С капища гарь.
Тянутся люди
В храм на горе…
Ярко ли будет
Вера гореть?
Тянется долго
Тысяча лет.
Старый оболган,
Лучшего нет.
Молимся полю,
Лесу, реке…
Камень до боли
Сжат в кулаке.
Ах ты, волчья сыть, травяной мешок,
Ровен путь лежит – спотыкаешься!
Как до Киева не дойдешь пешком,
Так во всех грехах не покаешься.
Так за всю беду не наплачешься.
Так березам всем не поклонишься.
Что же ты, мой конь, трусишь-пятишься,
На высокий дуб с хрипом косишься?
На Святой Руси не видать святых, —
Коромыслом дым, пыль столбом стоит.
Руки за спину да ногой под дых!
Кто безбожно пьет, кто впотьмах сидит.
Кто повешенный – дело прошлое.
Кто поруганный – дело страшное.
Ох, опричники, слуги дошлые
С головой больной со вчерашнего!
Похмелиться бы, да не кровушкой.
Полечиться бы – нету травушки.
Где своих мужей ищут вдовушки,
Там своих сынов прячут матушки.
Так шагай, мой зверь, мордой не тряси.
Впереди леса, да с пожарами.
Славно людям жить на Святой Руси —
Все по-прежнему. Все по-старому.
Бога нет и не будет. Обидно, ребята,
Ведь был, говорят.
Где-то в старых церквях, где-то в дальних лесах,
Где-то в добрых сердцах.
Неужели закаты, растенья и люди
Напрасно горят,
Чтобы как-то рассеять удушливый мрак
И разбойничий страх.
Уходил по Смоленской по древней дороге
Поруганный Бог.
Шел в холщевой рубахе, босой – крепкий посох,
Пустая сума.
И в костре, что оставил он утром, уже
Остывал уголек,
И какие-то люди селились вдоль рек
И сходили с ума.
Я и сам не крещен и с рожденья не верю
В молитвы старух,
Что рвались, будто птицы из храма в зенит
К одинокой звезде.
Отчего же тогда шорох пыли дорожной
Тревожит мой слух
И в час истины хочется руки к полночному
Небу воздеть?
Отчего я готов привязаться покрепче
Ремнем к алтарю
И взлететь вместе с храмом над городом, полным
Дневной суеты?!
Но бросаю перо и хватаю гитара,
И часто курю.
И грущу потому, что горючего нет,
И реактор остыл.
Вот под вечер придет человек в мой просторный
Бревенчатый дом;
Сядет рядом со мной, ужин съест, выпьет чаю,
Начнет разговор.
Мы на прежней земле обретаем друг друга
С великим трудом.
А на новой деревья, трава и хлеба
Не взошли до сих пор.
Нам никто не поможет здесь выжить и выбрать
Судьбу и любовь.
Наших мук не увидят и слезы осудят,
И слов не поймут.
Значит, будут еще на губах запекаться
И песни, и кровь, —
Видишь, снова солдаты Пилата Христа
На Голгофу ведут.
Украина, Украина, ты печаль моя святая,
И твое больное сердце бьется в атомной грязи.
В славном городе Ростове я черновики листаю
И слежу, как мимо дома ночь разбойная скользит.
Я вошел бы, Украина, в тень лесов твоих бродяжьих.
Я испил бы, Украина, из озер твоих и рек.
Сохрани нас, Украина, осени крылом лебяжьим.
Схорони нас, Украина, если мы уснем навек.
Смерть похожа на причуду доброй бабушки-природы,
Смерть похожа на улыбку нестерпимой красоты.
Как жена дозиметриста, смерть в былинах черных бродит
И сажает вдоль дороги темно-красные цветы.
Белогривый конь хохочет над моим полночным страхом,
Хитрый черт упрямо щурит свои рыжие глаза.
И в конце пути земного пьедестал торчит, как плаха,
Словно Ленина автограф, в тучах – молнии зигзаг.
Повертайся, моя радiсть, ясним днем, чi темной нiчью,
Подивись на юну вроду мoix лагiдних дiвчат.
Журавель жовтневим ранком твое серце в небо кличе,
Та береза бiля церкви догорае мов свiча.
Я б вернулся, Украина, да темны мои дороги.
Я б вернулся, Украина, да не помню ничего.
Стану я лицом к закату. Поклонюсь тебе я в ноги.
Помолись же, Украина, за поэта своего.
Все законно, мой друг, мы и вправду с тобой постарели.
Нам ли копья ломать о судьбы пламенеющий щит?
Над заброшенным лесом чередой пролетают апрели, —
Вон кузнечик в траве, будто атомный счетчик трещит.
В этом черном раю нет ни ангелов, ни Господина —
Только души детей и деревьев садятся в кружок.
