Всего блаженней будут наши сны.
Вновь на вершине старой колокольни,
Дрозд одинокий, ты на всю округу
Поешь, пока не смолкнет дня дыханье,
И новым ладом слух долины полон.
Опять весны сиянье
Разлито над счастливыми полями.
Лишь только глянешь – и оттает сердце.
Шумят стада, тетерева токуют.
Смотрю, как птицы в воздухе свободном
Выписывают тысячи кругов
И, время празднуя свое, ликуют.
Ты с ними не готов
Лететь – всё это буйное веселье
Не для тебя. Поешь! И с чистой трелью
Весны мгновенной день препровождаешь.
Мой дрозд, как мы похожи
С тобой! Забавы юные и смех,
И спутница зеленых дней – любовь,
И старости унылой прозябанье –
Не для меня. Держусь на расстоянье
От всех, и странник в собственном краю,
Препровождаю так весну свою.
Вот этот день, что клонится к закату,
Здесь праздновать привыкли испокон.
И льется, льется колокольный звон,
То тут, то там слышны глухие залпы
Салютов, нынче до́ма
Кто усидит – витает
В округе дух веселья молодого
Мне только незнакомо
Оно – бреду один, куда не знаю,
И вновь до срока праздник отложу,
А между тем гляжу неутомимо,
Как это солнце между дальних гор
Клони́тся, плавится, мне раня взор,
Напоминая, уж в который раз,
Что радость юности проходит мимо.
Ты, одинокий дрозд, придя к закату
Жизни, что всем созданьям уготован,
Ты о своих потерях
Не вспомнишь, не заплачешь.
Да, так! Хоть срок твой моего короче.
Я ж, оказавшись на пороге ночи,
Когда погасший взгляд
Другим глазам уж ничего не скажет,
И мир ему представится пустыней,
Что с каждым днем мрачней,
И весь остаток дней –
Ничем, как темнотой кромешной, –
Что думать мне тогда?
Что жизнь моя была? И что – я сам?
Восплачу, и не раз, но, безутешный,
Еще не раз вернусь к забытым снам.
Сестер Любовь и Смерть в одно мгновенье
Родило Провиденье.
Созданий столь чудесных
Нет на земле и средь светил небесных.
От первой наслажденье
Высокое родится,
С коим ничто в сей жизни не сравнится.
Вторая все страданье
И горе прекращает. –
Красавица! Напрасно род людской
Ее рисует страшной. За сестрой
Идет она след в след. И над путями
Земными часто видят их вдвоем.
Кто сердцем мудр – обеими ведом.
Познав любовь, мы сами
Бежим от жизни, как от суеты,
И всем, что нам дано, рискнуть готовы.
Тут все наши оковы
Бессильны. Вмиг воспрянешь, сердце, ты,
В деяниях отвагу обретая!
Уже томит тебя мечта пустая .
Когда в ожившем сердце
Впервые чувство нежное родится,
Глядишь, а рядом с ним – едва приметно –
Желанье смерти, притаясь, гнездится.
В чем дело тут, не постигает смертный –
Должно быть, мир заранее пустыней
Ему представился без этой странной,
Единственной, безмерной
Радости-муки новой, беспримерной.
Уже теперь, в преддверие суровой
Битвы, он жаждет в гавани укрыться.
Страсть – темный океан –
Кипит, грозя крушеньем.
Когда ж потом стихия
Все разом захлестнет,
И в сердце полыхнет,
И станет в нем затменьем, –
Смерть, сколько раз с мольбою
К тебе он пожелает обратиться
И сколько раз еще почтет за счастье
С закатом ли угаснуть иль наутро
Усталой головы не приподнять
И света горького не увидать!
И часто, слыша похоронный звон
И пение, что к вечному покою
Усопших неизменно провожает,
Томится он, вздыхает
И вот уже завидует всем тем,
Кто от земных освобожден оков.
До сей поры кому из наших бедняков,
Чей слабый ум не отягчен ученьем,
Простому парню, девушке простой,
Взбрело б на ум уйти за ними следом?
Но вот решимостью сверкает взгляд,
На гроб глядят почти что с вожделеньем.
Петля, железо, яд –
Все кажется спасеньем.
Так смерти учит нас любовь. Порой
Столь тяжек этот плен, что хрупкой плоти
Терпеть его не в мочь, и тут уж Смерть
К своей готова приступить работе,
С сестрою в сговоре. Не вдруг юнец
Или девица собственной рукой
Себя лишают жизни –
Но чтобы муке положить конец.
Пожмут плечами те, кому судьба
Сулит безбедной старости покой.
Но тем, кто смел и жизни не страшится,
Пусть провидение одну из двух
Пошлет сестер, с чьей силой никакая
Иная в этом мире не сравнится,
Разве скупой и ненасытный Рок,
Что крохи счастья нам дает с руки.
