Дилан не работал в доме, он устроил рабочую комнату в бывшем крошечном гараже, - большущий стол у огромного окна, портреты любимых писателей на стенах - Оден, Блейк, Харди, Лоуренс.
Переезд в Лохарн как будто что-то высвободил в Томасе, он опять начал писать. Он работал над одной из лучших вещей - над стихотворением «Над холмом сэра Джона». По мнению Вернона Уоткин- са, это, может быть, и просто лучшая вещь Томаса. Трагические и одновременно праздничные стихи, в них радость жизни, неотделимая от ощущения ее трагичности. Стихотворение, полное птиц, закатных красок, воли, моря и обязательной гибели. Оно родилось из пейзажа за окном.
«Дом-корабль» в Лохарне
24 июля 1949 года Кэйтлин родила третьего ребенка - мальчика. Его назвали ирландским именем Колум и валлийским Гаран, что означает Цапля. Колум был легким ребенком, радостным, не крикливым. Он стал любимым ребенком Дилана.
Кэйтлин вспоминает это первое лето в Лохарне, как одно из счастливейших в жизни.
А незадолго до того, как Томасы перебрались в Лохарн, Дилан совершенно неожиданно получил письмо от Джона Малколма Брин- нина (John Malcolm Brinnin), американского поэта, на два года младше него. Бриннин только что стал директором еврейского поэтического центра в Нью-Йорке. Он очень давно восхищался поэзией Томаса и мечтал пригласить его в США. И вот теперь у Бриннина появилась такая возможность. Чуть ли не первое, что Бриннин сделал, получив новую работу, - позвал Томаса прочесть несколько лекций в поэтическом центре за 500 долларов (по тем временам большая сумма) с оплатой билета.
Томас радостно ответил, что хотел бы приехать в Америку месяца на три, в январе или в феврале 1950-го. Он объяснил в письме, что у него тяжелое материальное положение, и что ему хотелось бы начать зарабатывать деньги сразу и суметь что-нибудь привезти домой. Брин- нин приступил к организации лекционного турне Томаса по Америке.
Сначала Дилан рассчитывал поехать с Кэйтлин. Но по мере приближения отъезда стало совершенно ясно, что такую поездку вдвоем им просто не потянуть. У Дилана было запланировано больше сорока выступлений в разных местах, вряд ли можно было рассчитывать, что устроители оплатят расходы на двоих.
Дилан улетел в Нью-Йорк 20 февраля. После большой прощальной пьянки в Лондоне.
Перелет длился тогда 17 часов. С посадками в Дублине, «где-то» в Канаде (в обычном месте на Ньюфаундленде было не сесть, все обледенело) и в Бостоне.
Он пил и, наверно, думал о том, какую из своих разнообразных масок надеть в Америке. Во всяком случае, в дальнейшем его поведение было довольно однозначным: поэт, читающий свои стихи, клоун из паба, талантливый и невыносимый, шокирующий, как Оскар Уайльд.
Дилан прилетел в Нью-Йорк в самый холодный день в ту зиму, было -15 градусов. Бриннин его встретил и, как сам воспоминает, тут же повел в аэропортовский бар разогреться виски с содовой. Потом они поехали в отель на Манхеттене.
Первые три дня Дилан с Бриннином бродили по Нью-Йорку, Бриннин показывал гостю местные красоты: Эмпайр Стэйт Билдинг, Гринвич Вилледж. Было много выпивки и еды, которая человеку из послевоенной Англии должна была показаться превосходной и обильной. А еще знакомства с кучей людей, с литературной нью-йоркской интеллигенцией.
Безобразия разного рода не заставили себя долго ждать. В лифте отеля Дилан устроил свое классическое представление, встал на четвереньки, изображая собаку, и укусил за ногу незнакомого человека. В гостях, когда Дилана спросили, о чем «Баллада о длинноногой наживке», он ответил - «о гигантской ебле». В другом доме, где собрались писатели, актеры, критики, актриса Рут Форд (Ruth Ford), приехавшая прямо со спектакля, сказала Дилану, чтоб его очаровать, что его фотография стоит у нее на столе. Дилан воспринял это сообщение, как приглашение к роману, и почти что набросился на Рут, которая не чаяла от него отделаться.
В тот же вечер в отеле, куда Бриннин отвез Дилана, произошло еще что-то. Что именно, Бриннин так и не узнал, но в результате Дилана выгнали. Его удалось поселить вместе с его другом, новозеландским поэтом Аленом Кернау (Allen Curnow), одновременно с Дила- ном оказавшимся в Нью-Йорке.
Первое чтение Дилана - в поэтическом центре на углу 92-ой улицы, принадлежащем ассоциации молодых христиан (YMCA) - было триумфом. Целый день он плохо себя чувствовал, но, выйдя на сцену, чудодейственно преобразился. Он читал, а люди в зале слушали зачарованно.
