Николай Клюев - Сочинения. В 2-х томах

Городские, предбольничные березы
Захворали корью и гангреной.
По ночам золотарей обозы
Чередой плетутся неизменной.

В пухлых бочках хлюпает Водянка,
На Волдырь пеняет Золотуха,
А в мертвецкой крючнику цыганка
Ворожит кули нежнее пуха:

«Приплывет заморская расшива
С диковинным, солнечным товаром…»
Я в халате. За стеною Хива
Золотым раскинулась базаром.

К водопою тянутся верблюды,
Пьют мой мозг аральских глаз лагуны
И делить стада, сокровищ груды
К мозжечку съезжаются Гаруны.

Бередит зурна: любовь Фатимы
Как чурек с кашмирским виноградом…
Совершилось. Иже Херувимы
Повенчали Вологду с Багдадом.

Тишина сшивает тюбетейки,
Ковыляет Писк к соседу-Скрипу.
И березы песенку Зюлейки
Напевают сторожу Архипу.

Я уж больше не подрасту, —
Останусь лысым и робко сутулым,
И таким прибреду ко кресту,
К гробовым, деревянным скулам.

В них завязну, как зуб гнилой;
Лязгнет пасть — поджарая яма…
А давно ли атласной водой
Меня мыла в корытце мама?

Не вчера ли я стал ходить,
Пугаясь бороды деда?
Или впрямь допрялась, как нить,
Жизнь моя и дьячка-соседа?

Под окном березка росла,
Ствол из воска, светлы побеги,
Глядь, в седую губу дупла
Ковыляют паучьи телеги.

Буквы Аз и Буки везут
Весь алфавит и год рожденья…
Кто же мозгу воздаст за труд.
Что тесал он стихи-каменья?

Где подрядчик — пузатый журнал?
В счете значатся: слава, тений…
Я недавно шутя хворал
От мальчишеской, пьяной лени.

Тосковал, что венчальный наряд
Не приглянется крошке-Марусе…
Караул/ Ведь мне шестьдесят,
Я — закладка из Книжной Руси."

Бередит нафталинную плешь,
Как былое, колпак больничный…
Кто-то черный бормочет: съешь
Гору строк, свой обед обычный.

Видно я, как часы, захворал,
В мироздании став запятою,
И дочитанный Жизни журнал
Желтокожей прикрыл рукою.

«Я здесь», — ответило мне тело, —
Ладони, бедра, голова, —
Моей страны осиротелой
Материки и острова.

И, парус солнечный завидя,
Возликовало Сердце-мыс:
«В моем лазоревом Мадриде
Цветут миндаль и кипарис».

Аорты устьем красноводным
Плывет Владычная Ладья;
Во мгле, по выступам бесплодным
Мерцают мхи да ягеля.

Вот остров Печень. Небесами
Нам ним раскинулся Крестец.
В долинах с желчными лугами
Отары пожранных овец.

На деревах тетерки, куры,
И души проса, пухлых реп.
Там солнце — пуп, и воздух бурый
К лучам бесчувственен и слеп.

Но дальше путь, за круг полярный,
В края Желудка и Кишек,
Где полыхает ад угарный
Из огнедышащих молок.

Где салотопни и толкуши,
Дубильни, свалки нечистот,
И населяет гребни суши
Крылатый, яростный народ.

О, шготяные Печенеги,
Не ваш я гость! Плыви ладья
К материку любви и неги,
Чей берег ладан и кутья."

Лобок — сжигающий Марокко,
Где под смоковницей фонтан
Мурлычет песенку востока
Про Магометов караван.

Как звездотечностью пустыни
Везли семь солнц — пророка жен —
От младшей Евы, в Месяц Скиний,
Род человеческий рожден.

Здесь Зороастр, Христос и Брама
Вспахали ниву ярых уд,
И ядра — два подземных храма
Их плуг алмазный стерегут.

Но и для солнечного мага
Сокрыта тайна алтарем…
Вздыхает судоржно бумага
Под ясновидящим пером.

