Сон
Тот прошлый век не баловал никак.
Спокойно всё, хоть с каждым годом хуже.
А тучи шли и отражались в луже
без умысла худого, просто так.
И старый хлам, оставив за спиной,
я в новый век вступил неторопливо.
Глаза открыв призывно и пытливо,
пленён был этой свежей новизной.
Тогда мне сон приснился невпопад
и тот, кого все звали президентом.
Случайно стал им, пользуясь моментом,
а я при чём? Какой мой в это вклад?
И я забыл, как думал – навсегда,
каприз тот странный воли подсознанья,
не разгадал туманного посланья.
А дни неслись, летели вдаль года.
Но вот опять – нет, не поверишь ты,
пришёл мне в сон тот идол лицемерья.
Пройдя черту, он, громко хлопнув дверью,
впадал недавно в бездну пустоты.
Теперь лежит в сверкающем гробу,
а люди шли, глаза смотрели строго,
шептали тихо: «Боже, слава Богу!»
плевали в гроб... А чёрт дудел в трубу.
Мне побывать там просто повезло,
хоть и во сне – пророческом и сладком.
Там дым кадильный, траурные складки...
Венки стояли с надписью: «Х*йло».
Проснувшись утром в простыне своей,
заплакал, ко всему живому близкий.
Просил одно в своей молитве низкой:
«Пусть сбудется как можно поскорей!»
– Все ли готовы подняться?
– Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться...
Александр Блок
Лишь бы ворчать… Только сердце устало.
Родина есть и её вдруг не стало.
Солнце сияло, но скрылось за тучей.
Карлик горбатый забился в падучей.
Тут тараканы сквозь узкие щели
выползли дружно, наметили цели
и растащили – до капли, до крошки
всё из избушки на курячьих ножках.
Двинулись дружно тяжёлые танки,
хлынули деньги в распухшие банки.
Будто бы в шапке они – невидимке.
Лихо взымают с меня недоимки.
Я же, замызганный житель обочин,
вижу прекрасно, как мир стал непрочен.
Стал он какой-то козлино-звериный.
Поздно искать неурядиц причины.
Вот, существую с улыбкой безверья,
тихо печалясь за запертой дверью.
Вьюжит позёмкой в степи дикий ветер.
Вырвались вдруг из меня строчки эти.
«Люди, люди – что же с вами…»
Люди, люди – что же с вами?
Поменялись вы местами
со зверьём, одев их маски,
без приказа, без указки.
Трудно жить без револьвера
офигенного размера
в мире столь материальном,
безнадёжно аморальном.
Нет ни счастья, ни покоя.
И вонючею трухою
оказалась жизни фаза.
Но ведь нет противогаза.
Как холопу прокормиться,
словно я лесная птица;
словно я не звук – а эхо,
отблеск, тень былого смеха.
Вот, строчу из пулемёта
строчками в лицо блокнота;
кипячусь, да толку мало.
Просто вдруг обидно стало.
Забрали всё. В измученной стране
прошёл тайфун чудовищный и буйный.
И брат - как враг, явившийся извне,
войной наполнил праздники и будни.
А сердце спит, – не радо ничему.
Как странно кровь во мне похолодела.
Мир превратился в мрачную тюрьму,
где усыпляют разум мой умело.
И только совесть яростно бурлит,
как будто ищет ясного ответа:
ну почему очередной бандит
опять остатки пилит от бюджета?
И сколько нужно им ещё украсть,
чтоб родине закрыть навечно веки?
Но что сильнее, чем над жертвой власть...
Причём тут Бог? Всё дело в человеке.
Ушла эпоха в топоте сапог,
покорна бесшабашной воле.
Мы преступили чрез порог,
хлебнув восторг свободы вволю.
Идём вперед и скажет Бог:
«Я создал мир не для раздоров.
Вы все сыны моей земли.
И в полусумраке соборов
вы память обо мне блюли.
Я дал вам крест – тяжёлый, скорбный.
И будет к небу рваться этот крест,
чтобы потом на месте лобном
ему рыдали все вослед.
Но как, и где, и почему же
свернули вы с пути ко мне...
Вам Божий Сын уже не нужен?
И вы довольны всем вполне?
