Покуда врывается в окна отравленный ветер,
Покуда последняя пуля в стволе не протухнет.
Хватало и хлеба, и слова на всех понемногу,
И каждый себе выбирал по плечу и по вкусу
Дорогу и женщину, друга, работу и Бога,
И кто-то был храбр, а кто-то отпраздновал труса.
Костлявая спутница жизни в наряде невесты
Подаст на пиру мне цикуту в серебряной чаше.
Я встану со стула, я крикну старухе: "На место!"
И выпью за наших. И медленно выпью за наших.
…И взошла звезда над полем боя —
…И взошла звезда над полем боя —
Вестница победы и позора.
Мертвый Бог пустым стеклянным взором
Упирался в землю под собою.
И оттуда, выдирая корни
Из крови, из праха, из железа,
Дерево испуганное лезло,
Бормоча напрасные укоры.
А звезда все выше поднималась,
До зенита добралась устало…
Больше звезд на небе не осталось,
Лишь она светила в полнакала.
В пол былой неудержимой мощи.
Освещала время листопада,
И тускнели на груди награды
Мертвеца в дотла сожженной роще.
…И бродила Смерть среди убитых,
Кутаясь в просторный белый саван.
И ходила Мать среди убитых
И тащила за собою сани.
Если ненароком тело сына
Попадется на пути бредовом…
Так они и встретились в пустыне,
Словно горе горькое с бедою.
И глядели трудно друг на друга,
Будто сестры, что от века в ссоре…
Рядом выла молодая вьюга
На торчащей из земли рессоре.
Солнцу удалось бы отогреть их,
Но звезда в край неба уползала.
– Не нашла? – спросила Мать у Смерти.
– Не нашла, – как эхо Смерть сказала.
Что ты топчешься, беда, вокруг да около,
Как немытая старуха – скиталица.
В синем небе потихоньку тает облако,
День субботний нескончаемо тянется.
Тишина, покой, гостям угощение,
Нинка замуж собралась, Вовка – в летное.
Завтра будет у страны воскресение —
Закричит земля, как девка под плетками.
Восемнадцать лет исполнится заново,
Деньги, слава впереди – дело случая.
Разгорается на западе зарево,
Обрывается моя доля лучшая.
Смерть бойца страшит, как ложь во спасение,
А в живых остался – память не вынести.
Завтра будет у страны воскресение —
Час для веры, для надежды, для истины.
Кто народу враг известно лишь Сталину.
Перед боем, перед смертью все равные.
Наплевать, что от Европы отстали мы, —
Закидаем гадов шапками рваными.
Пуля воздух рассекает рассеяно —
Все равно в кого попасть. Дура, знаемо.
Завтра будет у страны воскресение, —
Командиры впереди и под знаменем.
Сколько крови из артерий повытечет,
Сколько песен понапишется к праздникам!
Будто вытащили перья повытчики,
Злое дело сочинили и дразнятся.
Окружение, разлука осенняя,
А покуда – летний ужин по-скромному…
Завтра будет у страны воскресение, —
Рявкнет радио: "Вставай, страна огромная!"
Помнишь, девочка, закаты над речкою?
Помнишь, мальчик, "Рио-Риту" под липами?
Ох, отведает война человечинки —
Много мы холмов могильных насыпали.
После гибели дождусь вознесения,
Прямо к Богу обращусь – дело личное.
Завтра будет у страны воскресение.
По приметам всем погода – отличная.
Покатила по дорогам война
Покатила по дорогам война
На кривых колесах, вечно пьяна.
Не жалела, наливала сполна
Горя в души, в кружки водки-вина.
А попутчики все страшные с ней,
Ни один не любит добрых людей —
Голод, холод да лихая беда —
Голый череп, помелом борода.
Испугался, разбежался народ.
Не укроешься, так сразу убьет,
Не поклонишься, так пуля найдет,
А поклонишься, авось, пронесет.
Все катила и катила война,
Белый свет застила дымом она.
Выводила мать последних коней,
Отпускала на войну сыновей.
– Поезжайте по дороге прямой
К перекрестку под высокой сосной,
За спиною две березы и клен —
Крест отца и материнский поклон.
Ни один не возвратился домой.
Ни здоровый, ни больной, ни живой.
Полегли в могилы. Каждый с женой.
Полегли в могилы. Каждый с войной.
Покатила по дорогам война.
И я писал танго и вальсы,
И я писал танго и вальсы,
На Шар земной облокотясь.
Он в темь летел, меняя галсы,
Войной сигналил, не таясь.