И возвратясь из далей тела,
Душа, как ласточка в прилет,
В созвучий домик опустелый
Пушинку первую несет.

Звук ангелу собрат, бесплотному лучу,
И недруг топору, потемкам и сычу.
В предсмертном «ы-ы-ы!..» таится полузвук —
Он каплей и цветком уловится, как стук, —
Сорвется капля вниз и вострепещет цвет,
Но трепет не глагол, и в срыве звука нет.

Потемки с топором и правнук ночи, сыч,
В обители лесов подымут хищный клич,
Древесной крови дух дойдет до Божьих звезд,
И сирины в раю слетят с алмазных гнезд;
Но крик железа глух и тяжек, как валун,
Ему не свить гнезда в блаженной роще струн.

Над зыбкой, при свече, старуха запоет:
Дитя, как злак росу, впивает певчий мед,
Но древний рыбарь-сон, чтоб лову не скудеть,
В затоне тишины созвучьям ставит сеть.

В бору, где каждый сук — моленная свеча,
Где хвойный херувим льет чашу из луча,
Чтоб приобщить того, кто голос уловил
Кормилицы мирской и пестуньи могил, —
Там отроку-цветку лобзание даря,
Я слышал, как заре откликнулась заря,
Как вспел петух громов и в вихре крыл возник
Подобно рою звезд, многоочитый лик…

Миг выткал пелену, видение темня,
Но некая свирель томит с тех пор меня;
Я видел звука лик и музыку постиг,
Даря уста цветку, без ваших ржавых книг!

Мужицкий лапоть свят, свят, свят!
Взывает облако, кукушка,
И чародейнее чем клад,
Мирская потная полушка.

Горыныч, Сирин, Царь Кащей, —
Всё явь родимая, простая,
И в онемелости вещей
Гнездится птица золотая.

В телеге туч неровный бег,
В метелке — лик метлы небесной.
Пусть черен хлеб, и сумрак пег, —
Есть вехи в родине безвестной.

Есть мед и хмель в насущной ржи,
За лаптевязьем дум ловитва.
«Вселися в ны и обожи» —
Медвежья умная молитва.

Где пахнет кумачом — там бабьи посиделки,
Медынью и сурьмой — девичий городок…
Как пряжа мерен день, и солнечные белки,
Покинув райский бор, уселись на шесток.

Беседная изба — подобие вселенной:
В ней шолом — небеса, палати — млечный путь,
Где кормчему уму, душе многоплачевной,
Под веретенный клир усладно отдохнуть.

Неизреченен Дух и несказанна тайна
Двух чаш, двух свеч, шести очей и крыл!
Беседная изба на свете не случайна,
Она Судьбы лицо, преддверие могил.

Мужицкая душа, как кедр зеленотемный,
Причастье Божьих рос неутолимо пьет;
О радость быть простым, носить кафтан посконный
И тельник на груди, сладимей диких сот!

Индийская земля, Египет, Палестина —
Как олово в сосуд, отлились в наши сны.
Мы братья облакам, и савана холстина —
Наш верный поводырь в обитель тишины.

У розвальней — норов, в телеге же — ум,
У карего много невыржанных дум.

Их ведает стойло, да дед дворовик,
Что кажет лишь твари мерцающий лик.

За скотьей вечерней в потемках хлева,
Плачевнее ветра овечья молва.

Вздыхает каурый, как грешный мытарь:
«В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?

Свершатся ль мои подъяремные сны,
И, взвихрен, напьюсь ли небесной волны?..»

За конскою думой кому уследить?
Она тишиною спрядается в нить.

Из нити же время прядет невода,
Чтоб выловить жребий, что светел всегда.

Прообраз всевышних, крылатых коней
Смиренный коняга, страж жизни моей.

С ним радостней труд, благодатней посев,
И смотрит ковчегом распахнутый хлев.

Взыграет прибой и помчится ковчег
Под парусом ясным, как тундровый снег.

Орлом огнезобым взметнется мой конь,
И сбудется дедов дремучая сонь!