465 Эмпедокл из Агригента в Сицилии (в половине IV века до Р. X.) государственный муж, философ и поэт, проповедовавший переселение душ, тем самым подал, вероятно, повод к дошедшему до нас анекдоту о его кончине, согласно которому он, ища бессмертия и новой метаморфозы, бросился в жерло Этны. Мало заботясь о достоверности предания, Гораций пользуется им, чтобы выставить ненасытное самолюбие, не останавливающееся ни перед чем, ни даже перед смертию, лишь бы она была громка и общеизвестна.
470 Гораций иронически спрашивает о причине такого болезненного стихокропания.
471 Опоганить (так перевели мы глагол mingere) прах умершего считалось великим преступлением, тем более прах отца. Место, пораженное молнией, считалось священным, и боги карали безумием сего осквернителя.
Шум и гам, — хохочут девы,
В медь колотят музыканты,
Под визгливые напевы
4 Скачут, пляшут корибанты.
В кипарисной роще Крита
Вновь заплакал мальчик Реи,
Потянул к себе сердито
8 Он сосцы у Амальтеи.
Юный бог уж ненавидит,
Эти крики местью дышат,
Но земля его не видит,
12 Небеса его не слышат.
106
Сны и тени, —
Сновиденья,
В сумрак трепетно манящие,
Все ступени
Усыпленья
6 Легким роем преходящие,
Не мешайте
Мне спускаться
К переходу сокровенному,
Дайте, дайте
Мне умчаться
12 С вами к свету отдаленному.
Только минем
Сумрак свода,
Тени станем мы прозрачные,
И покинем
Там у входа
18 Покрывала наши мрачные.
107
III К Сикстинской мадонне
Вот сын ее, — он тайна Иеговы, —
Лелеем девы чистыми руками.
У ног ее земля под облаками,
4 На воздухе нетленные покровы.
И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
8 Встречать того, кто рабства сверг оковы.
Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о дева! не смущенных:
11 Здесь угасает пред тобой тревога.
Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,
Тебе и нам явил твой сон чудесный
14 Царицу жен — царицею небесной.
108
С чем нас сравнить с тобою, друг прелестный?
Мы два конька, скользящих на реке,
Мы два гребца на утлом челноке,
Мы два зерна в одной скорлупке тесной,
Мы две пчелы на жизненном цветке,
8 Мы две звезды на высоте небесной.
109
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало, —
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки, —
6 Ты еще со мной. —
Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, —
И не нужно мне надежды:
12 Этот час — он мой.
Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, —
Я на все, на все иное
18 Отпылал — потух.
Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорной;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И, когда загаснут звуки, —
24 Разорвется вдруг.
110
Злая песнь! как больно возмутила
Ты дыханьем душу мне до дна,
До зари в груди дрожала, ныла
4 Эта песня, эта песнь одна.
И поющим отдаваться мукам
Было слаще обаянья сна,
Умереть хотелось с каждым звуком,
8 Сердцу грудь казалася тесна.
Но с зарей потухнул жар напевный,
И душа затихнула до дна;
В озаренной глубине душевной
12 Лишь улыбка уст твоих видна.
111
Пришла и села. Счастлив и тревожен,
Ласкательный твой повторяю стих;
И если дар мой пред тобой ничтожен,
4 То ревностью не ниже я других.
Заботливо храня твою свободу,
Непосвященных я к тебе не звал,
И рабскому их буйству я в угоду
8 Твоих речей не осквернял.
Все та же ты, заветная святыня,
На облаке, незримая земле,
В венце из звезд, нетленная богиня,
12 С задумчивой улыбкой на челе.
112
Не смейся, не дивися мне
В недоуменье детски-грубом,
Что перед этим дряхлым дубом
4 Я вновь стою по старине.
Не много листьев на челе
Больного старца уцелели;
Но вновь с весною прилетели
8 И жмутся горленки в дупле.
113
День проснется — и речи людские
Закипят раздраженной волной,
И помчит, разливаясь, стихия
4 Все, что вызвано алчной нуждой.
И мои зажурчат песнопенья,
Но в зыбучих струях ты найдешь
Разве ласковой думы волненья,
8 Разве сердца напрасную дрожь.
114
Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
4 Другой — душа и мысль моя.
И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
8 Все мирозданье ты найдешь.
Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом,
И мир свои раскроет блага,
12 Но быть не мысли божеством.
И даже в час отдохновенья,
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
16 И различай добро и зло.
Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты, как бог,
Не заноси же в мир святыни
20 Своих невольничьих тревог.
Пари, всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
24 В толпы людские отпадет.
115
Ты был для нас всегда вон той скалою,
Взлетевшей к небесам;
Под бурями, под ливнем и грозою
4 Невозмутимый сам.
Защищены от севера тобою,
Над зеркалом наяд
Росли мы здесь веселою семьею, —
8 Цветущий вертоград.
И вдруг вчера, — тебя я не узнала:
Ты был как божий гром…
Умолкла я, — я вся затрепетала
12 Перед твоим лицом.
"О, да! Скала молчит; но неужели
Ты думаешь: ничуть
Все бури ей, все ливни и метели
16 Не надрывают грудь?
Откуда же — ты помнишь — это было,
Вдруг землю потрясло,
И что-то в ночь весь сад пробороздило
20 И следом все легло.
И никому не рассказало море,
Что кануло ко дну, —
А то скала свое былое горе
24 Швырнула в глубину".
116
С гнезд замахали крикливые цапли,
С листьев скатились последние капли,
Солнце, с прозрачных сияя небес,
4 В тихих струях опрокинуло лес.
С сердца куда-то слетела забота,
Вижу, опять улыбается кто-то; —
Или весна выручает свое,
8 Или и солнышко всходит мое.
117
О, этот сельский день и блеск его красивый
В безмолвии я чту,
Не допустить до нас мой ищет глаз ревнивый
4 Безумную мечту.
Лелеяла б душа в успокоенье томном
Неведомую даль,
Но так нескромно все в уединенье скромном,
8 Что стыдно мне и жаль.
Пойдем ли по полю мы, чуждые тревоги,
И радует ходьба,
Уж кланяются нам обоим вдоль дороги
12 Чужие все хлеба.
Идем ли под вечер, избегнувши селений,
Где все стоит в пыли,
По солнцу движемся, — гляжу, а наши тени
16 За ров и в лес ушли.
Всю ночь со всем уже, что мучило недавно,
Перерывает связь,
А звезды, с высоты глядя на нас так явно,
20 Мигают, не стыдясь.
118