В гуманность веру скрыв бравадой,
Рвал на куски он штат Неваду,
Как русский на себе рубаху —
Семипалатинские страхи.
О как тайга горела славно,
И джунгли лезли под топор!
В окно июль глядел как вор,
И танки поступью державной
В оперативный шли простор.
Судьба наверное. Отвага
Не много стоит без любви.
И мы за честь родного стяга
Сумеем потонуть в крови.
Да и "враги" ничем не хуже —
Играют новеньким оружьем
И, Родину свою любя,
В свободу верят и в себя.
Кто первый крикнул в мир, – Скорее
Крушить ракеты в лом и в хруст?!
Карман давно российский пуст.
Мы вместе вырвем кнопку "пуск"
И только вместе подобреем.
Облака текут над рекою,
Будто чистые чьи-то печали.
Я с протянутой честной рукою
Как в начале стою, как в начале.
У истоков первого часа,
Время пущено – тикает, сволочь.
Будет все: и горе, и счастье.
Будет утро, вечер и полночь.
День. Успеем еще помолиться…
Выйдут предки к речному обрыву;
Зашумят пушистые птицы,
И река – звериная грива —
Под крутым первобытным ветром
Дыбом встанет, путая струи…
Должен петь я при всем при этом —
В меру весел. Старые струны.
Кто меня о таланте спросит,
Кто в моей усомнится силе?
Здесь любовь понимают просто —
Как свое воплощение в сыне.
А потом он и сам разбудит
Запах трав таежных и реку.
Будет счастье, и горе будет,
Как положено человеку.
Но внезапно вернется горе,
И недолго пребудет счастье.
И не тайны спят за горою,
А секреты воинской части.
На хрена мне огни Нью-Йорка,
Недомолвки и перебранки! —
Бедный Йорик, – шепчу. – Бедный Йорик…
А в руке – консервная банка.
В неудобное для бреда
Время утренней печали,
В ночь с восьмого на седьмое
Непрерывно падал снег.
Я из города уеду —
Что-то мысли измельчали,
Что-то денег я не стою,
Что-то мне не верен век.
Сколько снега! Сколько снега!
В двух минутах от побега
Я подсчитываю звезды
И оглядываю даль.
До свиданья, до свиданья!
В двух минутах от прощанья.
Возвращаться слишком поздно,
Расставаться очень жаль.
В декабре унылый ветер обласкает мою душу,
В январе мороз коварный отберет мое тепло.
В феврале метель да вьюга на меня тоску обрушат.
Города, страницы, страны тусклым снегом замело.
Нет, не право на ошибку
И не время на раздумья —
Мне дана одна свобода
И дорога вдоль зимы.
Нагадай же мне удачу,
Белоликая колдунья,
Будет вера у народа —
Будет небо у земли.
Там, где ели до неба, до гроба любовь,
Там, где звезды похожи на взгляды зверей,
Мы на листья прольем нашу свежую кровь
И уйдем сквозь пожары чужих октябрей.
Будет желтое пламя глазницы лизать,
Будут ветви трещать под напором небес.
Будет скользко катиться по коже слеза,
И соблазны безумцам нашептывать бес.
Нас обступит бензиновый сумрак дорог,
Нас дороги в бетонную тьму уведут, —
Там у запертой двери бродяга продрог,
И недобрые песни в подвалах поют.
Осторожные тени крадутся вдоль стен,
И кривые деревья дрожат на ветру…
Словно вязкая лимфа из порванных вен,
Выползает строфа на бумагу к утру.
Добрый лес? Это сказки больных горожан,
Анемичная память уставших детей.
Трупы елей под снегом вповалку лежат,
А деревьям живым не удрать, не взлететь.
Долго небо держали, растили стволы,
Корневую систему крепили с трудом,
Но блеснули веселые зубы пилы,
И голодные люди построили дом.
И вонзили – звенящее – в землю сверло,
И устроили гвалт, и затеяли пир.
Горло леса сжимали, пока не свело
Спазмой горло, и вздрогнул нехоженый мир.
Кровь хлестала, как водка из бочек царя,
И железные губы припали к струе,
И гремел вертолет, над тайгою царя,
И звереныш не вырос, а лишь постарел.
Сколько выпито… Боже, хватило б и нам
На штаны и рубаху, на стол и на кров.
Помню – сладко текла по казачьим усам,
Только в рот не попала пахучая кровь.
Кровь Земли, что в цилиндрах моторов горит,
А моторы убийц разжиревших везут.
Выживают по правилам этой игры
Те, кто вовремя кровь городам отдают.
Кровь Земли, кровь людей, кровь зверей и дерев…
Отливает кровавым напиток владык.