И глядят на огонь – прямо в сердце его, в середину.
Кто здесь был из живых, кто огонь на пригорке зажег?
Мы бросаем в костер деньги, письма, стихи, документы…
Эй, подвиньтесь, деревья, наше место среди детворы.
Млечный Путь протянулся над нами мерцающей лентой,
И пора уходить. И пора выходить из игры.
Все нормально, дружище, – документы и деньги в кармане,
Письма дома лежат, а стихи не горят все равно.
Мы еще поплутаем в предрассветном и вязком тумане,
Мы еще обернемся и допьем золотое вино.
Все окончено, друг. Скоро утро, и скоро автобус, —
Вдоль обочины ляжет отдающая стронцием пыль…
Кто удержит в руках этот мир, этот шар, этот глобус,
Кто опишет потомкам печальную черную быль?
Трех веков не пройдет – мы вернемся на эти поляны,
Соберем землянику, построим бревенчатый дом…
Были б дети здоровы, а любимые жены желанны,
Были б мысли чисты, ну а там – проживем, проживем.
Украинская черная ночь,
Будто гиблые очи дивчины…
Лижет сердце печаль без причины —
Не тебе ее превозмочь.
Не тебе пролететь журавлем
Над высокой от сока осокой,
Принимать из рук синеокой
Жбан тяжелый с холодным вином.
Оставайся – над степью закат
Разметался в полнеба России…
Те, кто жили с тобою – простили.
Те, кто пели с тобою – простят.
Здесь не то что бы красиво —
Версты длинные,
Одинокая Россия —
Боль былинная.
Ни свободы, ни темницы —
Ешь, что дадено.
Ни деревня, ни станица..,
В общем – Родина.
Ах, сторонушка-сторонка
Неоглядная.
Соловьи ликуют звонко,
Девки ладные.
Мужики воды трезвее —
Взгляды гордые.
Рыба водится и звери,
Мир над городом.
Врешь, любезный, здесь обычно
Сыты вороны.
Вор со сволочью добычу
Делят поровну.
А закаты и рассветы
Кровью мазаны.
А солдаты и поэты
Смертью связаны.
По заслугам и по росту
Цепи кованы,
Помирать в России просто —
Жить рискованно.
И тускнеют год от года
Дали чистые.
Братство, Равенство, Свобода —
Ложь речистая.
Верно, времечко настало
Вешать колокол.
Звонарей осталось мало
Неба около.
Разбрелось лихое вече,
Пьет без просыпу…
Сдюжишь, русский человече?
Сдюжу, Господи.
Над опечаленной Россией
Бездомный ангел пролетал.
Внизу закат кроваво-синий
За долгой степью догорал.
И думал ангел, равновесье
Крылами тяжкими держа,
О том, что в русском поднебесье
Не ангелами дорожат,
А только отблеском пожара
Да майской праздничной грозой…
В руках у ангела дрожала
Звезда по имени Покой.
Ходячее кладбище стихотворений,
Ходячее кладбище стихотворений,
Непрошеный житель твоих городов…
Хорошие люди до остохрененья
Еще восхваляют мои песнопенья,
Но ты уже требуешь бережных слов.
Послушай, потише с такими глазами!
Веди осторожнее, шепотом пой.
Под небом, провисшим как мокрое знамя,
Друзья и подруги крадутся за нами
С потушенной лампой, с погасшей свечой.
А нами ли были предсказаны ветры,
Угаданы годы, придумана быль?
Не пулей убиты, не солнцем согреты,
Игрушечные нарушаем запреты
В предчувствии неразделенной любви.
Нет. Не могу. Прости, люблю другую
Всем, что осталось от любви к тебе.
Хоть всякий раз об августе тоскую
В унылом неуютном ноябре.
Вот и теперь сгустился воздух тяжкий
Над поймой полумертвого Донца;
И нам уже не разглядеть, бедняжкам,
Начала нашей встречи и конца.
Все хорошо – нет повода для пьянства.
Все правильно – нет ночи для кончин.
И с непоколебимым постоянством
Последствия первичнее причин.
Придет зима за осенью великой.
Потом весна и лето, и опять
Кто станет – беспощадный и безликий
Твои глаза и губы целовать?
Как дни пролетают – все мимо и мимо.
Как дни пролетают – все мимо и мимо.
Почти невесомо, почти что незримо,
Затерянных душ не касаясь крылами,
А кроме любви – ничего между нами.
Нет, есть еще, правда, пространство и время,
Но это пустяк для привыкшего мерять
Пространство – годами, а время – шагами.
Заденьте нас, дни, золотыми крылами!
Мы снова заплачем над вымыслом Божьим,
