Отливает кровавым напиток владык.
Вот и воздух уже меж домов поредел,
И застенчивый шепот сорвался на крик.
Навалилась на сердце бетонная тьма,
И двуногие братья вцепились в траву,
Но и тем не хватило любви и ума,
Кто цианистый привкус почуял во рту.
Семя в землю заронишь – и вырастет злак.
Слово выкрикнешь в небо – зажжется звезда.
Ни одно из деревьев не сделало зла,
Так зачем же я память о них воссоздал?
Рухнет кедр на землю, и царственный ствол Обратится в бумагу для записи слов.
Я топор отшвырну.
Я присяду за стол
И пойму, что отныне к позору готов.
Покинули куклы футляры
И мимо домов побрели.
И даже перпендикуляры
Изящный наклон обрели.
Внутри деревянных строений
Мы правду сумеем сказать…
Лишь тени от стихотворений
Наш мозг продолжают лизать.
Ответственный за переделку,
Доверчивый, как бегемот,
Я вилкой пробрался в тарелку,
Но спрятал улыбчивый рот.
Глаза для просушки повесил
И уши засунул в карман
Хоть знал, что больное Полесье
Укуталось в рваный туман.
Мне август надежд не оставил,
Мне век передышки не дал.
Я лучших друзей не исправил,
А больших любовей не знал.
И было так трудно смеяться
Над этой печалью моей,
Что я испугался раз двадцать
Пока не подумал: "Убей".
Убей эту жирную сволочь
И реку, и веру, и степь.
Убей эту жаркую полночь
И трупы швырни на постель.
Захлопни и двери, и окна…
Эй, кто здесь для счастья рожден?!
Вот вечер. И дерево мокнет
Под теплым последним дождем.
Вползает в пустую коробку двуногая тварь
И прячется в угол, и плачет от боли и страха.
Но к вечеру мозг заживет и обсохнет рубаха,
И день воскресенья покажет стенной календарь.
И сузятся окна, и бревна улягутся в стык,
И пол запоет под ногами; и крыша нависнет;
И ветер швырнет раболепно осенние листья
В стеклянную гладь, человек за которой возник.
Он так же похож на меня, как на камень – луна,
Он вырастил честно упругую новую кожу.
Теряться не время. Теперь только милостью Божьей
Он сможет свободно и долго глядеть из окна
Туда, где течет вдоль широкого леса река.
Туда, где спускается мокрое поле к оврагу…
Ведро во дворе собирает небесную влагу,
И книгу любимую с полки снимает рука.
На краю одинокой Вселенной
Там, где вакуум – по-колено,
Где светило похоже на крик,
Нужно вырастить стены и крышу,
Шум травы и прибоя услышать,
Чтобы всякий к миру привык.
Мы останемся. Времени мало, —
Вон еще одно солнце упало,
Прочертив огневую черту
Через сфероидальную темень…
Тень его пролетела сквозь темя
И растаяла терпко во рту.
В подсознании гулком и длинном
Есть свои облака и долины —
Там поместится город и сад.
И тебе, дивноокий пришелец,
Там найдутся и средства, и цели,
И секунда – вернуться назад.
Мы ищем по городу окна, ведущие в сад,
Где бронзовый мальчик живет у воды родниковой,
Где воздуха хватит и всяких чудес и диковин:
Беседка, дорожка, друзья на скамейке сидят.
Там утром туманы шевелятся между ветвей,
А вечером – птицы, а ночью – прохлада и звезды.
Там дом двухэтажный, из камня и дерева создан,
К себе привлекает веселые взгляды людей.
Вползаю в коробку с прорубленной грубо дырой,
Одежду снимаю, целую детеныша в щеку
И жду терпеливо пока выключателем щелкнет,
Придумавший зверя и дерево нам на убой.
А дом выбирает неспешно на доброй земле
Хорошее место – поближе к воде и дороге.
И стены твердеют на воздухе – можно потрогать.
Старье продавайте. Все будет готово к зиме.
И для тебя найдутся дни
Без осторожных середин,
А лишь начало и конец
Отметят свой приход.
И утро ввалится в окно,
И вечер назовет вино…
– Привет, сынок.
– Привет, отец.
Или наоборот.
Ты будешь яростно взрослеть,
Я научу тебя свистеть,
Читать и драться, и стрелять,
И ненавидеть зло.
И будешь женщин ты любить
И верность Родине хранить,
И я скажу: "Вот видишь, мать,
Нам очень повезло".
Дорога в ночь, и далеко
Звезда святых и дураков.
Жизнь, будто затяжной прыжок —
Надежда на полет.