Погрязши в похоти, разврате
и в суете бесцельных дней,
живёте вы в борьбе, разладе
с собой и совестью своей.
Как волки в ненасытной стае
вы, в сердце ненависть тая,
мечтаете о светлом рае,
безмерно деньги возлюбя.
Да будет рай вам, но в пустыне, -
в бесплодной, выжженной земле.
Неотвратимый путь гордыни
вас приведёт туда. Во мгле,
царящей там - не ночь, а вечность
навеки суждено блуждать
всем тем, кто потеряв души сердечность,
в пороках ищет, пламенея, страсть».
…………………………………………………………………
Так говорила мне звезда,
что ярко светит нам с восхода,
в субботу – крайний день поста,
не помню уж какого года.
Мольфаров много развелось,
на них и спрос сейчас особый.
Я бы им верил, только злость
владеет всей моей особой.
Пока всё плохо. За спиной
остался спуск, войдя в привычку.
Спасенье есть, но за стеной...
Кто знает где – пишите в личку.
Хоть денег нет, но всё же танк
нашел бы в недрах военторга
и в небо стрельнул просто так,
визжа от счастья и восторга.
И пусть снаряд тот попадёт
кому-то в лоб. Ну, вместо кули.
Возможно так народ поймёт,
что он никто – обычный жулик.
Майдан 3.0 (перезагрузка)
Я родился на Майдане
за полгода до войны,
без сомнений, колебаний
вставши в строй, где все равны.
Управляли всем умело
"Кролик", "Порох" и "Боксёр".
Тут и шины – прямо в дело,
вихрем поднятый костёр.
Мы же верили вам, братцы,
дали силу, дали власть.
Завтра будем разбираться,
как смогли вы так упасть.
Остановка, окончанье...
Это что – уже конец?
Безучастное сиянье
обманувшихся сердец?
Тот Майдан не повторится.
Он ушёл, оставив след.
Ну, а новый разгорится.
Приготовьтесь дать ответ.
В наше время не всё решают погоны.
В Интернете нельзя поставить заслоны,
он уютен как сон в родной колыбели
и направит тебя на нужные цели.
Или можно смотреть с женой зомбоящик,
только главное – это делать почаще.
Я хотел бы уехать на берег Крыма:
там, где чайки кричат, пролетая мимо;
там, где волны скрывают след парохода
безразлично в которое время года;
и водой родниковой наполнив чайник,
под Луной исчезнуть в пустоте бескрайней.
Говорят – там теперь ни воды, ни света,
но зимы вовсе нет и долгое лето,
свежий воздух, тепло, не летают пули.
Я поеду туда не сейчас – в июле.
Там, на пляже, смешавшись с горячей толпой,
буду ждать – вдруг проснётся Архангел с трубой.
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою.
Николай Туроверов
Молодой лейтенантик в запасе,
что забыл ты в далёком Донбассе?
Может быть, тут родился и вырос,
день грядущий готовя на вырост?
В детстве в Кальмиус гордо и смело
окунал своё бледное тело?
Или, - в шахте глубокой, покатой
довелось поработать лопатой?
Может здесь родились твои дети,
что сейчас сладко спят на рассвете?
Или давние, славные предки
похоронены в селищах редких?
Нет, тебя привезли в "гумконвое",
осовевшего от перепоя,
чтоб нашёл тут духовные скрепы,
посмотрел на раздольные степи.
Ты пришёл убивать меня – брата,
стадионы жечь, старые хаты.
Всё затмил сладкий голос наживы,
словно морок - обманчивый, лживый.
Может быть, на приземистом танке,
я в Воронеж вломился по пьянке?
Или тупо за женские спины
ставил "грады" без веской причины?
Или я с непонятным упорством
занимался в ночи мародёрством;
грабил скрытно не сено с подводы,
а станки, лес-кругляк и заводы?
Ты гордишься, – заоблачный воин,
сбив легко из Малайзии Боинг?
Кто наметил тебе эти цели, -
лица детские в мощном прицеле?
Захотелось вдруг неба чужого?
Ты навеки отрёкся от Бога.
И теперь на лугу, у дубравы,
над тобой растут буйные травы.
И застыла в глазах льдинка неба
той страны, где ты даже и не был,
отражая усмешку урода,
что поссорил два братских народа.
