
О, я любила вас, пока не знала
Страстей и рока. Больше не волнует
Мне чувств отчаявшихся сон ваш мягкий.
Теперь другая радость нам знакома:
Когда через открытые пространства
И потрясенные поля несется
Волна пылящая ветров и с громом
Кронид промчится в тяжкой колеснице,
Над нами темный рассекая воздух.
Средь туч, вошедших в горы и ущелья
Глубокие, мы бродим. Нам отрадны
Большое бегство стад ошеломленных
И вдоль брегов аккорды
Реки, поднявшей волн взбешенных орды.
Дивен твой плащ, о небо, и прекрасна
Земля в твоих дождях. Несчастной Сафо
Судьба и боги ничего не дали
Из этой красоты. И в бесконечных
Твоих владеньях, о природа, стыну
Любовницей отверженной и гостьей
Непрошеной и тщетно обращаю
Глаза и сердце к безупречным формам.
Здесь все не для меня. Не мне кивают
Вершины буков, не со мной смеется
Рассветный луч, и пестрых птиц напевы
Не мне звучат. И там, где гибким ивам
Ручей блестящий мирно подставляет
Прозрачную струю, – там только пену
Шипящую он мне швыряет в ноги
И прочь несется с гиком,
Душистый брег толкая в бегстве диком.
За грех какой, в каком существованье
Я проклята была – что так жестоки
Ко мне и небеса и лик фортуны?
В чем провинилась в детстве, там, где горя
Не знает жизнь, – что, юности цветенья
Не испытав, печально обернулась
Вокруг веретена надменной Парки
Нить темная судьбы? – Неосторожны
Твои слова. По тайному веленью
Все, что назначено, свершится. Тайно
Все в мире. Явна только боль. Для плача,
Презренные, мы рождены. Причину
Спроси у звезд. О нежность, о надежды
Зеленых лет! Не сущностям – подобьям
Ты, Зевс, царить среди людей назначил –
Пустым подобьям. Подвиг, вдохновенье,
Искуснейшая лира –
В одежде нищей не прельщают мира.
Умрем. Хламиду жалкую откинув,
Нагая, устремится в царство теней
Душа – превозмогая беспощадный
Указ судьбы, вслепую раздающей
Обличья нам. А ты, к кому толкала
Меня любовь несчастная и вера,
Упрямая и долгая, попробуй
Прожить счастливо – если только смертным
Дается счастье на земле. Мне не дал
Отведать дивной влаги из сосуда
Скупого Зевс. И как один погибли
Сны и обманы детства. Самый светлый
День нашей жизни исчезает первым.
Подходят старость, и болезнь, и призрак
Холодной смерти. Кончено. Из стольких
Тщеславных снов и сладостных ошибок
Остался Тартар мне, богини мрака
Нрав бешено-ревнивый,
Ночь властная и берег молчаливый.
.
К весне, или об античных преданьях
Не потому ль, что солнце
Потери неба возместить стремится
И влагу пьет и облачные тени
Подвижные ложатся на долину –
Не потому ли птицы
Вверяются ветрам, и свет полудня
Желанием любви, надеждой новой –
В пронизанных лесах и средь текущих
Снегов – зверей проснувшихся волнует?
В сердцах усталых, безнадежность пьющих,
Быть может, воскресит он
Весну надежд, которую бесстрастно
До срока поглотили
Несветлый пламень яви и пучина
Страданья? Может, не навек погасла
Для нас корона Феба?
Вновь, вновь огнем тебя пытают, льдина
Задавленного сердца, что в расцвете
Лет к хладной старости попало в сети?
Живешь еще, святая
Природа? И не твой ли слухом мрачным
Давно забытый различаем голос?
Ведь были берега невинным нимфам
Приютом и прозрачным
Спокойным зеркалом – ручьи; и поступь
Божественная оживляла горы
И лес высокий, ныне ставший голым
Гнездом ветров. Пастух, что к зыбким теням
Полуденным и берегам веселым
Вел жаждущее стадо,
Внимая по дороге прихотливым
Напевам диких фавнов,
Вдруг видел: вздрагивала как живая,
Вблизи вода: то скрытая от взгляда
С луком тугим богиня
Входила в теплую волну, смывая
С плеч девственных и бедер белоснежных
Кровавый прах своих забав мятежных.
Жили цветы и травы,
Жили леса однажды, благосклонны
К роду людскому были тучи, ветры,
Титаново светило: и ночами,
Минуя дол и склоны
Холмов и не сводя очей пытливых
С тебя, Киприды свет, звезда нагая,
Задумчивая, ангела дороги
В тебе, подругу смертных видел странник.
И если, бросив город, и тревоги,
Гнев и обиды злые,
К морщинистым стволам в лесах глубоких
Он прижимался грудью,
То ощущал: в безжизненные вены
Живое пламя входит, дышат листья:
Дрожит в объятьях Дафна,
Филида стонет, дочери Климены
Злосчастного оплакивают брата,
Что солнце ввергнул в Эридан когда-то.
Лишь вас, глухие скалы,
Людского горя не смутили звуки,
Когда в пещерах, переходах гулких
Не ветры затевали перекличку,
Но, не стерпев разлуки,
Эхо скиталась призраком унылым.
Любовь и рок несчастную из тела
Изгнали хрупкого, и та по гротам,
Среди камней холодных, молчаливых,
Печалям нашим древним и заботам
Мучительным предавшись,
Вверяла небу их, и твой прискорбный
Не утаила жребий,
Певец пернатый, что в лесу кудрявом
Год возрождающийся воспеваешь
И, обращаясь к небесам высоким,
И темным, и молчащим, о кровавом
Деянии скорбишь, о мести дикой,
О дне, померкшем в ярости великой.
И всё же с нашим родом
Твой род не схож. Изысканные трели
Творит не скорбь. И твой безвинный голос
Долине уж не так, как прежде дорог.
С тех пор, как опустели
Дворцы Олимпа; и грома слепые,
В горах и хмурых облаках блуждая,