После второго, тоже очень успешного чтения в том же поэтическом центре, Дилан отправился с Бриннином к нему домой в Вестпорт.
Читая о Томасе, я все время искала какой-нибудь узелок, за который я могла бы зацепиться и полюбить этого пакостника и обормота. И вот в книге Фрайера наткнулась на один эпизод, происшедший в Вестпорте.
Томас прочел лекцию собакам. Поздно вечером в заснеженном саду. У бриннинской пуделихи была течка, и взволнованные псы со всей округи собрались под дверью. Томас вышел к ним, сел на камушек и рассказал псам, что он и сам такой, что понимает их прекрасно - и - что ж, ребята, делать-то, c'est la vie... Хозяин глядел в окно на Томаса и кружок слушателей с высунутыми языками.
Из Вестпорта Томас отправился в Йельский университет, оттуда в Гарвард. И всюду его чтение имело огромный успех. Вместе с рассказами о его потрясающих выступлениях передавались и истории о его чудовищном поведении в любых гостях и общественных местах. Он приставал к женщинам вне зависимости от их возраста и желания флиртовать, напивался.
Дилан побывал в Айове, где тогда профессорствовал Роберт Лоуэлл (Robert Lawell)[5], в Вашингтоне, в Сан-Франциско, заехал в Канаду, в Ванкувер. Писал очень противоречивые письма Кэйтлин. То ругал Америку за ее всепоглощающее стремление к успеху, то писал, что если б они могли все вместе поселиться в Сан-Франциско, это было бы самое большое счастье.
В конце апреля Дилан вернулся в Нью-Йорк. Стало совершенно ясно, что несмотря на то, что ему оплачивали все расходы и платили не меньше ста долларов за выступление, денег домой он привезти не сможет. Бриннин пытался уговорить Дилана не тратить столько, положить деньги на счет, жить на скромную сумму, но все было бесполезно.
Кое-какие небольшие суммы Дилан посылал Кэйтлин, но не больше пятидесяти долларов за раз. И не очень часто. А еще послал ей как-то нейлоновые чулки и сладости Ллевелину в школу.
Характерным образом Дилан начал обвинять Бриннина в том, что он недостаточно щедро покрыл его расходы.
Перед возвращением домой, на этот раз на пароходе, Дилан провел несколько недель в Нью-Йорке. В это время он познакомился с Перл Казин (Pearl Kazin) - очень интеллигентной женщиной, которая перешла от преподавания в колледже в журнальный издательский бизнес. Дилан встретился с ней, когда искал возможности публиковать стихи в американских журналах. Перл давно восхищалась его поэзией. У них с Диланом начался роман, оказавшийся вполне серьезным.
Бриннин и Перл посадили Дилана на пароход. В последнюю минуту Бриннин передал Томасу 800 долларов в подарок Кэйтлин.
Как и многие новые друзья Томаса, Бриннин задавал себе вопрос - надолго ли Дилана с его сумасшедшей жизнью хватит.
Кэйтлин встретила Дилана в Лондоне. И все пошло, как до поездки в Америку. Пьянство, хвастовство в пабах, отсутствие денег. Только Кэйтлин начала очень сильно ревновать Дилана к обобщенным женщинам в Америке, а потом и нашла в кармане у Дилана, где она искала деньги, письма от Перл.
А тут еще Бриннин вместе с Перл приехал в Лондон, о чем Маргарет Тэйлор тут же доложила Кэйтлин.
В отношениях Дилана и Кэйтлин возникло нечто новое - они стали драться. Во время одной из таких драк Кэйтлин схватила почти готовый черновик стихотворения «На белой гигантской ляжке», порвала его в клочки и выкинула в окно. Ночью ее замучила совесть, и она бросилась в ночной рубашке подбирать обрывки прямо на берегу. Потом она их сложила на кухонном столе.
В январе 1951 года Дилану предложили съездить в Иран, чтобы поработать там над документальным фильмом. Дилан, естественно, ухватился за предложение, сулившее не только какой-то заработок, но и возможность ненадолго вырваться из ставшей немыслимой домашней обстановки.
Из Ирана он писал письма и Кэйтлин, и Перл. В ответ на одно из писем Кэйтлин написала ему, что собирается от него уйти. Дилан ответил, что он хочет умереть, что сидит в гостинице и рыдает, умолял Кэйтлин не уходить.
На самом деле, оба они полностью зависели друг от друга - и материально, и морально. Дилан мог работать, только ощущая стабильность своей связи с Кэйтлин. Для Кэйтлин уйти от Дилана означало признать свое поражение. Да и некуда ей было уходить - только к матери.
Так что все осталось, как прежде.
В 1951 году Дилан написал два очень существенных стихотворения, «Ламентации» и «Не уходи безропотно во тьму».
