что превращает их в своеобразный поэтический ребус. Например, стихотворение с эпиграфом из Бальмонта «О, тихий Амстердам…» открывается парафразой из совершенно антагонистичного Бальмонту Есенина: «Никогда я не был в Амстердаме…». Или в строчках «Ну вот – петрушка, пастернак. Душисты листья базилика. А кто-то скажет: «Пастернак. Россия, Лета, базилика…» речь вроде идет о Пастернаке, а перефразируется Мандельштам.
Чем дальше, вы будете листать страниц, тем больше убеждаться, что Марк Котлярский – поистине блестящий мастер парафраз, игры в ассоциации и созвучия, и тем больше вам будет хотеться разгадывать заданные им загадки.
Но игра – на то и игра, что в ней никогда не получается выигрывать, и потому не все стихи в этой книге равноценны (впрочем, бывают ли вообще такие книги стихов?!) и временами автору явно изменяет чувство вкуса и меры. А ведь цитата – не только прыткая, но и опасная цикада, и вместе с цитрусовым ее ароматом в ней нередко скрыта горечь цикуты, парализующая самый нерв стиха.
Но стоит заметить, что в книге достаточно стихов и без всяких цитат и эпиграфов – о любви, о прошлом, о том же смысле жизни и о Боге, с собственной поэтической интонацией, зримыми метафорами и точными эпитетами, и стихи эти, безусловно, хороши сами по себе. Да вот хотя бы вот это:
В плацкартном вагоне,
где люди – в избытке
и воздух наполнен
не запахом мяты, —
в плацкартном вагоне
подушки примяты,
и простыни свесились,
словно знамена;
в плацкартном вагоне,
где режутся в карты,
где чай подают,
сожалея о чае;
в плацкартном вагоне
мы вдруг замечаем,
что люди как люди:
не лучше, не хуже.
Мы едем, мы едем
в плацкартном вагоне,
проносятся мимо
плацкартные кони,
плацкартные реки
сбегают лениво,
волнуются в поле
плацкартные нивы.
Бормочут колеса:
„Плацкарта,
плацкарта…“
Такая, вот,
нынче
нам
выпала
карта.
Словом, эта книга заслуживает того, чтобы прочитанной, а точнее пролистанной с любого листа, чтобы найти те строки, которые окажутся для тебя наиболее близкими – именно так, как читаются обычно все книги стихов.
Впрочем, я кажется заболтался, а уже раздался третий звонок, и вам пора заходить в зал и занимать места согласно купленным билетам. Добро пожаловать в поэтический театр и поэтический мир Марка Котлярского.
Петр Люкимсон,
писатель, журналист
Было без малого восемь часов утра, когда титулярный советник Яков Петрович Голядкин очнулся после долгого сна, зевнул, потянулся и открыл, наконец, совершенно глаза свои. Минуты с две, впрочем, лежал он неподвижно на своей постели, как человек не вполне еще уверенный, проснулся ли он, или еще спит, наяву ли и в действительности ли все, что около него теперь совершается, или – продолжение его беспорядочных сонных грез…
Ф. Достоевский, «Двойник», Петербургская поэма
Из цикла «Прощание с Петербургом»
Вот господин Голядкин —
Мой нелепый двойник.
Где-то на улицах города
Он нежданно возник.
Он обо мне не знает,
Я не знаю о нем.
Встретимся мы случайно
Светлым осенним днем.
И отшатнемся в испуге,
И разойдемся прочь,
Не знающие друг о друге,
Похожие точь-в-точь.
И каждый спрячется в доме —
В клетке своих надежд,
Сжигая старые письма,
Путаясь в грудах одежд.
И все нам будут мерещиться
Знатные люди столиц,
Чиновники высокопоставленные
С наградами, но без лиц.
Заполнят наши квартиры,
Беззвучным криком крича,
Люди, а может быть, нелюди
С единым лицом палача.
Одетые в крепкие робы,
Пришельцы каких систем?
А на груди у каждого
Начертано – «37»!
– Алле, господин Голядкин,
Голядкин вы или я?
– Увы, господин Голядкин,
Мы с вами одна семья.
Одни нам выпали страхи
И дни, что так коротки…
– Алле, господин Голядкин?!
А в трубке гудки, гудки…
…Довольно играться в прятки!
И я направляюсь в жэк.
Но мне говорят:
– Голядкин
Убыл в грядущий век.
– Простите, а я в каком же?
Кто я – друг или враг?
Куда ведут катакомбы
Официальных бумаг?
И мне говорят величально:
– Позвольте вам выйти вон!
…И где-то звучит погребальный,
Вполне колокольный звон…
Питерская баллада
Карета на Невском, карета на Невском,
Лакей на запятках, прокатимся с блеском!
На кучере – новый камзол.
Поедем, помчимся от бед наших подлых,
От козней зловредных, от замыслов поздних,
От всех наших нынешних зол!
Несутся лошадки, несутся лошадки.
Как будто бы в прошлое, в даль, без оглядки
Карета летит.
За окном
Дорога пылится, дорога пылится.
Встает перед нами ночная столица
В державном величье своем.
Вот так бы и мчаться, вот так бы и мчаться,
И с прошлым далеким на миг повстречаться,
Истории в очи взглянуть!
…Но время катания вышло, похоже.
– Слезайте, приехали! – кучер доложит.
И нам остается вздохнуть,
Взглянуть на карету, взглянуть на карету,
Лакею вручить за поездку монету
И с Невского поворотить.
…Карета на Невском, карета на Невском!
И грусть настигает. Но только вот не с кем
Об этом поговорить.
Ленинград, восьмидесятые…
Зло расцветает на лицах,
Маковым цветом пыля.
Северная столица,
Бедная наша земля.
Вздрогнут уставшие ветви
И загудят провода:
В мире несоответствий
Канули мы навсегда…
