безрадостно-мудрой, не смеющей радоваться и рыдать... 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * Ничто не вернется.
Всему предназначены сроки. Потянутся дни,
в темноту и тоску обрываясь, как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки, которые я от тебя почему-то скрываю.
Но ты не пугайся. Я договор наш не нарушу. Не будет ни слез, ни вопросов,
ни даже упрека. Я только покрепче замкну
опустевшую душу, получше пойму, что теперь
навсегда одинока.
Она беспощадней всего,
недоверья отрава. Но ты не пугайся,
ведь ты же спокоен и честен? Узнаешь печали и радости собственной славы, совсем не похожей на славу отверженных песен.
Я даже не буду
из дому теперь отлучаться, шататься по городу
в поисках света людского. Я всё потеряла
к чему же за малость цепляться. Мне не во что верить,
а веры - не выдумать снова. Мы дачу наймем и украсим
как следует дачу плетеною мебелью,
легкой узорчатой тканью. О нет, ты не бойся.
Я так, как тогда, не заплачу, Уже невозможно - уже совершилось прощанье..
Всё будет прекрасно,
поверь мне, всё будет прекрасно, на радость друзьям и на зависть
семействам соседним. И ты никогда не узнаешь,
что это - мертво и напрасно... Таков мой подарок тебе - за измену
последний! 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * Сегодня вновь растрачено души на сотни лет,
на тьмы и тьмы ничтожеств... Хотя бы часть ее в ночной тиши, как пепел в горсть, собрать в стихи...
И что же? Уже не вспомнить и не повторить высоких дум, стремительных и чистых, которыми посмела одарить лжецов неверующих и речистых. И щедрой доброте не просиять, не озарить души потайным светом; я умудрилась всю ее отдать жестоким, не нуждающимся в этом.
Всё роздано: влачащимся - полет, трусливым и безгласным - дерзновенье, и тем, кто всех глумливей осмеет,глубинный жемчуг сердца - умиленье. Как нищенка, перед столом стою. Как мать, дитя родившая до срока. А завтра вновь иду и отдаю всё, что осталось, не приняв урока. А может быть - мечты заветней нет,вдруг чье-то сердце просто и открыто такую искру высечет в ответ, что будут все утраты позабыты? 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
* * * Какая темная зима, какие долгие метели! Проглянет солнце еле-еле и снова ночь, и снова тьма...
Какая в сердце немота, ни звука в нем, ни стона даже... Услышит смерть - и то не скажет. И кто б ответил? Пустота... О нет, не та зима, не та...
И даже нежности твоей возврат нежданный и летучий, зачем он мне? Как эти тучи: под ними жизнь еще темней, а мне уже не стать певучей.
Но разве же не я сама себе предсказывала это, что вот придет совсем без света, совсем без радости зима?.. 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
К ПЕСНЕ Очнись, как хочешь, но очнись во мне в холодной, онемевшей глубине.
Я не мечтаю - вымолить слова. Но дай мне знак, что ты еще жива.
Я не прошу надолго - хоть на миг. Хотя б не стих, а только вздох и крик.
Хотя бы шепот только или стон. Хотя б цепей твоих негромкий звон. 1951 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ОТРЫВОК Достигшей немого отчаянья, давно не молящейся богу, иконку "Благое Молчание" мне мать подарила в дорогу.
И ангел Благого Молчания ревниво меня охранял. Он дважды меня не нечаянно с пути повернул. Он знал...
Он знал, никакими созвучьями увиденного не передать. Молчание душу измучит мне, и лжи заржавеет печать... 1952 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ОБЕЩАНИЕ ...Я недругов смертью своей не утешу, чтоб в лживых слезах захлебнуться могли. Не вбит еще крюк, на котором повешусь. Не скован. Не вырыт рудой из земли. Я встану над жизнью бездонной своею, над страхом ее, над железной тоскою... Я знаю о многом. Я помню. Я с м е ю. Я тоже чего-нибудь страшного стою... 1952 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
[ТРИПТИХ 1949 ГОДА]
1
Я не люблю за мной идущих следом
по площадям
и улицам.
Мой путь
мне кажется тогда
стремится к бедам: Скорей дойти до дома
как-нибудь. Они в затылок дышат горячо...
Сейчас положат руку
на плечо! Я оглянусь: чужими
притворятся,
прохожими... Но нас не обмануть: к беде
к БЕДЕ
стремглав
идет мой путь. О, только бы: скорей. Домой.
Укрыться.
Дойти и запереться
и вернуться. Во что угодно сразу
погрузиться:
в вино!
в заботы!
в бесполезный труд... Но вот уж много дней,
как даже дома меня не покидает страх
знакомый,
что по Следам
Идущие
придут.
