И последней листвою бульвар занесен.
Он стоял на балкончике с трубкой во рту,
Нам вдогонку махал: «Ничего, не беда!»
Словно в вечность на маленьком хлипком плоту
Сквозь листвы хоровод уплывал навсегда…
А потом захудалый оркестрик хрипел,
И летели на гроб комья мерзлой земли,
И сквозь джунгли домов, где душа не у дел,
Мы, не видя дороги, с Володькою шли.
Вот поганой метлой гонят псов со двора.
Спит родная страна. Ей спасения нет,
Если душу порвали шальные ветра,
Если сгинул во тьме настоящий поэт…
В небе холодном тайком, втихомолку
Лист одинокий летит.
Озеро дремлет, и ворон на елке
Зорко за нами следит.
Смех да веселье у пристани старой —
Возле воды, вон, в кругу
Песни поют у огня под гитару
Люди на том берегу.
Хмурые мы и не в меру хмельные,
Вот и костер догорел.
Тучи над лесом надменные, злые,
Ветер нахален и смел.
В споре слова безнадежно и глухо
Вязнут, как сани в снегу.
Да обойдут вас разлад, заваруха,
Люди на том берегу!
Мы ваших песен вовек не слыхали.
Мы голосим невпопад.
Сердце поет: трень да брень, трали-вали.
Банки и склянки звенят.
Птицы умчались от нашего хора,
Бьется в ознобе камыш.
Как же ты к нам залетел, черный ворон,
Что ж ты над нами кружишь?
Отблеск костра на воде, как тропинка,
Вот бы, крестясь на бегу,
К вам — без оглядки, роняя ботинки,
Люди на том берегу.
Песни без слов, без души и без плоти
Нас при себе стерегут.
Пойте же, пойте, мы слышим вас, пойте,
Люди на том берегу…
1995
В окне — деревьев ряды кривые и черные,
Летит, летит вагон сквозь холод и мглу.
Плывут, плывут вдали огни семафорные,
И синий луч крадется вскользь по стеклу.
Застолье. Песни. Отблеск костра далекого.
Она в соседнем купе, в полутьме — одна.
Красивый парень кружит вокруг да около,
Лимон кромсает: «Давай за любовь, до дна!»
…Из злой осенней стужи сумерки сотканы,
И он шептал среди хмельной суеты:
«Весельем полон мир, любыми красотками,
А я всю жизнь искал такую, как ты.
С тобой, и только с тобой в кино и на танцы я
Летал бы на крыльях, и сад бы завел и дом»
Она ему: «Да вон, смотри, моя станция,
Бросай гульбу, если так, вставай и пойдем!»
И он под звон стаканов танго насвистывал,
И он под стук колес раскис и размяк,
И сердце, сердце в такт стучало неистово:
«Ну что же ты, иди за ней, сделай шаг!»
И он остался, в гулянке увяз, как в омуте,
А после во сне тыщу лет ей дарил цветы
И вел ее в вальсе по солнечной светлой комнате,
«Ну где она, где, — шептал, — такая, как ты?..»
2010
В синих сумерках облако, как одинокая льдина,
Отражается в озере зыбким дрожащим узором,
И с отчаянным криком уносится клин журавлиный,
И осенние листья летят над Серебряным Бором.
Москва. Хорошевка. Пустырь возле старой школы.
Живет королевство мое, значит, жив и я,
Вот здесь я и рос, как крапива, шальной, веселый.
Сто лет пролетело. Привет вам, мои друзья…
В прятки, в «штандар», в «слона» мы играли, в лапту, в расшибалку,
Я по этим наукам — магистр, бакалавр, академик.
Вот пожарная лестница — как же я шел к ней вразвалку,
И Наташке кивал: «Хочешь, прыгну? Скажи, мне не жалко!»
И свистел, и бросался в сугроб с самых верхних ступенек!
На клич «Будь готов!» мы в ответ были крикнуть рады:
«Спартак — чемпион!», он с ума, меня, сволочь, свел,
Ах, как мы учились удары держать, не падать,
Ах, как мы рубились с соседним двором в футбол!
Помню лучший наш матч — «восемь: семь», и сосед дядя Саша
Каравеллу — пять мачт — нам вручил: «Это вам — вроде кубка.
Ну, команда у вас!» Помню, как он вдогонку нам машет,
И вздыхает, и курит свою капитанскую трубку.
Семь футов под килем и больше. Река Бездонка.
И берег песчаный до голых корней размыт.
Плывет каравелла, и, следом летя вдогонку,
Взахлеб завывая, сквозняк в парусах звенит!
…Щепки с листьями жгут. Молотками колотят по жести,
Словно в колокол бьют поминальный за серым забором.
Мы на мостике хлипком стоим. Мы пока еще вместе.
И осенние листья летят над Серебряным Бором…
2010
В старом парке стоим. Нам в лицо смотрят статуи строго —
И горнист, и балбес, вон, из гипса, что бьет в барабан.
Юлька ловит кленовые листья, и друг мой Серега
Португальский портвейн наливает в граненый стакан.
Пьем за школьные годы, за братство дворовое наше,
За живых и ушедших — за верных товарищей пьем,
За отличницу Юльку, что всех веселее и краше,
И смеется она: «Что с того, если жизнь кувырком?»
