Ликующие, чудные, когда
Юнцу восторженному дарят девы
Улыбки первые, и всё вокруг
Как будто улыбается, а зависть
Еще молчит (быть может, не проснулась
Иль затаилась до поры); и мир
К нему благоволит, и все ошибки
Прощает, празднует его вступленье
В круг жизни и едва ль не господином
Своим зовет. Как молния мелькнут
Дни эти – и погаснут, чтоб смениться
Несчастьем: лучезарная пора
Слепым туманом станет, золотое
Умчится время, юность не вернется.
А ты, Нерина, разве я не слышу:
Здесь всё вздыхает о тебе – и разве
Из мыслей ты ушла моих? Ведь нет!
Смотрю, и о тебе напоминанья
Повсюду нахожу. Твой дом и сад
Тебя не видят, и в твоем окне,
Где звезд печальных отразился луч,
Темно и пусто. Где ты? Голос твой –
Как я бледнел при каждом новом звуке
Его. Иное время. Были дни
Твои, моя любовь. И миновали.
Среди холмов благоуханных этих
Бродить теперь другим. О как же быстро
Мелькнула жизнь твоя! Как сон. Походкой
Танцующей ты шла, из глаз твоих
Свет юности лучился. Погасила
Их смерть. Угасла ты! А в сердце та же
Горит любовь: иду ль на праздник или
На посиделки, мучаюсь: Нерине
Не веселиться. Никогда на люди
Не выйдешь; май наступит, зашумит,
С ветвями юноши придут под окна
Любимых звать – я говорю: к тебе,
Моя Нерина, больше не вернутся
Май и любовь. День ясный, брег цветущий,
Любая радость – говорю: Нерине
Отказано во всем – смотреть, дышать.
О, ты ушла! – мой вечный вздох. И будет
Всегда сопровождать меня – любое
Мое видение, все чувства, всё,
Что сердцу мило и полно печали,
Воспоминанье горькое – Нерина.
Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии
Что делаешь ты там, моя луна,
В безмолвии пустынном?
Встаешь в ночи, одна,
Медлишь, свои пространства созерцая.
Еще ты не устала
Бродить среди равнин небесных вечных?
Ужель тебе всё мало
Скитаний бесконечных?
На жизнь твою похожа
Жизнь пастуха простая –
Встав рано, погоняя
Проснувшееся стадо,
Смотрит спокойно на ручьи, на травы;
Устав потом, приляжет на пригорке,
Иного и не надо.
Скажи, зачем нужна
Жизнь пастуха ему,
Тебе – твоя? Скажи, куда клони/ тся
Мой краткий путь,
Твой вечный, о луна?
Потом – старик седой,
Оборванный, босой,
С тяжелою охапкой за плечами,
Долинами, ручьями,
Колючею стерней, по острым кáмням,
И в бурю, и когда палима зноем
Земля, и когда стынет
В мороз – спешит он, стонет,
Перебираясь чрез ручьи, овраги;
Упал, поднялся, вновь спешит куда-то,
Ни отдохнув ни разу
И ноги в кровь разбив, и вот приходит
Туда, где все стремленья
И все пути кончаются однажды,
К огромной мрачной бездне. –
Туда и канет вдруг, познав забвенье.
Смотри, луна, – такая
Наша доля людская.
Вот человек родился –
И сразу смерть маячит на пороге,
И сразу начинает
Он маяться; и мать с отцом, в тревоге
Над ним склонясь, как могут, утешают.
И подрастет – они всё рядом с ним.
Всё те же – утешенья;
Крепиться и держаться,
С немилостивой жизнью примиряться –
Вот главный их родительский завет.
Но я спрошу, зачем
Производить на свет
И соболезновать – чтоб после тот,
Сам даровав кому-нибудь рожденье,
Вновь утешал?
Видишь, луна, – такая
Наша доля людская.
Но ты – иной породы,
Чем мы, и что тебе земли невзгоды?
Молчишь, скиталица, быть может, что-то
И знаешь о земном существованье –
О боли, о страданье
Людском, и что есть смерть, когда внезапно
Темнеет взор, и почва
Уходит из-под ног, и все что было
Любимо здесь, теряется во мраке?
Быть может, разумеешь
Вещей причины, знаешь, для чего
Рассветы и закаты,
К чему бег лет, безмолвный, бесконечный,
Зачем громов раскаты,
И смех весны влюбленной,
Жара зачем, какая зимам польза
От этих льдов? Склоненный,
Твой лик молчит и ничего не скажет
Простому пастуху. А я гляжу
На величавый ход твой
Над нескончаемой, немой долиной,
Что там вдали прильнула к небосклону,
Когда дорогой длинной
Меня и стадо провожаешь;
На звезды, и – вновь вопрошаю, нем:
Столько лампад – зачем?
Чем занят воздух, в чем значенье этой
Бездонной глубины, что за печаль
Огромная таится в ней? Кто – я?
Так размышляю сам с собой. Покои
Огромные – и без числа жильцов!