Успеть бы выдернуть кольцо
И страху заглянуть в лицо.
– Прощай, отец!
– Прощай, сынок!
Или наоборот.
Случится горе и беда,
И суета, и ерунда.
До пота – труд, до боли – стих
И до победы – бой.
Дрожит внутри: "Держись, держись…"
И так всю смерть, и так всю жизнь.
Вперед, пока огонь утих —
Я следом за тобой.
Меняется ветер. Болит голова —
Меняется ветер. Болит голова —
В ней прочно застряли такие слова
Как "Партия", "Ленин", "Единство", "Народ"
(Который упорно к вершинам идет).
А ветер как митинг шумит за окном.
Глаза оторву от стакана с вином
И вдаль погляжу, где под крики: "Скорей!"
Страну покидает последний еврей.
Мне жалко евреев и жалко себя —
Горюю, жалея, жалею, любя.
Мне жалко учение Маркса до слез,
Мне желтые жалко листочки берез…
Я плачу, я горько рыдаю в стакан,
Сгущается и наползает туман,
И голос невнятный в тумане скрипит, —
Оставь алкоголь и вставай, паразит!
И вместе с народом к вершинам иди,
И верь, что победа у нас – впереди!
Я вздрогнул и стукнул стаканом об стол.
Поднялся, оделся и к людям пошел,
Спросил: "Кто последний?" и в очередь стал…
Бровастый архангел над нами витал.
Простите, я Родину тоже люблю
Простите, я Родину тоже люблю
Такую как есть, без прикрас и оваций.
И если придется за Родину драться,
Я первый в себе пацифиста сгублю.
Пусть шторм темно-сизый терзает моря,
И снег укрывает овраги как раны…
Мне поздно бояться, мне каяться рано,
Но самое время надежду терять.
В день гнева пойму, что старался напрасно
И камень швырну прямо в Господа Бога,
Но вдаль по холмам убегает дорога,
Которая так же как в детстве прекрасна.
Там теплая пыль оседает на кожу,
И Дельту предчувствуют чистые реки,
Там с миром навстречу идут человеки
И каждый со мной поздороваться может.
Мы старших легко во вранье уличали,
Сходили с ума и спивались бесследно,
И вешался кто-то, но марши победно
Над Родиной нашей звучали, звучали…
Кому не хватило терпенья на драку,
Кто выбрал квартиру, уют, середину.
Ломали гитары. Сжигали картины
И вместо детей заводили собаку.
Простите, я Родину тоже люблю,
Хоть редко делюсь этой тайной с другими.
Попробовать, что ли, для праздников гимны?
Глядишь, и заплатят – строка по рублю.
Но древнюю мудрость хранит человек,
И звери выходят из леса на трассу…
Сожженная вера, как пепел Клааса
Стучит в мое сердце. Кончается век.
Простите, я Родину тоже люблю.
Я разучился верить наугад
В семидесятые безоблачные годы.
Не удалось построить город-сад
И подключить к нему живую воду.
Истоптаны и степи, и леса,
Заражены моря, озера, реки…
Что там плетут чужие голоса
О непонятном русском человеке?!
Им наплевать на боль большой страны,
На то, что бьем рекорды и поклоны.
На то, что в жадном пламени войны
Сгорело тридцать лучших миллионов.
Им не понять ни песен, ни речей.
Бой впереди. Отчизна за плечами.
Им не узнать как души палачей
От ненависти корчатся ночами.
Я жизнь легко за Родину отдам,
Поскольку убедился многократно,
Что трудный хлеб мой с потом пополам
Сторицей возвращается обратно
В ту землю, где он вырос и созрел,
И на которой сын мой вырастает…
Ах, как дрожат березы на заре!
Ах, как снега неудержимо тают!
И я люблю, надеясь на себя,
Пространство от границы до границы.
Здесь я живу, и здесь моя судьба,
Мои дороги и мои страницы.
Мои друзья – подвальные князья,
Мои враги, набитые деньгами.
И женщина, которой лгать нельзя,
И голубое небо с облаками.
Красное солнце
Над Русью стоит.
В чаше на донце
Монетка блестит.
Выпил Владимир
Вино, не таясь.
Что ж ты, родимый,
Надежа, наш князь?
Днепр могучий
В порогах ревет…
Хватит, не мучай
Честный народ.
Прячутся боги
В старые пни.
Крест у дороги —
Любого распни.
Крепко прибиты
Руки к доске.
Идол забытый
Брошен в песке…
Жиром и кровью
Мазали стол,
Череп коровий
Сажали на кол.
Медом да хлебом
Жили как встарь.
Тянется в небо