С тех пор, как я переступил порог
Сей жизни, и поднесь – к тебе взываю,
Подруга-Смерть, и славлю (вопреки
Проклятьям многих). Ты одна, благая,
Жалеешь всех. О, времени царица
Прекрасная, глаза мои закрой
Для света. Знай, когда тебе случится
Сойти ко мне, я буду тверд душой
И, не согнувшись перед Роком,
Слепую длань его,
Как принято у нас,
Благословлять не буду,
Все тщетные мечты и утешенья
Отрину и забуду,
Все чувства погашу, дождусь мгновенья –
И, к девственной груди твоей склонив
Главу, усну и обрету забвенье.
Порою снова предо мной всплывает
Твой лик, Аспазия. То мимолетный –
Как молния из грозовых небес –
Сверкнет среди толпы, то средь лугов
При свете дня, при звездах ли безмолвных,
Из музыки тишайшей вырастая,
Душе испуганной предстанет вдруг
Видением надменным, столь любимым
Когда-то, радостью моей, о небо,
Мучением моих прошедших дней.
Лишь только ветер мне с лугов душистых
Приносит запах трав – или цветов
С балконов тесных улиц – и тотчас же
Тебя, Аспазия, я вижу снова,
В просторной комнате, дыханьем примул
Наполненной – когда в лиловом платье
Ты, ангельский свой стан полусклонив,
Среди сияющих мехов, дыша
Соблазном, поцелуи раздавала
Твоим малюткам, белоснежной шеей
Тянулась к ним, легчайшею рукой
К груди желанной прижимая. Новой
Землей и небом новым представала
Ты мне тогда. Но, хоть и не совсем
Врасплох застав, успела нанести
Такую рану, что едва ль не воя,
Я проходил с ней два почти что года.
Лучом божественным мне красота
Твоя казалась, донна. Так созвучья
Прекрасной музыки нам открывают
Элизиума тайны. Смертный так
Любуется созданием мечты
Своей, что олимпийских совершенств
Явилось отраженьем и однако ж
Всем – ликом, речью и повадкой – ту
Живую женщину напоминает,
Которой очарован он и мнит,
Что любит. Но, в объятья заключив
Земную, эту, он о той, бесплотной
Вздыхает, и, заметив наконец
Подмену, в раздражении своем,
Подругу склонен осуждать за то,
Что с образом небесным не по силам
Соперничать ей. Женщина не знает,
Что красота ее внушить способна
Возвышенным умам. Увы, напрасно
Обманутый влюбленный ожидает
Чудесных откровений, чувств глубоких,
Неведомых еще, от той, что ниже
Его во всем: коль плоть ее слаба
И ум – откуда сильной быть душе?
И ты себе представить не могла бы,
Аспазия, что сердцу моему
Внушал твой образ некогда. Что знаешь
Ты о любви безмерной, о тоске
Моей, о том восторге и смятенье?
И не узнаешь никогда. Так, верно,
Певец иль музыкант не сознает,
Что голосом своим или перстами
Творит с душой внимающей. Но та
Аспазия, которую любил я,
Теперь мертва. Ту, что была когда-то
Всей жизнью для меня, не воскресить.
Лишь призрак дорогой, еще бывает,
На миг вернется и уйдет. А ты –
Жива и до сих пор прекрасна – всех
Других прекрасней, может. Но огонь,
Тобой рожденный, отпылав, погас.
Я не тебя любил, но ту, другую,
Жизнь сердца, что теперь плитой надгробной
В нем стала. Не тебя – ее так долго
Боготворил и красоту ее
Небесную искал в твоих глазах,
И, с самого начала разгадав
Тебя, твои уловки и обманы,
Всё ж за тобою следовал покорно,
Не обольщаясь, но терпя свой плен,
Суровый, долгий, только для того,
Чтоб дивное то сходство наблюдать.
Хвались теперь, рассказывай, что ты –
Единственная среди всех, пред кем
Я гордой головой клонился, сердцем
Неукротимым. Первой ты была –
Надеюсь и последней – перед кем я
Взор опускал, дрожал – теперь и вспомнить
Мне странно, – и потерянный, любое
Желание твое, и каждый жест,
И слово каждое ловил; бледнел,
Когда не в духе ты, при первом знаке
Благоприятном ликовал, при взгляде
Любом в лице менялся. Но прошло
Очарованье, и, разбившись, пали
Оковы. – Радуюсь. И после рабства
И наважденья долгого готов
Вновь быть благоразумным и свободным.
И скуки не боюсь. Ведь если жизнь
Без чувств, иллюзий, милых заблуждений –
Есть ночь беззвездная, почти зима,
То мне пред ней достаточно того
Простого утешенья, мести той,
Что ныне, праздный, лежа среди трав,
Я землю, небо, горизонт морской
