Тогда я не понял, что имел в виду Калигула и насколько схожи оказались наши с ним чувства — человека и простого уличного кота.
А Калигула поселился у меня в доме и принялся за исполнение функций, обещанных фирмой. Ловкий, покладистый, он взял на себя роль дворецкого и секретаря. Более того — отличного собеседника, партнера в преферанс и шахматы. Казалось бы, я исполнил свою мечту с лихвой, получив не просто кота — друга.
Только вот я стал замечать, что в огромных желтых глазах Калигулы больше нет той трогательной подкупающей беззаботности, которая так забавляет нас в котах. Иногда он казался мне похожим на мудрого, изрядно пожившего и разочаровавшегося во всем человека.
Я пытался заговорить с ним об этом, но кот отшучивался и ловко переводил разговор на другую тему. Нет слов — он был чудесным многофункциональным устройством, способным мгновенно прогнать печаль, развлечь, помочь советом.
Единственное, с чем он не мог справиться, — со странной занозой, застрявшей где-то в глубинах мой совести. Наверное, это было глупо. Ведь Калигула — всего лишь кот, «расходный материал» высокотехнологичного ошейника. Если мне взбредет в голову — я могу легко заменить одного кота на другого, и тот, новый, может быть еще лучше, пушистее и полосатее. Ведь в шахматы со мной играет не несчастное животное, а всезнающая холодная электроника. И разговоры я веду не со сказочным Котом в сапогах, а всего лишь с имитацией. А кто его знает — что творится в маленькой пушистой душе зверя?..
Однажды ночью, когда Калигула тихо спал, свернувшись у меня в ногах, я осторожно снял с него ошейник…
На утро меня разбудило настойчивое мяукание из прихожей. Зевая, я вышел в коридор.
— Чего, Калигула? — спросил я.
И вдруг похолодел, поняв, что тот не ответит.
Кот топтался у двери, переминаясь с лапы на лапу. Наступил мне на ногу, ткнулся носом, потерся ухом. В глазах его не было уже привычного, противоестественного интеллекта. Просто кот — полосатый, лоснящийся от сытости, но с теми же порванными в драках ушами. Там, за дверью, его ждали весна и дикий мир, в котором нет месту ошейникам.
— Гулять хочешь? — спросил я.
В голосе моем была надежда. Я очень хотел, чтобы Калигула плюнул на все и остался — в сытости, тепле и, как я думал, в хорошей компании. Но понимал: что-то зовет его — на вольные и опасные просторы улиц и пустырей. Там его мир. Какое право у меня лишать зверя его маленького счастья?
Я с трудом подавил искушение нацепить обратно умный ошейник. Открыл дверь. Калигула выскочил на лестничную площадку. И умчался вниз по ступенькам.
Не оглядываясь.
И вот я бессмысленно смотрю на этот проклятый ошейник с мигающими светодиодами, а в душе — новая, незнакомая раньше тоска.
И все, о чем я могу сейчас думать, — вернется ли домой этот своенравный комок шерсти?
И не потому, что ему приказала строгая электроника.
А просто потому, что так ему хочется.
Александр Капри
* * *
Ослабеют к январю морозы,
Ветры станут чуточку добрей.
И созреют на ветвях березы
Гроздья красногрудых снегирей.
Выйдет солнце. И начнут, играя,
Яблоками падать снегири,
На снегу нетронутом сгорая
В розоватом отблеске зари.
А на кухне преет чай с душицей,
Мама по хозяйству занята;
И скрипят протяжно половицы
Под шагами рыжего кота.
* * *
Читаешь ты, и снова душу жжет
Такими откровенными стихами.
Неслышно и легко твой черный кот
Пушистой тенью ходит между нами.
Красивый по-весеннему сюжет
Слагается от нашего союза,
Но развевает дым от сигарет
Моя разочарованная муза.
Опять зима, и мы с тобой опять
В ее холодном одиноком мире
Начнем ушедшей осенью скучать —
Ты у себя, я у себя в квартире.
