Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Мерзла в ноябрьской стуже
Надежда, но крепла молва,
Снилось солдатам все то же:
Младенец и три волхва.

И курился бальзам аравийский
Над грудами мертвых тел.
Кто не надеялся больше,
Жить этой верой хотел.

С миром придет искупитель.
— Когда же? И сколько лет
Ждать нам еще? —
Туманен
И уклончив ответ.

Грозно хмурились над полями
Тяжкие тучи войны.
Люди, чтобы мира добиться,
Перебить друг друга должны.

Кто-то один взбунтовался.
Его оттащили прочь
И на столбе телеграфном
Вздернули в ту же ночь.

Крестьяне кричали про землю,
Вобравшую пот вековой,
А рабочий в солдатской форме
Спросил: — Завод будет мой?

— Сначала в войне победите, —
Был им ответ. — И тогда…
— Нет! Не хотим, чтобы силу
Копили господа.

Ветер дохнул холодный,
Озарилась ракетами мгла.
Три волхва и младенец — сказка,
Но звезда и вправду взошла.

Они не хотели бойни.
Полки были сыты войной.
Голосовали ногами
И уходили домой.

Белели штыки и шашки
В серебристой лунной пыли.
Люди пели. И на их шапки
Красные звезды взошли.

В эту ночь подул иной ветер; все началось заново.
Окончилась чреда обычных дней и лет.
Ожили старые книги, вестники несказанного,
Тайное стало явным, на непонятное был дан ответ.

Большевики! Измученные и голодные твердили о них снова и снова,
Люди, выросшие в сполохах Севера и сожженные зноем круч:
Костры потухших селений шептали это слово,
Пастухи звезду славили звонко, как горный ключ.

Вспомнились несбывшиеся мечтания мертвых,
Заговорили губы сожженных на кострах,
Столетний кашель узников, на каменном полу простертых,
Очнулись годы, уносившие поражения и страх.

Вся музыка рождалась во имя этой ночи,
Во имя этой ночи возникала любая мысль.
И не было бездомных сердец. Всем покинутым сияли милые очи,
С этой ночью все прошлое обретало смысл.

Алфавит баррикад был отныне незабвенен,
Орудия «Авроры» диктовали новый строй.
Весь мир в ту ночь измерен был одним мерилом: «Ленин»,
«Власть Советам!» — писало Будущее громадною рукой.

Там, где владыкам мира их угрюмый быт был тесен,
Где тлела грустная покорность у холодного гнезда,
Сумерки пронизала волна решений и песен,
Под декретами Совнаркома пламенела звезда,

Дней железная поступь
Застыла, как монумент.
Крейсер, что звался «Зарею»,
Встал на страницы легенд.

Вела крестьян и рабочих
Победа юная в бой.
Волны войны разбивались
О красный берег крутой.

Расцвел сияющим маем
Жесткий кулак Ноября.
ПАРТИЕЙ был управляем
Корабль «МИРОВАЯ ЗАРЯ».

Над вами ночь, вас гложет боль тупая,
Вы, может, завтра превратитесь в прах,
Вот почему я в вашу смерть вступаю,
Чтоб рассказать, о чем молчит ваш страх,
Я стану вашим медленным прозреньем,
Я покажу вам знаки на стене.
И взглянете вы с диким изумленьем
На демонов, бушующих в стране.

Я побываю в каждой вашей думе,
Как эхо смутных стонов и молитв.
Сорвав завесу вашего безумья,
Я вам открою тайну этих битв.
Заставлю вас, вглядевшись в сумрак серый,
Забыть свой дом и песенки невест.
Отныне все измерит новой мерой
Снарядный шквал, грохочущий окрест.

На юный город подняли вы руку —
Вас обманули ваши лжевожди.
Вы мечетесь по огненному кругу.
Да, жребий брошен! Милости не жди!
Помчались смертоносные машины
На город братьев через снег и мглу,
Проламывали стены ваши мины
И обращали улицы в золу.

Горят дома, земли гноятся раны,
Леса и пашни выжжены дотла.
И ненавистью жарко дышат страны,
Где ваша банда черная прошла.
Но в снежном поле, трупами покрытом,
Тот город встал, стряхнув золу и дым,
Чтоб доказать свинцом и динамитом,
Что — все равно! — грядущее за ним.

Он выстоит, он выдержит удары,
А вы сгниете в глине и в снегу.
Вас изведут багровые кошмары
На этом неприступном берегу…
Я вас пугал. Теперь смотрите сами!
Бессильны стоны! Как тут ни кричи,
Под русскими седыми небесами
Немецкой кровью пенятся ручьи.

Всему конец!.. Но есть еще спасенье.
Еще вы братья мне. Найдется путь!
Спешите, искупая преступленье,
Штыки своих винтовок повернуть
На главного зачинщика разбоя,
Виновника бессчетных слез сирот,
Который в пропасть тянет за собою
Обманутый и проданный народ!

Еще вы братья мне! Одной страною
Мы рождены. И я пришел сюда,
Чтоб с вашею безмерною виною
Явиться к вашим судьям в день суда.
Пришел, сломив судьбы неумолимость…
Я жду, о братья! В муках и в крови
Родится ли великая решимость
Из горя, из страданья, из любви?

Хозяйка сна, подруга эшафота,
Предсмертный хрип, веселая сестра
Голодных толп, наркоз, полудремота,
Сиделка возле смертного одра,
Последний хворост в пламени костра;
Когда сердца дрожат в ознобе страха
(Чадит заря, а на рассвете — плаха),
Тогда деревенеющий язык
Зовет тебя, магическая пряха,
Надежда — королева горемык.

В дремучем мире дьяволов и змей
Ты призрачна, светла и невесома.
Прислушалась ты к жалобе моей:
Двенадцать бьет… Полночная истома…
Я за тобой из города, из дома
В багровую безбрежность побреду.
Прости… Ты знаешь: я попал в беду,
Распят и колесован… В смертный миг
Приди, прильни ко мне… В жару, в бреду…
Надежда — королева горемык.

Ты в жажде — утоление желанья,
Ключ — пред тобой раскроется стена.
Святая смесь предчувствия и знанья.
Убита вера, правда казнена.
Ты ненавидишь, ты любви полна.
Ты, нищенка, гонимая жестоко,
Вдруг вспыхнешь красным заревом с востока,
И будит спящих петушиный крик.
То пропадешь, то вынырнешь до срока,
Надежда — королева горемык.

Тебе мы служим верно, без упрека.
Ты — лед и пламень. Ты горишь высоко.
Ты — прошлое. Ты — будущего лик.
Ручей, в пустыне спрятанный глубоко.
Надежда — королева горемык.

Слово поэта — о, терпкая горечь бузинного сока,
Голос дня, флейта ночи, ослепительный миг,
Стая загадочных птиц, кружащая в небе высоко,
Тишина и раскат, жажда и быстрый родник…

Ты затмило мне очи. В быстрых волнах токкаты
Я затерян; я гибну в плену неизбежном твоем.
Не разгадано мною, ты пробьешь мои латы,
Ты войдешь в мое сердце своим тяжелым копьем.

Гибну я, гибну, гибну. Вы простить ничего не хотели,
Жжет меня и казнит ваш непрощающий взгляд,
Имя мое твердят шипы в истерзанном теле,
Раны дальних народов, не утихая, горят.

Скрипки грядущего полнят мой слух. И, сумрачно грозен,
Плачет о мертвых гобой, кровь мою леденя.
Города белозданные, лебеди будущих весен!
Хоры убитых! О, сжальтесь, защитите меня!