Как много у небес и у земли
Работы – непрерывное движенье
И снова возвращенье
На круг, туда, откуда начинали.
В чем смысл, зачем всё это –
Не постигаю. У тебя теперь,
Дева бессмертная, ищу ответа.
А мне простое знанье
Дано: коль где-то есть на свете благо –
В звезд неостывших круговерти вечной
Иль в жизни быстротечной –
Оно не для меня. Мне жизнь – страданье.
О стадо мирное, сколь ты блаженно:
Печальной доли ты своей не знаешь,
Ни горя, ни утраты
Не ведаешь, а если боль и страх
Почувствуешь, то скоро забываешь.
Есть травы, и ручей – с тебя довольно.
Почти весь год привольно
Пасешься тут. Что ж мне? В тени присяду –
И радоваться бы, найдя прохладу.
Нет, лишь сильней тогда моя тоска,
И словно бы заноза в сердце ноет –
Ничто теперь его не успокоит.
Чтоб я желал чего-то?
Нет, и для слез причины нет пока.
В чем видишь ты отраду,
Не знаю, и однако же твой род
Счастливей. Если б знал я, что ответишь,
Спросил бы у тебя: скажи, о стадо,
Ведь ты довольнее всего, когда
Лежишь, лениво погрузившись в дрему?
Но человек устроен по-другому.
Нас в праздности сильней гнетет бессилье.
Быть может, если б крылья
Имел я, чтоб летать за облака,
Счислять светила, с громом
Скитаться среди гор,
Мне было б легче, о благое стадо,
Да, легче, о невинная луна.
Иль может, я не прав,
Когда в земной юдоли
О чьей-то лучшей помышляю доле?
В хлеву, иль в колыбели
Родиться – нет различья никакого?
Печален здесь удел всего живого.
Субботний вечер в деревне
Садится солнце. Девушка с полей
Идет – травы/ охапка за плечами,
В руке – фиалки. Завтра уж цветами
Украсит платье, волосы. – Так ей
Велит обычай. Вот – лицом к закату –
Старушечка присела на ступень,
Прядет и вспоминает, как бывало,
Она с подружками в воскресный день
Принаряжалась и – свежа, стройна –
Весь вечер танцевала.
Вот воздух потемнел, и снова тень
Сгустилась, белая взошла луна.
Звон колокола праздник предвещает,
И с этим звуком сердце
Все беды и печали забывает.
И дети, выпорхнув во двор, как стая
Синиц, веселым шумом
Его наполнили. Меж тем крестьянин
Идет домой – кум-кумом,
Насвистывает, праздник предвкушая.
Потом, когда погаснут все огни
И все умолкнут звуки,
Расслышишь где-то тихий звон пилы,
Стук молотка – то мастер на все руки,
Столяр у лампы масляной своей
Спешит закончить труд
К утру под монотонный счет минут.
Из всей седмицы лучший день субботой
Зовется – полон радостных надежд.
Назавтра все их разметает время
И посмеется надо всеми –
Вновь каждый в мыслях со своей работой…
Ты, мальчик беззаботный,
Цветущий возраст твой,
Как день, сияньем полный до краев,
Ни туч, ни облаков,
И молодости пир не за горой.
Порадуйся теперь. Вот – день счастливый!
А дальше – промолчу.
Одно сказать хочу – не торопи
Свой праздник. Пусть помедлит он, ленивый.
Утихла буря. – Слышу
Празднуют птицы. Во дворе голубка
Воркует, повторяя свой куплет.
Разлит в долине свет,
И новая лазурь меж гор струится;
И снова веселится
Река. Сердца ликуют. Прежний гам –
Жизнь возвращается к своим трудам.
Ремесленник выходит на порог
Взглянуть на синь умытую и что-то
Тихонько напевает; за водой
Небесной, свежей девочка спешит,
И зеленщик кричит,
Хозяек выкликая. Солнце снова
Улыбки шлет очнувшимся холмам.
Террасы и балконы
Все настежь, и с дороги слышен скрип
Колесный, бубенцов счастливых звоны.
И души оживают!
Когда еще бывает столь мила
Всем жизнь? Когда берутся за труды
Так радостно, так скоро забывают
Несчастье? Тот восторг – дитя беды,
Плод страха пережи́того. И тех
Страшила смерть, кто проклял жизнь свою –
Недаром на краю
Сей бездны трепетали, холодели;
Глаз не сомкнув, ночь напролет глядели
На эти смерчи, молнии, затменья,
На жизнь перед лицом уничтоженья.
Так ты щедра, Природа –
И таковы дары
Нам смертным: лишь немного отпустила
Напасть – уже мы праздновать готовы.
Ты ж беды и невзгоды
Вновь сеешь без числа –
Обильны видим всходы.
Род человеческий, да, такова
Любовь богов к тебе! Каким-то чудом
Беда неумолимая отступит –
И счастливы уже твои сыны.
Когда же смерти жизнь права уступит –
Всего блаженней будут наши сны.