* * *
Кот Бастиан — сфинкс голубых кровей.
Котов таких вы видели едва ли.
Такие ублажали королей
И фараонов нехотя ласкали.
Не признаёт он в жизни никого.
И хоть мы с ним в одной квартире оба —
Он знает, что мир создан для него,
А мой удел — служить ему до гроба.
Мышей ему в подвале не ловить,
И из окна взирает он спокойно.
Он может поцарапать, укусить,
Но сделает и это он достойно.
Зато, устав, присядешь ты когда,
Он лапами твою обнимет шею.
И ты поймёшь — нет ласковей кота,
Любимей, терпеливей и теплее.
И я тогда его к себе прижму,
Чтоб слышать, как его сердечко бьётся,
Уже готовый весь служить ему —
А впрочем, что ещё мне остаётся?
* * *
Я просто кошка, вроде той,
Что ходит во дворе.
Я сплю, свернувшись запятой,
На вытертом ковре.
Я ем сметану, геркулес,
Вычесываю блох.
А шерсть мой густа, как лес,
Пушиста, словно мох.
Катая по полу клубок,
Я стерегу твой сон.
Тебе, чудак, и невдомек,
Что ты приворожен.
Невеста от тебя ушла,
Не сделавшись женой…
Запас душевного тепла
Достался мне одной.
Все реже ходишь ты гулять.
Где близкие, друзья?
Давно пора, мой друг, понять:
Твоя хозяйка — я!
GREDO
Я верю
что пространство без луны
становится безмерно протяженным
но измеряется шагами тишины
Еще я верю что душа безмерна
в ней как в пространстве прячется луна
свернувшая в клубок свои орбиты
Я знаю что растерзанный судьбою
Озирис ищет сам себя в Изиде
которая давно его нашла
Еще я знаю что из камня в камень
любовь перетекает тяготеньем
камней
летящих в космосе друг к другу
Я понимаю что мои слова
мурлыкающие котята смысла
то втягивая коготки друг в друга
то бережно царапая сердца
Еще я понимаю что сердца —
мурлычущие в космосе котята
которых приласкали Божества
НЕПАРНЫЕ НОСОЧКИ
По свежему снегу гуляет в лесочке
Веселая Кошка в пушистых носочках.
Один — снежно-белый, второй полосатый,
Мелькают на мягоньких кошкиных лапках,
Еще один — иссиня — чёрный,
И самый нарядный — морковный.
Мышкует красотка:
Шагнет полосатым,
Потом — снежно-белым,
Собралась — и ловко
Летят вверх чернила с морковкой.
…Ушла.
Протянулись цепочкой
Бесцветных следочков
Бесцветные строчки…
* * *
Новый год
на подушке холостяка
кошка свернулась кольцом.
* * *
Начало марта за
маятником ходиков
голова кота.
В КВАРТИРЕ
Фантастика, фантазия, фантомы.
Герои сказок: кошки и коты
заполонили все пространство комнат,
и счастлив я от этой тесноты.
Довольный Бегемот, живот погладив
и хрупнув малосольным огурцом,
перелистал стихов моих тетради
и сочно «обозвался» — молодцом.
Кот в сапогах, вельможный и красивый,
учился шаркать ножкой на ковре,
и величал маркизом Де Максимом,
и приглашал в заморское турне.
Кот Мурр, благовоспитанно жеманясь,
манерничая, словно камергер,
просил автограф у меня на память,
не замечая скромный интерьер.
Чеширский кот роскошно улыбался,
Матроскин бутерброды уминал,
одни неправильные, как я ни старался,
других не получилось у меня.
Базилио ругался и канючил,
что он несвоевременно облез,
стянул и спрятал в шляпе авторучку,
а Митрофан от пива был нетрезв.
Кот Леопольд увещевал собранье.
Никто его не слушал в суете.
А я, с ногами сидя на диване,
над рифмами глагольными потел.
А кошка, что гуляла где хотела,
пройдясь по отопительной трубе,
так огненно глазами заблестела,
что стало мне слегка не по себе.
