Николай Клюев - Сочинения. В 2-х томах

Плач дитяти через поле и реку,
Петушиный крик, как боль, за версты,
И паучью поступь, как тоску,
Слышу я сквозь наросты коросты.

Острупела мать-сыра-земля,
Загноились ландыши и арфы,
Нет Марии и вифанской Марфы
Отряхнуть пушинки с ковыля, —

Чтоб постлать Возлюбленному ложе
Пыльный луч лозою затенить.
Распростерлось небо рваной кожей, —
Где ж игла и штопальная нить?

Род людской и шила недомыслил,
Чтоб заплатать бездну или ночь;
Он песчинки по Сахарам числил,
До цветистых выдумок охоч.

Но цветы, как время, облетели.
Пляшет сталь и рыкает чугун.
И на дымно закоптелой ели
Оглушенный плачет Гамаюн.

Где рай финифтяный и Сирин
Поет на ветке расписной,
Где Пушкин говором просвирен
Питает дух высокий свой,

Где Мей яровчатый, Никитин,
Велесов первенец Кольцов,
Туда бреду я, ликом скрытен,
Под ношей варварских стихов.

Когда сложу свою вязанку
Сосновых слов, медвежьих дум?
«К костру готовьтесь спозаранку» —
Гремел мой прадед — Аввакум.

Сгореть в мятельном Пустозерске
Или в чернилах утонуть?
Словопоклонник богомерзкий,
Не знаю я, где орлий путь.

Поет мне Сирин издалеча:
«Люби, и звезды над тобой
Заполыхают красным вечем,
Где сердце — колокол живой».

Набат сердечный чует Пушкин —
Предвечных сладостей поэт…
Как Яблоновые макушки,
Благоухает звукоцвет.

Он в белой букве, в алой строчке,
В фазаньи-пестрой запятой.
Моя душа, как мох на кочке,
Пригрета пушкинской весной.

И под лучом кудряво-смуглым
Дремуча глубь торфяников.
В мозгу же, росчерком округлым,
Станицы тянутся стихов.

Оскал Февральского окна
Глотает залпы, космы дыма…
В углу убитая жена
Лежит строга и недвижима.

Толпятся тени у стены,
Зловеще отблески маячат…
В полях неведомой страны
Наездник с пленницею скачет.

Хватают косы ковыли,
Как стебли свесилися руки,
А конь летит в огне, в пыли,
И за погоню нет поруки.

Прости, прости! В ковыль и мглу
Тебя умчал ездок крылатый…
Как воры, шепчутся в углу
Кирка с могильною лопатой.

Вышел лен из мочища
На заезженный ток —
Нет вернее жилища,
Чем косой солнопек.

Обсушусь и провею,
После в мяло пойду,
На порты Еремею
С миткалем на ряду.

Будет малец Ерема
Как олень, белоног —
По опушку — истома,
После — сладкий горох.

Волосок подколенный,
Кресцовой, паховой,
До одежды нетленной
Обручатся со мной.

У мужицкого Спаса
Крылья в ярых кресцах,
В пупе перьев запасы,
Чтоб парить в небесах.

Он есть Альфа, Омега,
Шамаим и Серис,
Где с Ефратом Онега
Поцелуйно слились.

В ком Коран и Минея,
Вавилон и Сэров
Пляшут пляскою змея
Под цевницу веков.

Плоти громной, Господней,
На порты я взращен,
Чтоб Земля с Преисподней
Убедились как лен.

Чтоб из Спасова чрева
Воспарил об-он-пол
Сын праматери Евы —
Шестикрылый Орел.

Я родил Эммануила —
Загуменного Христа,
Он стоокий, громокрылый,
Кудри — буря, меч — уста.

Искуплением заклятый,
Он мужицкий принял зрак;
На одежине заплаты,
Речь — авось, да кое-как.

Спас за сошенькой-горбушей
Потом праведным потел,
Бабьи, дедовские души
Возносил от бренных тел.

