«Что-то осень нынче рано наступила…»
Что-то осень нынче рано наступила.
Ветер носится в саду, ломая ветки.
Я в деревне что-то вроде старожила,
типа чижика без крыльев в тесной клетке.
Вот пишу письмо тебе, мой друг заветный:
приглашаю поскучать до лета вместе.
Мы затеем разговор с тобой предметный,
пока куры отдыхают на насесте.
Я полезу в тесный погреб, где хранится
пыльный строй бутылок гордых и солений.
Будем есть и пить, пока не задвоится,
аксиомами стирая пыль сомнений.
Сколько тем пока блуждает без ответа:
о политике, о вечности, погоде.
Мы ж не стоики с тобою, мы эстеты.
И кинзу всегда берем на огороде.
У камина так приятно расслабленье.
Лепестки огня творят волшебную картину.
Мысли вдаль бегут, меняя направленье,
словно в небе ткут лениво паутину.
Понимаю, развлечений не хватает
здесь в провинции и далеко от моря.
Будем ждать, пока весною снег растает
и напьемся просто так, по-русски, с горя.
«Трава растет у самого порога…»
Трава растет у самого порога
той хаты, где пишу тебе письмо.
Мы наконец‑то выбрали дорогу
и на меня поставили клеймо.
Теперь идем уверенно в Европу.
Сказали нам, - что там теперь наш дом.
Я проверял, согласно гороскопу
пока приду, то буду нагишом.
Зовут меня бандеро‑сионистом,
как всех других в измученной стране.
Теперь я слоган ретро‑неказистый,
хоть непонятно с кем я наравне.
Царя прогнали – жаден был безмерно.
Февраль пришел на смену январю.
Взлетели цены – что есть характерно.
Не ем, не пью, но всё еще курю.
Уже тебя я приглашать не смею,
мой погреб пуст и девственно красив.
Ты приезжай, но не сейчас – позднее,
пейзаж своей персоной исказив.
Молюсь на дождь, на щедрость огорода,
завел козу и выводок гусей.
Такой картины ты не видел сроду, ‑
я выгляжу как старый Моисей.
Лишь петухи отважно, безмятежно
поют мне песни громко по утрам
под небом, что раскинулось безбрежно.
Пройдут года – и все мы будем там.
«Она приносит нам забвенье…»
Она приносит нам забвенье
и будоражит тихий сон.
Ее лучи, ее свеченье
воссоздают печаль времен.
И, отравляя кровь, волнуя,
с улыбкой кроткой смотрит вниз:
на мир безмолвный, мглу седую,
на чуть заметные огни.
Вокруг нее витают тайны.
Не слышен времени полет.
И свет ее необычайный
нас в даль безумную зовет.
И кто с мечтой не расстается,
в любви безумно одинок,
будь осторожен – не очнется
твоя душа, дай только срок.
«За что влюбленным нравится Луна…»
За что влюбленным нравится Луна,
когда печалью сладостной душа полна;
когда, тоскуя, сердце жаждет чуда
под ясным светом, льющимся оттуда?
Стремясь к мечте с отчаяньем в груди,
оставив радости земные позади,
так хочется таинственной отравы…
Тем временем жестоко и лукаво
сквозь облака она на нас глядит, -
прощая нам беспечные забавы.
«Прогулки ночью при Луне…»
Прогулки ночью при Луне
всегда полезны и приятны.
Простор – как море необъятный.
Луга в бесшумном полусне.
Свой тайный смысл, свою печаль
готова нам раскрыть природа.
Трепещут звезды с небосвода,
стремясь скорей умчаться вдаль.
И мысли дремлют в тишине,
сливаясь с воздухом уснувшим.
Все позади и все в минувшем…
Люблю прогулки при Луне!
«Об осени было немало написано…»
Об осени было немало
написано, – манит простор.
Но также роняет устало
лес снова багряный убор.
К словам донельзя безразлично
природа жила и живет.
И снова на лужах привычно
хрустит под подошвою лед.
Волнистые тучи несутся,
цепляясь за крыши собой.
И хочется снова вернуться
в палящий полуденный зной.
Мне лета сейчас не хватает,
зеленых и шепчущих трав,
прохладного дождика в мае,
обыденных сельских забав.
Вернуть уходящие тени
нельзя никогда, никогда…
Мы вкус этой жизни не ценим.
И в этом вся наша беда.
«Осень желтые листья роняет…»
Осень желтые листья роняет,
словно слезы, на землю кругом.
Журавли собираются в стаи,
до весны покидая свой дом.
Дни короче, а ночи длиннее.
В поле голо, в низинах туман.
Скоро с севера холод повеет
из далеких, заснеженных стран.
Голос ветра поет безмятежно
песню долгую тихо без слов.
И мерцают так слабо и нежно
звезды в небе меж черных стволов.
Я прощаюсь с обманчивым летом,
понимая, как жизнь коротка.
Вот и дождик приходит с рассветом.
Только неба не видно пока.
Стояла осень… Стоило ль о ней
писать, когда уже так много было
написано без всяческих затей.
А выйдешь в сад, – там голо и уныло.
Ведь осень поздняя – лишь только сон,
когда всё затихает на полгода.
Раздолье ветру, – знает только он,
что значит настоящая свобода.
«С шелестом чуть слышным…»
С шелестом чуть слышным падают листы.
Отцвели, поникли поздние цветы.
Растворяясь в дымке нежно-голубой,
вдаль уходит лето тропкой полевой.
Птиц уже не видно, в роще тишина.
Холодно и грустно. Стала жизнь скучна.
Проплывает в небе крики журавлей.
Возвращайся, лето, только поскорей.
Я тебя, как чуда, буду с грустью ждать,
вспоминать и молча дни перебирать.
И однажды рано, на рассвете дня,
вдалеке зажгутся отсветы огня.
Защебечут птицы, зажурчит ручей,
запоет, заплачет праздный соловей.
Развернется снова книга Бытия.
Оживет природа – оживу и я.
«Ты, лето, предало меня…»
Ты, лето, предало меня,
когда ушло непоправимо.
И нет тепла в отсветах дня.
И голо всё без слоя грима.
В далеких, солнечных краях
ты развлекаешься беспечно.
Там небо ночью все в огнях
от звезд, что светят в небе вечно;
шумит волна, поет прибой
и зноем дышит ветер южный.
Возьми меня туда с собой.
Здесь лес остыл и ночью вьюжно.
«Зимой в деревне скуки много…»
Зимой в деревне скуки много.
Глубоким снегом замело
и непроезжие дороги,
и огороды, – всё село.
Под солнцем ясным снег искрится,
но только некуда идти.
И вот приходится томиться,
как привиденью, взаперти.
Лишь только шустрые синички
вокруг кормушки целый день
то хлеб клюют, то пьют водичку.
Такая, друг мой, канитель.
А говорливая сорока,
что прилетала к нам вчера,
созналась, что уйдет до срока
зимы унылая пора.
Потом внезапно снег растает.
Вода покроет дальний луг.
И пусть сейчас стихи порхают,
писать их будет недосуг.
«Спокойно стоят поля опустевшие…»
