Партизаны Словакии
Примелькалось слово — партизан,
Попривыкали к партизанским подвигам.
Люди! Забывать о них нельзя!
Помните!
Молодые хлопцы в двадцать лет,
Получив гранат паек положенный,
Уходили в тьму, в туман, в рассвет,
В неизвестность, в риск — во имя Родины.
Были хлопцы, а теперь деды,
Но еще бодры и нет усталости,
Вот беда — редеют их ряды,
Не от пули падают — от старости.
Но зато красавцы сыновья
Возвели себе дома с пивницами,
Шелестит история сама
Новыми прекрасными страницами.
Жизнь идет! Под звонкий крик внучат,
Набираясь опыта и разума,
Партизанам некогда скучать,
К жизни и делам они привязаны.
Подвиг их бессмертен и высок,
Не померкнет свет его сияния.
Будут помнить внуки марш-бросок
И набат Словацкого восстания.
После болезни все кажется новым,
Полным прелести и обаянья:
Звезды, которые светят над кровом
Через неведомые расстоянья.
Лица людей в тесноте эскалатора
Или в отдельной влиятельной ложе
Нерегистрированными талантами
Мне представляются — это похоже!
Что происходит? Какое явление?
Я не профессор, но дам объяснение:
Как заболеем — со всеми прощаемся,
Поздоровеем — ко всем возвращаемся.
К людям знакомым, к службе, к деяниям,
К солнцу, что снег растопило на крыше нам,
К полузабытым на время желаниям.
Самым несложным и самым возвышенным!
В окно больничное сквозь вьюгу
Я вижу белый твой халат.
Лицо, повернутое к югу,
Дороже славы и наград.
Ты в тридцать семь прошла по краю,
По берегу небытия.
Трагически теперь я знаю,
Кого терял в тот вечер я.
Склонялись сестры и хирурги
Над грозной участью твоей.
И плакали седые вьюги
Над мертвым сном твоих бровей.
Снег до земли насквозь протаял,
Когда на нем стоял поэт.
Жизнь, в сущности, у всех простая —
Вот был, вот жил, и вот уж нет!
Благодарю тебя, судьбина,
За чудо — опытность врачей,
Что свет с названьем Алевтина
Горит и гонит мрак ночей!
Батюшки-светы!
Сыны меня сделали дедом.
Страсти какие!
Мне мир этот
Нов и неведом.
— Дедушка! —
Сын говорит.
Я сержусь.
Это что за названье?
Я молодой!
Я не родич
Ходячих развалин.
— Дедушка! —
Внучка зовет.
Я гляжу,
Содрогаюсь,
Будто меня уже нет
И я разлагаюсь.
Господи!
Дай мне годков.
Дай бесстрашно влюбиться.
Я ведь готов
За молодого трудиться!
Запахло рожью, горькою ромашкой.
Откуда это в полночь вдруг они?
Переплыву спокойно два Ла-Манша,
Чтоб тихо гладить волосы твои.
На столике твое цветное фото.
Я красоте твоей не буду льстить.
Без колебаний встану к эшафоту,
Чтобы за взгляд твой жизнью заплатить.
Ты девочкой была совсем недавно,
Просила: «Расскажите что-нибудь!»
А нынче, погляжу я, столько данных,
Чтоб в женское сословие шагнуть.
Да будет так! Неси и эту ношу!
Я знаю жизнь. Я правду говорю.
Все золото листвы осенней брошу
К твоим ногам, вдобавок — сам сгорю!
Виноград на лотках.
Три старушки в платках.
Сквер. А в сквере
Поблекшие клумбы.
— Вам бы спать на печи
Да жевать калачи!
— Милый, что ты —
Дадут ли нам думы?
— Думы?
Что же вам думать?
— А то,
Что внучонку к Октябрьской
Пошить бы пальто
Да поставить на праздничный стол
решето
С виноградом,
С внучатами рядом!
Да протяжную песню
Им с толком пропеть,
Чтоб не только смеялись,
Умели терпеть,
Душу детскую песней растили,
Чтобы знали, как было в России! —
Три седых,
Три сидящих,
Скорбящих, немых,
Три согбенных годами,
Душою прямых,
Три могучих,
Не сломленных горем…
А теперь-то на пенсии,
Что им!
Город Киров, ты певуч на диво,
Песенная Русь тебя родила,
Красотою русской наградила,
В дальнюю дорогу снарядила,
На руки дала путевку в жизнь,
Если так, то стой, старик, держись,
По-коммунистически трудись!
Киров! Я люблю твои игрушки,
Дымковские старые старушки —
Это вам не голь, не побирушки,
Мастера и верные подружки,
Живопись у них звучит по-русски,
Дымковскую ярмарку цветов
Целый день рассматривать готов.
Город Киров, город современья,
Город небывалого уменья,
Город и любви и вдохновенья,
Город грибоваров и соленья,
Город песен и увеселенья,
Город честной славы трудовой,
Кланяюсь тебе, как сын родной!
Воробьям буханку хлеба
Бросили на крышу.
Вот чирикают, пируют —
Целый день я слышу!
Выйду — серые воришки
От испуга в сторону.
Если что с собой прихватят,
Честно делят поровну.
Хлеб воробушкам — забава,
Не еда целебная.
Невдомек им, что держава
Наша очень хлебная.
Что в другой стране не кинут
Им такое печево,
Там порой семья проснется,
А поесть и нечего!
Сказал мне провизор
Знакомый в аптеке:
— Алмаз без огранки
Не стоит копейки!
Не стал я об этом
С провизором спорить.
А кто без огранки
Чего-нибудь стоит?
Пошел за стихами
В редакцию срочно
И тут же исправил
Последнюю строчку.
Поехал в издательство,
Требую гранки.
— Зачем тебе гранки?
— А мне для огранки.
Вот так повлияло
Сравненье с алмазом.
Да здравствует солнце!
Да здравствует разум!
Плетение корзин — искусство.
Его я в детстве перенял.
— Когда плетешь, тебе не скушно! —
Отец мой часто повторял.
Он плел, заделывая донья,
Нахваливая скромный труд.
Летали ладные ладони,
Послушно гнулся тонкий прут.
А я смотрел и сердце тешил,
Любуясь ловкостью отца.
Он плел, а я корзины вешал
На стенку около крыльца.
Однажды он оставил прутья,
Позвал меня: — На! Сам плети! —
Ничуть не растерялся тут я,
Его сомненью вопреки.
Да! Я ничуть не растерялся
И, низко голову клоня,
Так был прилежен, так старался,
Что получилось у меня!
Как мне хочется плена нежного!
День хорош! Солнце вышло в зенит.
И в душе моей пуще прежнего
Подорожник лиловый звенит.
Листья солнечные в накрапинах,
Шишки выпустил ярый хмель,
И над всеми былыми утратами
Добрый-добрый гудящий шмель.
Это ты, любовь, диво давнее
И певучее, как соловьи,
Залатала мои страдания
Огневою смолою любви.
Э-ге-гей! За лесами сосновыми
Скачет эхо, мой конь-бумеранг.
А березки стоят не сломаны,
Никаких повреждений и ран.
В этом царстве нетронутом, девичьем,
Где сурово шутила зима,
Я иду вдохновенным царевичем,
Шаг ступлю — и растут терема.
Э-ге-гей! Скачет эхо по засеке,
Через лес, через горный Тибет.
Ты проверь-ка, любимая, часики,
Ровно в девять прибуду к тебе!