С белопахой коровенкой
Разговор потайный вел,
Что над русскою сторонкой
Судный ставится престол.

Что за мать, пред звездной книгой,
На слезинках творена,
Черносошная коврига
В оправданье подана.

Питер злой, железногрудый
Иисусе посетил,
Песен китежских причуды
Погибающим открыл.

Петропавловских курантов
Слушал сумеречный звон,
И Привал Комедиантов
За бесплодье проклял Он.

Не нашел светлей, пригоже
Загуменного бытья…
О мой сын, — Всепетый Боже,
Что прекрасно без Тебя?

И над Тятькиной могилой
Ты начертишь: пел и жил.
Кто родил Эммануила,
Тот не умер, но почил.

Я родился в вертепе,
В овчем, теплом хлеву,
Помню синие степи
И ягнячью молву.

По отцу-древоделу
Я грущу посейчас —
Часто в горенке белой
Посещал кто-то нас.

Гость крылатый, безвестный,
Непостижный уму, —
Здравствуй, тятенька крестный,
Лепетал я ему.

Гасли годы, всё реже
Чаровала волшба,
Под лесной гул и скрежет
Сиротела изба.

Стали цепче тревоги,
Нестерпимее страх,
Дьявол злой, тонконогий
Объявился в лесах.

Он списал на холстину
Ель, кремли облаков;
И познал я кончину
Громных отрочьих снов.

Лес, как призрак, заплавал,
Умер агнчий закат,
И увел меня дьявол
В смрадный, каменный ад.

Там газеты-блудницы,
Души книг, души струн…
Где ты, гость светлолицый,
Крестный мой — Гамаюн?

Взвыли грешные тени:
Он бумажный, он наш…
Но прозрел я ступени
В Божий певчий шалаш.

Вновь молюсь я, как ране,
Тишине избяной,
И к шестку и к лохани
Припадаю щекой:

О, простите, примите
В рай запечный меня!
Вяжут алые нити
Зори — дщери огня.

Древодельные стружки
Точат ладанный сок,
И мурлычит в хлевушке
Гамаюнов рожок.

В дни по Вознесении Христа
Пусто в горнице, прохладно, звонко,
И как гробная прощальная иконка,
Так мои зацелованы уста.

По восхищении Христа
Некому смять складок ризы.
За окном, от утренника сизы,
Обнялися два нагих куста.

Виноградный Спас прости, прости.
Сон веков, как смерть, не выпить горсткой.
Кто косматой пятернею жесткой
Остановит душу на пути?

Мы Тебе лишь алчем вознести
Жар очей, сосцов и губ купинных.
В ландышевых горницах пустынных
Хоть кровинку-б-цветик обрести.

Обойти все горницы России
С Соловков на дремлющий Памир,
И познать, что оспенный трактир
Для Христов усладнее Софии.

Что как куща, веред-стол уютен,
Гнойный чайник, человечий лай,
И в церквах обугленный Распутин
Продает сусальный, тусклый рай.

Неугасимое пламя,
Неусыпающий червь…
В адском, погибельном храме
Вьется из грешников вервь.

В совокупленьи геенском
Корчится с отроком бес…
Гласом рыдающе женским
Кличет обугленный лес:

Милый, приди! О, приди же…
И, словно пасечный мед,
Пес огнедышащий лижет
Семени жгучий налет.

Страсть многохоботным удом
Множит пылающих чад,
Мужа зовет Изумрудом,
Женщину — Черный Агат.

Сплав Изумруда с Агатом —
Я не в аду, не в раю, —
Жду солнцеликого брата
Вызволить душу мою:

Милый, явись, я — супруга,
Ты же — сладчайший жених,
С Севера, с ясного ль Юга
Ждать поцелуев Твоих?

Чрево мне выжгла геенна,
Бесы гнездятся в костях.
Птицей — волной белопенной
Рею я в диких стихах.

Гибнут под бурей крылатой
Ад и страстей корабли…
Выведи, Боже распятый,
Из преисподней земли.