2
Не будет дома
или будет дом и легче будет
иль еще печальней об этом годе расскажу потом, о том, как стало
ничего не жаль мне. Не жаль стареть. Не жаль тебя терять. Зачем мне красота, любовь
и дом уютный,затем, чтобы молчать? Не-ет, не молчать, а лгать. Лгать и дрожать ежеминутно. Лгать и дрожать:
а вдруг - не так солгу? И сразу - унизительная кара. Нет. Больше не хочу и не могу. Сама погибну. Подло - ждать удара! Не женское занятье: пить вино,
по кабакам шататься в одиночку. Но я - пила.
Мне стало все равно: продлится ли позорная отсрочка.
Мне только слез твоих
последних жаль, в то воскресенье,
в темный день погони, когда разлуки каторжная даль
открылась мне ясней, чем на ладони... Как плакал ты!
Последний в мире свет
мне хлынул в душу
слез твоих сиянье! Молитвы нет такой
и песни нет, чтобы воспеть во мне
твое рыданье. Но... Даже их мне не дают воспеть... В проклятой немоте изнемогаю... И странно знать,
что вот придет другая, чтобы тебе с лица их утереть... Живу - тишком. Живу - едва дыша. Припоминая, вижу - повсеместно
следы свои оставила душа: то болью, то доверием, то песней... Их время и сомненье не сотрет, не облегчить их никаким побегом, их тут же обнаружит
и придет
и уведет меня
Идущий Следом...
Осень 1949
3
Я не люблю звонков по телефону, когда за ними разговора нет. "Кто говорит? Я слушаю!"
В ответ молчание и гул, подобный стону. Кто позвонил и испугался вдруг, кто замолчал за комнатной стеною? "Далекий мой,
желанный,
верный друг, не ты ли смолк? Нет, говори со мною! Одною скорбью мы разлучены, одной безмолвной скованы печалью, и все-таки средь этой тишины поговорим... Нельзя, чтоб мы молчали!"
А может быть, звонил мой давний враг? Хотел узн 1000 ать, я дома иль не дома? И вот, услышав голос мой знакомый, спокоен стал и отошел на шаг. Нет, я скрываться не хочу, не тщусь. Я всем открыта, точно домочадцам... Но так привыкла с домом я прощаться, что, уходя, забуду - не прощусь. Разлука никакая не страшна: я знаю - я со всеми, не одна... Но, господи, как одиноко вдруг, когда такой настигнут тишиною... Кто б ни был ты,
мой враг или мой друг,я слушаю! Заговори со мною! 1949 Ольга Берггольц. Собрание сочинений в трех томах. Ленинград, "Художественная Литература", 1988.
ИЗ `ПИСЕМ С ДОРОГИ`
1
Темный вечер легчайшей метелью увит, волго-донская степь беспощадно бела... Вот когда я хочу говорить о любви, о бесстрашной, сжигающей душу дотла.
Я ее, как сейчас, никогда не звала.
Отыщи меня в этой февральской степи, в дебрях взрытой земли, между свай эстакады. Если трудно со мной - ничего, потерпи. Я сама-то себе временами не рада.
Что мне делать, скажи, если сердце мое обвивает, глубоко впиваясь, колючка, и дозорная вышка над нею встает, и о штык часового терзаются низкие тучи? Так упрямо смотрю я в заветную даль, так хочу разглядеть я далекое, милое
солнце... Кровь и соль на глазах!
Я смотрю на него сквозь большую печаль, сквозь колючую мглу,
сквозь судьбу волгодонца...
Я хочу, чтоб хоть миг постоял ты со мной у ночного костра - он огромный,
трескучий и жаркий, где строители греются тесной гурьбой и в огонь неподвижные смотрят овчарки. Нет, не дома, не возле ручного огня, только здесь я хочу говорить о любви. Если помнишь меня, если понял меня, если любишь меня - позови, позови! Ожидаю тебя так, как моря в степи ждет ему воздвигающий берега в ночь, когда окаянная вьюга свистит, и смерзаются губы, и душат снега; в ночь, когда костенеет от стужи земля,ни костры, ни железо ее не берут. Ненавидя ее, ни о чем не моля, как любовь, беспощадным становится труд. Здесь пройдет, озаряя пустыню, волна. Это всё про любовь. Это только она.
1952
2
О, как я от сердца тебя отрывала! Любовь свою - не было чище и лучше сперва волго-донским степям отдавала... Клочок за клочком повисал на колючках. Полынью, полынью горчайшею веет над шлюзами, над раскаленной землею... Нет запаха бедственнее и древнее, и только любовь, как конвойный, со мною. Нас жизнь разводила по разным дорогам. Ты умный, ты добрый, я верю доныне. Но ты этой жесткой земли не потрогал, и ты не вдыхал этот запах полыни. А я неустанно вбирала дыханьем тот запах полынный, то горе людское, и стало оно, безысходно простое, глубинным и горьким моим достояньем.
